Однако эффективность этих мероприятий вряд ли была большой. Во всяком случае, Исаак Масса сообщает о том, что, готовясь сам выступить против Болотникова, Шуйский «повелел отписать во все города, чтобы все дети боярские или дворяне, жившие спокойно в своих поместьях и не приехавшие нести службу, были высланы, а нетчиков велено было переписать и лишить поместий»[1258]. Эго сообщение Массы говорит о широком распространении «нетства», и такой вывод не может быть поколеблен тем, что, по словам того же Массы, после этих угроз «многие отовсюду стали приезжать на службу»[1259].
Но стремление уклониться от службы в армии Шуйского характеризует не только помещиков. Те же тенденции можно наблюдать и в недворянской части его войска, среди «даточных» людей.
Правительство Шуйского прибегло к сбору «даточных» людей уже в самом начале восстания Болотникова. Так, из грамоты Шуйского пермскому воеводе от мая 1607 г. видно, что с пермичей «ратные люди» были взяты «на нашу службу в плавную» еще «во 114 году», т. е. до сентября 1606 г.[1260] К осени 1606 г. относятся данные и о «даточных» людях из вотчины Иосифо-Волоколамского монастыря[1261]. О «даточных ратных людех» с Двины, пришедших к Москве, говорит «Иное Сказание» при описании осады Болотниковым Москвы[1262]. В дальнейшем правительство Шуйского пытается еще шире применить этот метод пополнения своей армии. Однако проведение этой политики в жизнь наталкивалось на упорное сопротивление черного посадского и сельского населения, равно как и крестьян церковных и монастырских вотчин, на которых также распространялась повинность поставки «даточных» людей. Очень хорошо можно проследить это на примере Перми, в отношении которой мы располагаем целым циклом грамот Шуйского по вопросу о «даточных» людях.
Если, как это следует из цитированного места майской грамоты 1607 г., Шуйскому удалось осуществить первый сбор «даточных» ратных людей с Перми, то все дальнейшие попытки его повторить сбор ратных людей с Перми потерпели неудачу. Мы уже знакомы с полным провалом осуществить сбор ратных людей — пермичей в сентябре 1606 г., когда посланному с этой целью П. Благово пришлось бежать в Москву, спасаясь от расправы со стороны завербованных им ратных людей[1263]. В декабре 1606 г. правительство Шуйского вынуждено было поэтому официально отказаться от проведения сбора ратных людей в Перми, освободив грамотой от 9 декабря 1606 г. взбунтовавшихся ратных людей из отряда П. Благово от наказания за их проступок[1264].
Есть основания думать, что и в дальнейшем сбор «даточных» людей с Перми не был осуществлен. Цитированная выше майская грамота 1607 г., предписывая пермскому воеводе осуществить новый сбор «даточных» людей с Пермской земли, подчеркивает, что до объявленного сбора имел место лишь один сбор — «в 114 году». Но и в мае 1607 г. правительство Шуйского явно не было уверено в том, что ему удастся получить ратных людей с Перми. Так, грамота предвидит возможность сопротивления пермичей новому сбору ратных людей на том основании, что сбор их уже имел место «в 114 году». Вместе с тем, очевидно, мало веря в то, что пермский воевода сумеет собрать «даточных» людей, грамота предоставляет пермичам возможность замены поставки «даточных» людей уплатой определенной суммы денег «за ратных людей»[1265].
Более эффективные результаты, по-видимому, давал сбор «даточных» людей с монастырских вотчин. Мы уже упоминали о сборе «даточных» людей в вотчине Иосифо-Волоколамского монастыря. О нескольких «платежах» ратных людей с своей вотчины в «115-м» году (1606–1607) говорят власти Архангельского монастыря в Великом Устюге[1266]. В приходо-расходных книгах Кирилло-Белозерского монастыря отмечена посылка «даточных» людей «для Сиверские службы», «под Колугу», под Козельск и Орел[1267]. Но и «даточные» люди с монастырских вотчин вряд ли могли рассматриваться как надежная сила в войске Шуйского. Во всяком случае, в приходо-расходных книгах Иосифо-Волоколамского монастыря сохранилась характерная запись от 1 декабря 1606 г. о том, что представители монастыря «ездили от воевод з грамотами к головам в да[то]чных людех монастырских крестьян с правежу снимали» в городах Можайске, Ржеве, Зубцове и Старице[1268].
Позиция дворян-помещиков в вопросе о службе в армии Шуйского, равно как и отношение населения посадов и черных волостей к сбору «даточных» людей, являлась одним из главных факторов, которыми определялась боеспособность войск Шуйского, участвовавших в борьбе против Болотникова.
