[1051]. Судя по этим данным, на первых порах после поражения Болотникова под Москвой ему не удалось удержать Серпухов в своих руках. Однако на чью сторону стал Серпухов после поражения под Серпуховом Д. И. Шуйского и после отхода от Серпухова к Калуге князя И. И. Шуйского, сказать трудно.
Впрочем, к весне 1607 г. он, по-видимому, находился уже в руках Василия Шуйского. Об этом можно заключить из двух записей приходо-расходных книг Иосифо-Волоколамского монастыря. Одна из этих записей (от 29 марта 1607 г.) сообщает о том, что «приехал из Серпухова проводник Болашковской крестьянин Левка Михайлов ограблен, отпустив монастырские подводы под стрелцы под Тулу со князем Иваном Михайловичем Воротынским»[1052]. Вторая запись (от 31 марта 1607 г.) в книгах московского ключника дополняет первую, отмечая выдачу «стрельцу Ивану Михайлову за лошадь прокорму 10 алтын, а та лошадь пришла из Серпухова»[1053]. Таким образом, в Серпухове формировался один из отрядов войск Василия Шуйского, принявший участие в походе князя И. М. Воротынского из Алексина к Туле (об этом походе см. ниже). «Ограблен» же был монастырский проводник, очевидно, уже по дороге из Серпухова в Москву.
Наконец, следует рассмотреть вопрос об Алексине. Алексин не назван «Новым Летописцем» в числе городов, под которые посылались воеводы. Но, как мы видели выше, в разрядах сохранились сведения о посылке в Алексин воевод в погоню за Болотниковым и о том, как князь Д. И. Мезецкий ходил «из-под Алексина» под Калугу. Что касается «Нового Летописца», то в нем об Алексине упоминается трижды. Два из этих упоминаний связаны с именем князя И. М. Воротынского. Царь «повелеша отойти в Олексин» князю И. М. Воротынскому после взятия Арзамаса. «Из Олексина» в марте 1607 г. И. М. Воротынский ходил под Тулу, но был там разбит и «едва ушел в Олексин»[1054].
Выражения, употребляемые «Новым Летописцем» («в Олексин», «из Олексина») могли бы дать повод к выводу о том, что И. М. Воротынский находился в самом городе Алексине, иными словами, что Алексин был под властью Василия Шуйского. Такая трактовка текста «Нового Летописца», однако, была бы ошибочной. «Карамзинский Хронограф» сохранил одну деталь, из которой видно, что И. М. Воротынский был не в самом Алексине, а под ним: в сражении у села Пчельны участвовал князь Ю. П. Ушатый, который был «прислан ис-под Олексина от боярина и воеводы князя Ивана Михайловича Воротынскова, а князь Юрьи Ушатов Воротынскому был товарыщ»[1055]. Если учесть, что и Д. И. Мезецкий также ходил к Калуге «из-под Алексина», то можно полагать, что Алексин в течение всего этого времени находился в руках восставших[1056]. Отмеченные мелкие известия об Алексине важны в том отношении, что позволяют определить хронологические рамки еще одного известия об Алексине, содержащегося в «Карамзинском Хронографе» и разрядах почти в тождественной редакции. Известие это говорит о том, что во время похода Василия Шуйского к Туле «Олексин был в воровстве, в измене, а сидел в Олексине воевода (в разрядах добавлено: «с ворами») Лаврентей Александров сын Кологривов олексинец со олексинскими со всякими служилыми и с посадскими и с уездными людми»[1057]. Из этого известия следует, что Болотникову удалось сохранить в своих руках Алексин и после поражения под Москвой. «Сидевший» в Алексине воевода Болотникова Л. А. Кологривов успешно выдерживал осаду города царскими воеводами вплоть до 29 июня 1607 г., когда Алексин был взят войсками Василия Шуйского[1058].
Таким образом, за исключением Серпухова все опорные пункты к югу и юго-западу от Москвы оставались в руках Болотникова, и попытка Василия Шуйского захватить эти пункты не удалась.
Борьба в Подмосковном районе, однако, не ограничивалась одними лишь городами, хотя именно в городах концентрировались отряды восставших и против городов действовали войска Василия Шуйского. Для характеристики обстановки в Подмосковном районе чрезвычайно важно получить материал, характеризующий положение вне городов — в деревне. К сожалению, данные источников носят в большинстве случаев характер внешний, отмечая обычно главным образом чисто военную сторону борьбы. Лишь иногда, как в разрядной записи об Алексине, мы получаем возможность познакомиться с социальным составом участников борьбы против Василия Шуйского. В названной записи об Алексине особенно ценным является упоминание в качестве участников борьбы против воевод Шуйского наряду с «посадскими людьми» «уездных людей», т. е. крестьян. Что же касается наличия в перечне участников борьбы также и алексинцев — «служилых людей», то это известие разрядной записи приходится воспринимать очень ограничительно. Ибо наряду с алексинцами — служилыми людьми в отряде Л. Кологривова другая часть алексинских служилых людей — помещиков к этому времени уже была на стороне Василия Шуйского, как об этом можно заключить из «памяти», присланной 12 августа 1607 г. из Москвы в Иосифо-Волоколамский монастырь монастырским «стряпчим». В этой «памяти» — отчете о расходовании монастырским стряпчим денег в Москве с 1 мая по июль 1607 г. — содержится любопытное упоминание о взятке, данной поверенным монастыря «подьячему Лариону Омосову» с целью избавить монастырь от повинности «детей боярских алексинцов кормить», которых в это время «прибавливали по монастырем»[1059].
