Вторая из грамот патриарха Гермогена излагает содержание «листов» Болотникова несколько иначе: «... пришли к царьствующему граду Москве, в Коломенское, и стоят и розсылают воровские листы по городом и велят вмещати в шпыни и в боярские и в детей боярских люди и во всяких воров всякие злые дела, на убиение и на грабеж, и велят целовати крест мертвому злодею и прелестнику Ростриге, а сказывают его проклятаго жива»[832].
Таков тот материал, который источники представляют для суждения по вопросу о прокламациях Болотникова. Подробное рассмотрение содержания «листов» Болотникова будет сделано нами в главе, посвященной общей характеристике восстания Болотникова. В данной же связи, в плане изучения тактики Болотникова в период осады им Москвы, достаточно ограничиться лишь общей характеристикой прокламаций. Предварительно, однако, необходимо рассмотреть вопрос, насколько можно доверять грамотам Гермогена. Постановка этого вопроса вытекает из исключительной тенденциозности грамот Гермогена, представляющих собой по существу призыв к расправе с восставшими. Состояние источников позволяет удовлетворительно ответить на поставленный вопрос, ибо имеется возможность сопоставления грамот патриарха Гермогена с другим источником, также содержащим сведения о письмах Болотникова. Этим источником является английская записка, где вопросу о письмах Болотникова посвящено следующее место: «они продолжали осаду и писали письма к рабам в город, чтобы те взялись за оружие против своих господ и завладели их имениями и добром»[833].
Сравнение текста английской записки с грамотами патриарха Гермогена позволяет с бесспорностью установить, во-первых, самый факт посылки Болотниковым писем, обращенных к московским рабам — холопам; во-вторых, то, что основное в содержании этих писем Болотникова — призыв холопов к восстанию против их господ — равно отмечается и грамотами Гермогена и английской запиской, с тем лишь отличием, что сообщение английского источника выдержано в более объективных тонах, а грамоты Гермогена проникнуты резко враждебным отношением патриарха к восставшим.
Таким образом, грамоты Гермогена и английская записка дают вполне достаточно материала для характеристики прокламаций Болотникова с призывом к восстанию. Прокламации означали призыв к расправе с феодалами, к ликвидации феодальной земельной собственности и к уничтожению крепостнической зависимости крестьян и холопов. Таким образом, центральным пунктом программы восстания Болотникова, главным лозунгом, под которым проходило восстание, являлось уничтожение крепостнических отношений, ликвидация феодального гнета. Источники сообщают также и о другого рода письмах руководителей восстания Болотникова к москвичам. По свидетельству английской записки, «мятежники написали в город письма, требуя по имени разных бояр и лучших горожан, чтобы их выдали, как главных виновников в убийстве прежнего государя»[834]. Буссов в свою очередь рассказывает о том, как И. Пашков, придя под Москву, обратился к москвичам с предложением сдать город, причем «потребовал также выдачи трех братьев Шуйского (как государевых изменников и зачинщиков мятежа и гнусных убийств)»[835]. Эти сообщения источников не менее важны для характеристики позиции Болотникова. Если призывы к холопам подняться с оружием в руках против их господ характеризуют социальную сущность восстания, то требование расправы с боярами и «лучшими горожанами» — виновниками убийства[836] «царя Димитрия» — ведет нас к политической программе Болотникова (что, впрочем, находим и в свидетельстве грамоты патриарха Гермогена о содержавшемся в «листах» Болотникова призыве «целовать крест» «царю Димитрию»).
Борясь за привлечение народных масс на свою сторону, Болотников не ограничивался одной рассылкой прокламаций. Наряду с «листами» Болотников направлял в города своих агентов, задачей которых было поднимать народ на восстание. В источниках сохранилось несколько упоминаний об этих представителях Болотникова. Замечательна глубокая убежденность этих людей и их стойкость, отмечаемая источниками. Исаак Масса называет и имя одного из таких агентов Болотникова, некоего «атамана Аничкина», «который разъезжал повсюду с письмами от Димитрия и возбуждал народ к восстанию»[837]. Захваченный Василием Шуйским в плен, Аничкин до конца остался верен своему делу и, уже будучи посажен на кол, стремился «возбудить в Москве новое волнение в народе»[838].
Об аналогичном случае сообщает и английская записка, рассказывая о том, как одного из «захваченных в плен мятежников» «посадили на кол, а он, умирая, постоянно твердил, что прежний государь Димитрий жив и находится в Путивле»[839].
