Повесть протопопа Терентия в образах христианской символики изображала восстание Болотникова как проявление божьего гнева, как наказание, посланное богом за грехи общества. Такое изображение восстания Болотникова давало возможность автору «Повести» сделать выводы, что единственный путь спасения для общества — это покаяться и прекратить ту греховную жизнь, которой люди навлекли на себя гнев божий.
«Видение духовного мужа» состоит в том, что «духовный муж» чудесным образом присутствует при «беседе» между Христом и богородицей, просящей Христа пощадить людей. Этот традиционный образ (ср. «Хождение богородицы по мукам») в повести протопопа Терентия был наполнен острым политическим содержанием.
В ответ на «прошение» богородицы Христос заявляет: «Многажды хотех помиловати их, о мати моя, твоих ради молитв, но раздражают утробу мою всещедрую своими их окаянными студными делы, и сего ради, мати моя, изыди от места сего, и вси святии с тобою; аз же предам их кровоядцем и немилостивым розбойником, да накажутся малодушнии и приидут в чювство, и тогда пощажу их»[856]. Богородица, однако, продолжает просить прощения, и Христос, наконец, смягчается: «Тебе ради, мати моя, пощажу их, аще покаются; аще ли же не покаются, то не имам милости сотворити над ними»[857].
Идея необходимости всенародного покаяния составляет главную мысль «Повести». Вместе с тем эта идея раскрывает политический смысл произведения протопопа Терентия. Ибо идея всенародного покаяния означала требование прекратить борьбу и объединиться вокруг царя. С другой стороны, объявление участников восстания Болотникова «кровоядцами» и «немилостивыми разбойниками» (ибо всякому современнику было ясно, что под «кровоядцами» и «разбойниками» имеются в виду осадившие Москву войска Болотникова) должно было отталкивать москвичей от Болотникова, дискредитировать участников восстания в глазах населения Москвы.
В обстановке «великой розни», царившей в Москве, правительство Шуйского, находившееся под постоянной угрозой взрыва восстания московских городских низов, использовало «Повесть о видении некоему мужу духовну» для развертывания грандиозной агитационной кампании, целью которой было изменить настроение масс москвичей в пользу Шуйского. Вместе с тем агитация Шуйского должна была мобилизовать силы для борьбы против Болотникова. И все церковные церемонии во время шестидневного поста были посвящены молитвам о том, чтобы «милостивый господь бог отвратил свой праведный гнев, и послал бы милость свою на град свой святый и на люди своя во граде сем, не предал бы в руке врагом и злым разбойником и кровоядцем»[858].
Эпизод с «Повестью» протопопа Терентия показывает, насколько широко и умело правительство Шуйского использовало силу и влияние церкви для целей политической борьбы. Методы этой борьбы, однако, не исчерпывались использованием церкви. В борьбе за привлечение на свою сторону масс правительство Шуйского применяло и другие формы и средства воздействия на массы.
Важное место среди них занимало распространение заведомо ложных сведений, извращавших истинное положение дел и изображавших его в выгодном для Шуйского свете.
Василий Шуйский был мастер политического обмана и интриги. Еще Ключевский назвал Шуйского «донельзя изолгавшимся и изинтриганившимся, прошедшим огонь и воду»[859]. Эти качества Шуйского получили широкое применение в процессе борьбы против Болотникова[860].
Терпя одну неудачу за другой, теряя территорию и войско, Шуйский пытался скрыть от широких масс растущую слабость своих позиций и изображал ход борьбы против Болотникова в гораздо более благоприятном свете, чем это было на самом деле.
Сопоставление официальных версий с другими менее тенденциозными данными, относящимися к одному и тому же событию или моменту, очень наглядно показывает, насколько сознательно правительство Шуйского извращало действительные факты.
Способы и приемы, применявшиеся правительством Шуйского для этой цели, были самые разнообразные. Часто это был ложный слух о воинских силах, идущих к Москве на помощь Шуйскому, когда в действительности никакого войска к Москве не шло. О таких слухах сообщает в своем письме Стадницкий, называя новгородское, псковское, смоленское войско и войско касимовского царя, якобы спешащие «на помощь государю» (ноябрь 1606 г.), но тут же опровергает эти слухи, заявляя, что «по сю пору мы не слышим о них и не видим»[861]. Заведомая ложность этих слухов очевидна хотя бы из того, что Псков уже был в это время охвачен внутренней борьбой, а дорога между Москвой и Новгородом была непроезжей от «воров» (см. выше). Характерно, что повесть о восстании Болотникова в «Ином Сказании» специально отмечает, что «из Великого же Новаграда не бысть войска для ради настоящего великого мору»[862].