Лишь для рязанских городов источники несколько более подробны в отношении данных, характеризующих борьбу крестьянства и других общественных групп. Выше мы уже частично использовали эти данные, анализируя мотивы «измены» Болотникову П. Ляпунова и рязанцев. Теперь нам предстоит рассмотреть их в несколько ином плане и более полно.
Основным источником, знакомящим нас с борьбой в Рязанском районе, являются грамоты Василия Шуйского от 29 июня и 15 октября 1607 г. Грамоты эти различны по типу и назначению. Первая из грамот представляет собой торжественное послание царя боярам в Москву по случаю взятия Алексина, с приказанием сообщить об этой победе и других успехах царя «всяким людям». Вторая грамота — чисто деловой документ — предписание рязанскому воеводе. Это различие характера названных царских грамот отразилось на их содержании. В грамоте от 29 июня царь изображает дело так, как будто взятие им Алексина совпало с «обращением» на путь истинный мятежников в целом ряде других городов: «Писал к нам из Рязского воевода Неудача Плещеев да голова Федор Чюбаров, что они… на Песошне воров побили и Песошно, острог и посад и городок, взяли; а из Сапожка и из сел и из деревень всякие люди нам добили челом и с повинными челобитными игуменов и попов и лутчих людей к нам прислали. Да с Резани писал к нам воевода Юрьи Кобяков, что из Рязского князь Иван княж Лвов сын Масалской, и дворяня, и дети боярские, и атаманы, и казаки, и стрелцы, и пушкари и всякие посадские люди нам добили челом и челобитные повинные к нему прислали: и он в Рязской послал приводити всяких людей к нашему крестьному целованью, а челобитную повинную всех ряшан за руками к нам прислал. Да с Михайлова приехали к нам князь Федор Засекин да Лева Фустов, которые были на Михайлове от вора от Петрушки в воеводах, а с ними сотники стрелецкие; да с ними же приехал думного дворянина Ортемья Измайлова села Курбакина поп Петр, а был он на Михайлове с воры и в сиделцех, и в распросе бояром нашим тот поп сказал, что михайловские посадские всякие люди хотят нам добити челом»[1060].
Не трудно убедиться в том, что картина всеобщего «обращения», нарисованная в июньской грамоте Шуйского, весьма мало соответствовала действительному положению вещей в Рязанском районе и преследовала чисто агитационные цели. Грамота от 15 октября 1607 г. совершенно иначе оценивает обстановку в данном районе (причем эта оценка дается в донесении царю от рязанского воеводы, т. е. в документе деловом и секретном, чем и следует объяснить вполне откровенный характер оценки положения дел в Рязанском уезде): «Писал еси к нам, что в Рязанском уезде во многих местех наши изменники воры, пронские и михайловские мужики, воюют от Переславля в двадцати верстах, а тебе за теми воры посылати неково — дворян и детей боярских с тобой мало… И мы по тем вестем указали к тебе на Резань послати ис-под Рясково воеводе Захарью Ляпунову голову Самсона Чевкина с сотнею, тех мест от воров оберегати и за воры ходити, и над ними нашим делом промышляти» Таким образом, еще и осенью 1607 г. Рязанский уезд представлял собой картину почти всеобщего («во многих местех») восстания рязанских мужиков, а рязанский воевода вынужден был признаться в своем бессилии справиться с «воевавшими «мужиками»[1061].
Грамота от 15 октября, однако, не только раскрывает тенденциозный характер грамоты от 29 июня. Она дает вместе с тем возможность извлечь из июньской грамоты Шуйского те черты реального, которые в ней имеются (хотя и в тенденциозном освещении). Этими реальными и вместе с тем весьма ценными чертами являются: 1) перечень мест, охваченных восстанием; этот перечень устанавливается из перечня городов, о которых сказано в грамоте, что они принесли повинную царю; 2) состав участников восстания в рязанских городах.
Перечень городов, находившихся в руках восставших, включает в себя почти все рязанские города: Ряжск, Пронск, Михайлов, Сапожок, Песочня. Лишь Переяславль-Рязанский оставался под властью Шуйского с момента перехода на его сторону рязанских помещиков во главе с П. Ляпуновым и Г. Сумбуловым. Но и ему непосредственно угрожали пронские и михайловские «мужики», воевавшие «в двадцати верстах» от рязанской столицы.