. Однако, несмотря на такую лаконичность источников, ряд моментов свидетельствует о подготовке, которая была проделана руководителями рязанцев прежде, чем они осуществили свой переход в лагерь Шуйского. Эта подготовка, очевидно, велась и внутри лагеря — среди самих рязанцев, и вне — в виде тайных переговоров с Шуйским. Первый из отмеченных моментов имел своим результатом организованный характер перехода — «градом всем», как это отмечает «Новый Летописец»[869]. Вторая линия подготовительных мероприятий обеспечила Г. Сумбулову и П. Ляпунову сохранение их положения как воевод (см. цитированную выше грамоту от 9 декабря 1606 г.), а П. Ляпунову, кроме того, принесла и пожалование его в «думные дворяне»[870].
Гораздо яснее видна вся механика тайных сношений Шуйского с лагерем Болотникова во второй крупной акции Шуйского по подрыву изнутри сил восставших, результатом которой была измена И. Пашкова. Несмотря на то, что в вопросе об И. Пашкове русские источники еще более стремятся скрыть роль Шуйского в подготовке измены И. Пашкова (одна из царских грамот изображает дело даже так, будто И. Пашков был побит «наголову» и взят в плен войсками Шуйского)[871], — факт тайных сношений И. Пашкова с Шуйским с бесспорностью устанавливается данными иностранных источников. Так, Буссов прямо говорит о том, что Пашков «вступил в сношения с врагами в Москве и царем Шуйским» и получил от него «большой подарок золотом и серебром»[872], а Исаак Масса даже утверждает, что И. Пашков «тайно заключил наперед с царем условие (contract) перейти к нему и все свое войско передать московитам»[873].
Современники пытались искать причины измены И. Пашкова в мотивах личного порядка — соперничестве с Болотниковым (Буссов, английская записка). Но, конечно, корни «измены» П. Ляпунова и И. Пашкова лежат в сфере отношений социальных, а не личных.
С. Ф. Платонов верно отметил, что «месяц совместного пребывания у стен столицы показал дворянам-землевладельцам и рабовладельцам, что они находятся в политическом союзе с своими социальными врагами»[874]. Переход П. Ляпунова и И. Пашкова на сторону Василия Шуйского отразил процесс классового размежевания среди участников восстания.
Особенно очевидно это в отношении П. Ляпунова. Крупный политический деятель, он был убежденный защитник крепостничества. Наиболее отчетливо программа П. Ляпунова по крестьянскому вопросу была сформулирована в приговоре первого земского ополчения от 30 июня 1611 г., где выдвигалось требование о том, чтобы крестьян и холопов, бежавших от своих господ, «сыскивать, а по сыску крестьян и людей отдавать назад старым помещикам»[875]. Эта крепостническая программа находилась в полном соответствии с практической деятельностью П. Ляпунова. Сохранился один документ (царская грамота от 14 сентября 1608 г.), с исключительной яркостью обрисовывающий П. Ляпунова в роли беспощадного карателя восставших рязанских крестьян. Из этой грамоты видно, что в наказание за нападение «мужиков» рязанских сел Белоомута, Ловец и Любичи на суда, везшие «хлебные запасы», П. Ляпунов подверг эти села беспощадной расправе: «те села велел воевати и жечь, а людей имать в полон». При этом расправа приняла такие масштабы, что Шуйский вынужден был специальной грамотой запретить П. Ляпунову разрушать «иные села и волости, которые около тех сел блиско, прямят нам», а наказывать лишь «те села и деревни, которые нам не прямят»[876]. Эти факты из позднейшей биографии П. Ляпунова могут служить хорошим материалом для объяснения поведения П. Ляпунова в 1606 г.
Переход П. Ляпунова и его сторонников на сторону Шуйского означал вполне сознательный поворот в позиции рязанских дворян-помещиков: от политики борьбы за власть против Шуйского как выразителя интересов боярства — к политике блока с ним против восставшего крестьянства. С этой точки зрения вполне закономерно то, что и П. Ляпунов и Г. Сумбулов сразу же после своего присоединения к Василию Шуйскому становятся активными участниками в войне с Болотниковым.
Со своей стороны Шуйский всячески стремился демонстрировать сближение с П. Ляпуновым, подчеркивая его заслуги и выражая полное доверие его деятельности. Сохранилась даже специальная благодарственная грамота Шуйского, где заслуги П. Ляпунова изображаются как совершенно исключительные: «а службы твоей, и дородства, и разуму нам и всему Московскому государству нет числа; и ты б как начел, так и совершал»[877]. Вероятно, к этому же времени следует отнести и пожалование Шуйским П. Ляпунову земель в Рязанском уезде из дворцовых сел[878].