В ходе военных действий между Болотниковым и Шуйским бросается в глаза разительное отличие в поведении войск Болотникова и Шуйского. В то время как отряды войск восставших проявляли исключительную стойкость и упорство в борьбе даже в самых отчаянных обстоятельствах, ратные люди войск Шуйского, напротив, легко обращались в бегство во всех случаях, когда терпели неудачу, причем порой это бегство приобретало панический характер.
Причины такой нестойкости войск Шуйского очень хорошо раскрывает Ю. Стадницкий в письме своему брату А. Стадницкому; он сообщает ему полученную им новость о том, что «смольняне, не прямячи царю, разъехалися по домам своим с под Калуги»[1269]. Именно в этой «непрямоте» ратных людей Василию Шуйскому следует искать объяснение того, почему воеводы Шуйского оказывались бессильными справиться с Болотниковым.
Неуспех Шуйского в вопросе об армии объясняется не только сопротивлением дворянства и черного населения, уклонявшегося от службы. Существенное место здесь надо отвести также и моментам финансового порядка. Правительство Шуйского испытывало огромные трудности в добывании средств на армию. Раздача жалованья как служилым людям — помещикам, так и «даточным» людям требовала огромных средств. Между тем в казне этих средств было очень мало. Такое состояние государственных финансов объяснялось прежде всего хозяйничаньем Лжедмитрия I, опустошившего казну за время своего нахождения у власти. В расхищении русской казны Лжедмитрия I равно уличают и русские и иностранные источники. Так, по словам Исаака Массы, в результате действий Лжедмитрия I «казна была совсем опустошена»[1270]. Совершенно так же расценивает итоги правления Лжедмитрия I и автор так называемых «статей о смуте» в «Хронографе», указывая, что «при сего царствии мерзостного Росстриги от многих лет собранная многочисленная царская сокровища Московского государства истощися, понеже он нескудным богатьством Польских людей ратных и Литовских наполни»[1271].
Финансовый кризис еще более обострялся тем, что в условиях почти всеобщего восстания нарушилось поступление в казну налогов с населения; тем самым правительство Шуйского лишалось и доходов, которые шли на жалованье служилым людям в обычное время. С этой стороной вопроса о состоянии финансов Василия Шуйского мы можем познакомиться опять-таки прежде всего по материалам пермских грамот Шуйского, одна из которых специально посвящена вопросу о «Пермских доходах». В этой грамоте, датированной мартом 1607 г., Шуйский обвиняет пермского воеводу в том, что тот «посяместа тех наших Пермьских доходов, марта по 10 число, к нам, к Москве, нисколько не присылывал и теми нашими денежными доходы своею оплошкою замотчал», несмотря на то, «в нынешнем во 115 году» воеводе были посланы «многие наши грамоты о наших о Пермьских о денежных доходех нынешнего 115 году», в которых предписывалось «с Перми всякие наши денежные доходы собрав прислати к нам, к Москве, тотчас».
Результатом неудовлетворительного положения дел с «Пермскими доходами» явилось принятие Шуйским такой чрезвычайной меры, как посылка в Пермь специального «недельщика», которому предписывалось «тотчас» отослать к Москве то из денежных доходов, шедших с Перми в казну, «что есть в сборе по то число, как он в Пермь приедет». Воеводе же предлагалось прислать к Москве и остальную часть доходов — «вскоре же, часа того, не замотчав никоторыми делы»[1272].
Однако и эти чрезвычайные меры не разрешили вопроса о «Пермских доходах», и через два месяца в майской грамоте Шуйского пермскому воеводе мы вновь находим формулу: «да что у тебя в Перми таможных и кабацких и всяких денег в сборе будет, и ты б те все деньги прислал к нам, к Москве»[1273].
Аналогичные мероприятия, имевшие целью добиться поступления денег в казну, проводились правительством Шуйского и в других местах. Об этом свидетельствует, например, «память» Шуйского игумену Вологодского Прилуцкого монастыря от 15 января 1607 г., предписывавшая властям монастыря «собрати государевы ц. и в. к. В. И. в. Р. данные Большого Приходу и четвертные деньги и всякие денежные доходы на 115 год…» «сполна» и срочно прислать в государеву казну, «не дожидаяся по себя и по крестьян пристава ис прогонов»[1274]. Сохранились также данные о правеже ямских денег с вотчины Звенигородского Саввина-Сторожевского монастыря в феврале 1607 г. Понадобилось специальное челобитье монастыря царю с указанием на то, что «монастырь и их деревнишка, приехав с Веземы, Северских городов воры розорили, монастырьские казенные деньги и лошади и всякое монастырьское строенье и хлеб поймали, и его, игумена Исаия с братьею, ограбили и огнем жгли», — чтобы «для воровского розоренья» монастырь был освобожден от уплаты ямских денег в 1607 г.