[53].
Последним по времени открытием в области источников по истории восстания Болотникова является находка М. Н. Тихомировым, среди рукописей Уваровского собрания Государственного Исторического музея, нового списка известного публицистического произведения начала XVII в. — «Плача о пленении, о конечном разорении превысокого и пресветлейшего Московского государства», — в составе которого имеется оригинальное Сказание о восстании Болотникова, содержащее ценнейшие данные по истории восстания[54].
Новые публикации источников для истории восстания Болотникова в сочетании с тем фондом источников, который находился в распоряжении историков XIX в., создали предпосылки для гораздо более полного и детального изучения истории восстания Болотникова.
Глава перваяПредпосылки восстания
Крестьянский вопрос в публицистике XVI в. Экономическое развитие Русского государства в XVI в. Рост феодального землевладения. Захват феодалами крестьянских земель. Рост барской запашки и уменьшение крестьянской запашки во второй половине XVI в. Усиление степени эксплуатации крестьянства. Отражение этого процесса в формулах послушных грамот. Крестьянские переходы и борьба землевладельцев против переходов крестьян. И вменение положения крестьян в связи с опричниной. Хозяйственный кризис 70–80-х годов XVI в. и бегство крестьян. «Заповедные» годы. Оформление крепостного права в общегосударственном масштабе. Кабальное холопство в XVI в.
В одном публицистическом произведении самого конца XV в. или начала XVI в. анонимный автор рисует некую идеальную схему распределения обязанностей внутри общества между его членами. Выделяя в составе общества три основных элемента: светские власти, церковь и «селян» (крестьян), автор так определяет место и значение каждого из этих элементов: «Царие и началници в мире семь уставлении суть, да суд, правду и управление подвластникомь творять… Пастырь же церковный за господина своего временного молитись должен есть; господин же пастыря своего с вещми церковными защищати должен есть; селянин же тружатись и питати обоих».
Сконструированная автором модель общественного устройства поражает тем, с какой ясностью и откровенностью в ней нашла свое выражение определенная система социальных воззрений. «Началници» управляют своими «подвластниками», церковь молится за начальников (обязанных в свою очередь защищать церковь с ее имуществом), а «селянин»-крестьянин трудится и кормит обоих: и начальников и церковь. Такое устройство общества является единственно правильным, и задача власти заключается в том, чтобы не допускать попыток нарушения общественного порядка со стороны «злых и лукавых человеков»: «Всяка власть устроена есть богом, да злии и лукавии человеци от злых действ въздержани будут, блазни же посреди злых покорне и мирне да проживут без неправд и невредимо»[55].
Представленная автором «Слова кратка» схема, являющаяся классическим выражением взглядов крепостников-землевладельцев, однако, никак не может быть признана за характеристику действительной картины взаимоотношений между классами русского общества. Идиллические тона, в которые окрашено «Слово», меньше всего соответствуют обстановке острой и напряженной борьбы вокруг земельного и крестьянского вопросов, наполняющей собой весь XVI в. И если светские и духовные господа «селянина» видели смысл его существования в том, чтобы «тружатись и питати» своих господ, то сам «селянин»-крестьянин смотрел на свои взаимоотношения с церковными и светскими землевладельцами совершенно иначе.
Гораздо реалистичнее изображено крестьянство в произведениях публициста 40-х годов XVI в. Ермолая-Еразма. Свою задачу как писателя Ермолай-Еразм видит в разработке плана реформ, которые должны привести «к благоугодию земли и ко умалению насильства»[56]. Это «насильство», против которого борется Ермолай-Еразм, есть «насильство» в отношении крестьян. Положение крестьян («ратаев», как называет их Ермолай-Еразм) рисуется писателем исключительно мрачными красками: «Ратаеве же безпрестани различный работные ига подъемлют: овогда бо оброки дающе сребром, овогда же ямская собрания, овогда же ина». «Многа же и ина ратаем обида от сего, еже царскиа землемерительнии писарие яздяху с южем делом мерным… , изъядяху много брашна у ратаев». «Ратаеве же мучими сребра ради, еже в царску взимается власть и дается в раздаяние велможам и воинам на богатество, а не нужда ради»[57]. Гнет, которому подвергаются «ратаи»-крестьяне, вызывает с их стороны борьбу, приводит к волнениям: «Сии же (ратаи. — И. С.) всегда в волнениях скорбных пребывающа, еже не единаго ярма тяготу всегда носяща»[58]. Протестуя против такого положения дел, Ермолай-Еразм призывает к тому, чтобы царь принял предлагаемый им проект реформы крестьянских повинностей. Однако, несмотря на всю силу и блеск аргументации Ермолая-Еразма (развившего целую теорию о том, что крестьянин и его труд составляют основу всей общественной жизни), его проект о регламентации и уменьшении крестьянских повинностей остался лишь литературным памятником, не найдя) никакого применения в практической политике.