Те же цели преследовало сознательное преувеличение размеров войска, бывшего в распоряжении Василия Шуйского. Яркий факт, характеризующий такого рода приемы Шуйского, сообщает повесть о Болотникове в «Ином Сказании». Когда, наконец, в осажденную Москву пришло 200 стрельцов «даточных» людей с Двины, то «поведано же бысть в царствующем граде Москве всем людем, яко з Двины приидоша 4000 войских людей, тако же и из Смоленска града»[863].
Можно указать еще один вид политического обмана, применявшийся Василием Шуйским. Если для населения Москвы Шуйскому важно было распространять слух об улучшении положения в осажденной столице вследствие роста военных сил царя, то для обмана населения других городов Шуйский прибегал к такому приему, как рассылка грамот о мнимых победах над Болотниковым. Получение как раз такой грамоты в Ярославле отметил в своем дневнике, под 1 декабря н. ст. 1606 г. (т. е. 21 ноября по русскому календарю), В. Диаментовский, у которого мы читаем следующую запись: «Читали публично на торгу и в монастыре грамоты, чтобы молили бога за царя Василия Шуйского и веселились, ибо он уже все изменничье войско поразил на-голову». «Но народ, — добавляет Диаментовский, — этому не верил, понимая, что эти вещи выдуманные, и зная, что Москва в осаде»[864].
Особое место в политике Шуйского занимала борьба за разложение сил восставших изнутри. Если в политике привлечения на свою сторону масс Шуйский действовал при помощи политического обмана, то главным оружием в его борьбе за разложение лагеря восставших была политическая интрига.
Возможность такой интриги крылась в самом составе лагеря Болотникова. Наличие в войске Болотникова столь разнородных в социальном отношении групп, как крепостные крестьяне и холопы, с одной стороны, дворянско-помещичьи отряды — с другой, делали неминуемым рост классовых противоречий и борьбы внутри войска Болотникова.
Эти противоречия делались все более острыми по мере того, как расширялся размах восстания Болотникова и определялась его социальная программа. Грамоты Болотникова с призывом к холопам восстать против господ были столь же неприемлемы для дворянских элементов внутри лагеря Болотникова, как и для дворян вообще. К этому надо добавить, что ко времени осады Москвы Болотниковым восстание крестьян приобретает особую силу в центральных районах государства, в частности в Рязани.
Сохранилась грамота Василия Шуйского от 9 декабря 1606 г., адресованная воеводам Г. Сумбулову и П. Ляпунову и сообщавшая о посылке в их распоряжение из Москвы «наряда» в количестве пяти «пищалей полковых меденых» с запасом ядер и пороха и предписывавшая воеводам, чтобы они «шли… с нашим нарядом на Резань [нашим] делом и земским промышляли, смотря по тамошнему делу, как вас бог вразумит»[865]. Имеются основания полагать, что «дело», «промышлять» над которым были посланы Г. Сумбулов и П. Ляпунов, должно было заключаться в усмирении рязанских «мужиков». К такому заключению толкает другая, несколько более поздняя грамота Василия Шуйского — от 15 октября 1607 г. Грамота эта содержит в своем составе следующее донесение царю рязанского воеводы Ю. Г. Пильемова: «Писал еси к нам (т. е. воевода к царю. — И. С.), что в Рязанском уезде во многих местех наши изменники воры, пронские и михайловские мужики, воюют от Переславля в двадцати верстах, а тебе за теми воры посылати неково — дворян и детей боярских с тобою мало»[866]. Из этого донесения видно, что восстание рязанских «мужиков» продолжало быть в полном разгаре еще и осенью 1607 г. Очевидно, даже применение такого средства, как артиллерия («наряд»), оказалось недостаточным для подавления восстания рязанского крестьянства. Вместе с тем очевидно также и то, что борьба рязанских «мужиков» началась значительно раньше осени 1607 г., и есть все основания думать, что рязанские «мужики» начали «воевать» еще тогда, когда Болотников стоял под Москвой[867].
Источники сохранили очень ограниченный материал по столь деликатному вопросу, как тайные сношения Василия Шуйского с военачальниками из войска Болотникова. Можно потому лишь догадываться о том, что такие сношения предшествовали переходу на сторону Василия Шуйского отряда рязанцев во главе с П. Ляпуновым и Г. Сумбуловым. Ибо в источниках сообщается только о самом факте этого перехода: «ноября в 15 день... приехали к государю... с винами своими рязанцы Григорий Сумбулов да Прокопей Ляпунов, а с ними многие рязанцы дворяня и дети боярские да стрелцы Московские, которые были на Коломне»[868]