Следует, однако, подчеркнуть, что, несмотря на все это, блок П. Ляпунова с Шуйским продолжал сохранять временный характер, и в 1610 г. Ляпуновы принимают участие в свержении Шуйского.
Что касается И. Пашкова, то вопрос о мотивах его «измены» представляется более сложным. С. Ф. Платонов видит причину более позднего по времени перехода И. Пашкова на сторону Шуйского в том, что «служилая мелкота Истомы Пашкова колебалась до последней минуты, не зная куда пристать: к революционным ли отрядам Болотникова, к которым они приближались по степени экономической необеспеченности, или к охранительной среде дворян и детей боярских, к которой они обыкновенно причислялись по форме землевладения и порядку службы»[879].
При всей внешней убедительности это объяснение, однако, не может быть признано удовлетворительным.
В самом деле, при таком объяснении остается совершенно в стороне то, что нам известно о тайных сношениях И. Пашкова с Василием Шуйским и о секретном соглашении, заключенном между ними. Ибо если признать достоверность этих сообщений источников, то трудно говорить о колебаниях И. Пашкова «до последней минуты».
С другой стороны, это объяснение совершенно не учитывает изменения положения И. Пашкова в самом лагере Болотникова. Выше, рассматривая состав войска, осаждавшего Москву, мы пришли к выводу, что И. Пашкову не удалось удержать того положения, какое он занимал во время похода на Москву, — положения, равного Болотникову. Сопоставляя это обстоятельство с незначительностью величины отряда, оставшегося верным И. Пашкову в момент его измены, мы высказали предположение, что последнее обстоятельство следует объяснить расслоением внутри войска, во главе которого И. Пашков пришел к Москве, и присоединением недворянских элементов этого войска к Болотникову. Такая постановка вопроса находит опору в показании «Нового Летописца» о том, что И. Пашков «отъехал» к Шуйскому «со всеми дворяны и з детми боярскими»[880].
Если теперь обратиться к выяснению личной судьбы И. Пашкова после его перехода на сторону Василия Шуйского, то она оказывается очень сходной с судьбой П. Ляпунова. И подобно тому, как П. Ляпунов становится воеводой в войске Шуйского и принимает участие в походах против Болотникова, так и И. Пашков из «воровского атамана» превращается в служилого человека, причем получает новый, более высокий чин: в разрядных записях вместо сотника Истомы Пашкова мы встречаем уже «голову Истому Иванова сына Пашкова»[881].
В свете всего сказанного мне представляется более правильным не проводить столь резкой грани между И. Пашковым и П. Ляпуновым, как это делает С. Ф. Платонов, а рассматривать обе «измены» как выражение одного и того же процесса разрыва между Болотниковым и примкнувшими к нему дворянско-помещичьими элементами. Самый же факт более поздней «измены» И. Пашкова может быть достаточно удовлетворительно объяснен характером того соглашения, которое было заключено между И. Пашковым и правительством Василия Шуйского.
Раскол в лагере Болотникова и переход на сторону Шуйского П. Ляпунова и И. Пашкова означал крупный успех Шуйского в его борьбе против восстания. Такое изменение в соотношении сил боровшихся сторон неизбежно должно было отразиться на ходе и исходе военных действий под Москвой.
Чисто военная сторона осады Москвы Болотниковым — самый ход военных действий — отражена в источниках сравнительно слабо, и лишь для последнего периода осады материал позволяет осветить военные действия несколько подробнее.
Основным районом сосредоточения сил, осаждавших Москву, были южные и отчасти юго-восточные окрестности Москвы.
В разрядах местоположение войска, осадившего Москву, определяется так: «Пришли под Москву, стали в Коломенском да в Заборье и во многих местех»[882].. В другой редакции разрядной записи к этому перечню местностей добавлена еще Угреша: «а стояли в Коломенском да на Угреше»[883]. Сходным образом определено местонахождение войска восставших и в «Карамзинском Хронографе»: «Пришли под Москву в Коломенское в иные места в Заборское стали близко Москвы»[884].
В иностранных источниках мы находим примерно те же данные, что и в русских. Так, в донесении А. Сапеги литовскому канцлеру Л. Сапеге говорится, что восставшие, «пришед к Москве, стали под Коломенским и Москву осадили»[885]. По свидетельству Исаака Массы, десятитысячный отряд войска, посланного Болотниковым, «подошел к Москве на расстояние одной мили от нее, стал у речки Даниловки и занял селенье Загорье»