Русской политической мысли XVI в. известна и еще более острая форма постановки крестьянского вопроса. Если Ермолай-Еразм в своей критике остается на позициях защиты интересов землевладельцев, стремясь урегулировать взаимоотношения между крестьянами и землевладельцами и этим устранить опасность «мятежей» крестьян, то совершенно иначе ставит вопрос о крестьянстве (точнее, о холопстве) современник Ермолая-Еразма — Матвей Башкин. Материалы церковного собора 1554 г. осудившего Башкина как «безбожного еретика и отступника православный веры»[59], сохранили высказывания Башкина по вопросу о холопстве. Под религиозной оболочкой, по мотивам несовместимости рабства с принципами истинного христианства, Башкин выступает с требованием полного уничтожения холопства: «Христос всех братиею нарицает, а у нас де на иных и кабалы, на иных беглые, а на иных нарядные, а на иных полные; а я де благодарю бога моего, у меня де что было кабал и полных, то де есми все изодрал да держу де, государь, своих доброволно: добро де ему, и он живет, а не добро, и он куды хочет. А вам, отцем пригоже посещати нас почасту и о всем наказывати, как нам самим жити и людей у собя держати не томительно»[60]. Еще более ярким представителем антикрепостнических тенденций выступает другой еретик 50-х годов XVI в. — Феодосий Косой. Холоп, бежавший от своего господина, создатель целого религиозного учения, проникнутого крайним рационализмом и полным отрицанием официальной церкви, Косой насыщает свою религиозную проповедь чисто социальными мотивами, провозглашая лозунг уничтожения всех «земских властей»: «В церквах попы учат по книгам и по уставам их человеческие предания и повелевают… земских властей боятися и дани даяти им. Не подабает же в христианох властем быти и воевати»[61].
И Матвей Башкин и Феодосий Косой выступают в своих воззрениях выразителями идеологии угнетенных социальных низов[62]. Этим объясняется тот страстный и непримиримый характер борьбы против этих «еретиков», в которой объединились и светская власть и официальная церковь. Борьба эта не ограничилась репрессиями, которым подвергся Башкин, и проклятиями бежавшему Косому. Господствующие классы попытались противопоставить «ересям» Башкина и Косого своего идеолога в лице писателя-публициста — Зиновия Отенского.
Зиновий Отенский выступает в своем сочинении «Истины показание» с настоящей апологией рабства. В глазах Зиновия Отенского раб не имеет никаких прав и не может сам распоряжаться своей личностью. Он является полной собственностью своего господина. Его труд не оплачивается и не вознаграждается. Все, что он имеет, принадлежит не ему, а его господину, и господину же принадлежит все, что приобретает раб откуда бы то ни было. Особую остроту воззрениям Зиновия Отенского по вопросу о рабстве придает то, что свое выступление в защиту рабства он делает в форме сравнения труда раба с трудом свободного[63]. Но из этого сравнения Зиновий делает вывод не об уничтожении рабства (как Башкин), а, напротив, о недопустимости каких бы то ни было попыток поколебать принципы рабского труда. Поэтому всякое проявление непокорства со стороны раба должно быть наказано, бегство же раба и превращение его в свободного человека — величайшее преступление: «Писание наказует величество злобы рабия, от нея же земля трясется, внегда рабу во свободе быти»[64].
Так устами своих идеологов крепостники-землевладельцы провозглашали незыблемость основ социального строя Русского государства, незыблемость крепостнических порядков.
Острота борьбы вокруг крестьянского вопроса в русской публицистике XVI в. находит объяснение в том, что в этой борьбе получили свое идеологическое отражение и выражение крупнейшие изменения в области экономики и социальных отношений, которыми характеризуется развитие Русского государства в течение всего XVI в. Самые важные и глубокие изменения в экономике Русского государства в XVI в. заключались в развитии товарно-денежных отношений. Рост общественного разделения труда, находивший свое выражение в развитии ремесла, городов и торговли; усиление рыночных связей; расширение сферы рыночных отношений — всё это создавало новые условия хозяйственного развития и не могло не коснуться основной ячейки экономической структуры Русского государства: хозяйства феодалов и тесно связанного с ним крестьянского хозяйства.