Наконец, В. Диаментовский рассказывает о том, как поляки, находившиеся в ссылке в Ростове, встретили там «донского казака, который был посажен в заключение за то, что провозил в Москву и подбрасывал письма от Димитрия». И этот казак в разговоре с поляками «утверждал определенно, что Димитрий жив и что он видел его своими глазами»[840].
Наиболее сильное воздействие на москвичей, однако, оказывали не «листы» и не агенты Болотникова, а самый факт нахождения восставших под стенами Москвы. Именно это ставило перед каждым москвичом во всей конкретности вопрос, на чьей стороне он должен быть: на стороне Василия Шуйского или на стороне «царя Димитрия», под лозунгом которого вело свою борьбу пришедшее к Москве войско Болотникова. Что такая альтернатива не являлась одной лишь теоретической формулировкой положения, создавшегося под Москвой, а рассматривалась москвичами совершенно реально, можно продемонстрировать на материале записок Буссова.
В записках Буссова имеется интереснейший рассказ о посылке москвичами делегации к Болотникову — смотреть «царя Димитрия»: «Московский мир (die Bürgerschaft in der Stadt Moskau) послал к Болотникову в лагерь, потребовать от Болотникова, чтобы, если только Димитрий жив и находится тут в лагере с ним, или в каком-либо ином месте, он представил бы им его тотчас, или как можно скорее, чтобы могли увидеть его своими собственными глазами. Когда это случится, они готовы покориться Димитрию, будут просить прощения и милости и предадутся ему без сопротивления. Болотников, ответив, что Димитрий в самом деле находится в Польше и скоро будет здесь, сказал: «я сам был у него, и он лично поставил меня вместо себя высшим военачальником и послал в Путивль с письменным повелением». Московиты заявили: «Это кто-то другой. Мы сами убили Димитрия». И они начали просить Болотникова, чтобы он перестал проливать невинную кровь и предался своему царю Шуйскому, который сделает его большим господином (grossen Herrn). Болотников отвечал: «я дал моему господину клятву отдать за него свою жизнь, и я ее сдержу. Одумайтесь. Если вы сами не обратитесь на путь истинный, то это сделаю я вместо моего господина. Скоро я буду у вас»».
«После этого разговора, — продолжает Буссов, — Болотников послал князю Григорию Шаховскому спешное письмо, в котором сообщал об утверждениях москвичей и требовал вместе с тем, чтобы Шаховской немедленно послал в Польшу к царю Димитрию, увещевать его как можно скорее вновь прийти в Россию. Болотников указывал, что ему удалось в отношении москвичей зайти так далеко, что они совершенно решились, если только вновь увидят Димитрия, покориться ему, просить у него прощения и милости и предаться ему безо всякого сопротивления. Если Димитрий поспешит, то москвичи (die Mosscowische Gemeinde) схватят своих изменников и выдадут их ему»[841].
Было бы ошибочно, конечно, рассматривать диалог между Болотниковым и москвичами, приводимый Буссовым, как точный отчет о действительно имевшей место беседе делегации москвичей с Болотниковым. Столь же неосторожно было бы принять находящийся в хронике Буссова текст письма Болотникова князю Шаховскому за цитату из подлинного письма Болотникова. Особенности рассказа Буссова скорее вытекают из литературной манеры его как писателя. Мы не можем проверить и самую основу рассказа Буссова: была ли в действительности такая делегация москвичей к Болотникову. Но интерес рассказа Буссова не в фактической стороне тех сведений, которые содержатся в этом рассказе, а в том, что обстановка, сложившаяся в Москве в период ее осады Болотниковым, сделала возможными в глазах очевидца, каким является Буссов, подобные делегации и переговоры между Болотниковым и москвичами по вопросу о том, к какой из сторон должны примкнуть москвичи. Ибо если даже оставить открытым вопрос, была ли в действительности делегация москвичей к Болотникову, ясно, что рассказ о подобной делегации мог быть составлен Буссовым лишь на основе тех слухов, разговоров и планов, которые он слышал и наблюдал вокруг себя[842]. Точно так же, независимо от того, насколько исторически достоверен факт посылки Болотниковым письма Шаховскому, оценка положения в Москве, содержащаяся в этом «письме», конечно, исходит из того действительного положения дел в Москве (в частности действительных настроений москвичей по вопросу о Василии Шуйском), которое наблюдал сам Буссов.
Во всех действиях Болотникова в отношении населения Москвы обнаруживается определенная, сознательная политика. Это была политика, рассчитанная на то, чтобы вызвать восстание внутри Москвы и, таким образом, поставить власть Василия Шуйского под двойной удар: извне и изнутри. Такая политика Болотникова вп