Второй памятник законодательства Василия Шуйского о холопах, указ 7 марта 1607 г. о «добровольных холопах», также должен быть поставлен в связь с общим характером политики Шуйского по вопросу о холопах и отнесен к той линии в этой политике, целью которой являлось воздействие на холопские элементы населения, чтобы удержать их от присоединения к лагерю Болотникова.
Б. Д. Греков справедливо указывает, что законодательство Шуйского по вопросу о кабальных холопах представляло собой одну из форм борьбы, ведшейся между лагерем Шуйского и его противниками: «Сражались не только оружием. Пускали в ход прокламации и обещания, сманивали людей чинами, деньгами и землями, прибегали и к другим средствам, рассчитанным на ослабление противника и усиление своих собственных позиций. Одной из таких мер, диктуемых чувством самосохранения и регулируемых положением войск Шуйского на фронте, была и политика Шуйского по отношению к кабальным холопам»[1285]. Эта характеристика полностью применима, в частности, и к закону 7 марта 1607 г.
Закон 7 марта 1607 г. явно носит характер вынужденной меры, продиктованной именно «чувством самосохранения» крепостников-феодалов, оказавшихся перед необходимостью пойти в обстановке острой борьбы с Болотниковым на такой жест, как отмена статей закона 1597 г., установивших принцип принудительного превращения в кабальных холопов тех «добровольных холопов», которые прослужили у данного лица свыше полугода. В прямую противоположность закону 1597 г. закон 7 марта 1607 г. предписывал «в кабалах отказывати» холоповладельцам, требовавшим от Приказа Холопьего суда принудительной выдачи кабал на тех добровольных холопов, которые «не похотели» дать на себя кабал. При этом закон в качестве основного доказательства незаконности попыток похолопления добровольных людей признавал показание самого добровольного человека: «которые добровольные холопи в роспросе скажут, что служит полгода, или год, или больши, а кабал дати не хотят, и тех добровольных холопей в неволю давати не велел»[1286].
Издание закона 7 марта 1607 г., несомненно, было вызвано тем, что в разгар восстания Болотникова правительство Шуйского не могло итти на такие меры, как санкционирование насильственного закабаления «добровольных холопов», т. е. тех элементов (в составе городского населения прежде всего), которые юридически сохраняли еще свое свободное состояние, ибо такие действия холоповладельцев могли привести лишь к еще большему обострению обстановки в стране, толкая «добровольных холопов» к переходу на сторону Болотникова. Поэтому, отказывая холоповладельцам в их требованиях, правительство Шуйского возлагало на них самих последствия их неосмотрительности (состоявшей в том, что они своевременно не оформили юридически свои отношения с «добровольными холопами» путем взятия с них служилых кабал), указывая в законе 7 марта: «не держи холопа без кабалы ни одного дни, а держал безкабально и кормил, и то у себя сам потерял».
Эта последняя формула показывает, что правительство Шуйского отнюдь не стояло на позициях «принципиальной» недопустимости закабаления свободного населения, еще больше подчеркивая вместе с тем характер закона 7 марта 1607 г. как чрезвычайной меры, имевшей целью лишь устранить такие методы закабаления, которые в момент издания закона ставили под угрозу социальные устои крепостнического общества. Именно таким, чрезвычайным, характером закона 7 марта объясняется и его дальнейшая судьба: отмена этого закона приговором «всех бояр» 12 сентября 1609 г., когда были вновь восстановлены статьи о добровольных холопах закона 1597 г.[1287]
Чтобы закончить обзор политики Шуйского по вопросу о холопах, необходимо рассмотреть статьи о холопах в Соборном уложении 9 марта 1607 г.
Одной из статей этого закона норма о пятнадцатилетием сроке сыска беглых крестьян распространяется и на беглых холопов: «А которые после сего уложениа крестьяне, или холоп, или раба побежит от своего государя и придет к иному, государю искати своего холопа и рабу и крестьянина в пятнатцати летех [от побега], а за пятнатцать лет не искати и суда не давати»[1288].
Другая статья регулирует семейные отношения холопов: «А которые люди держат рабу до осмнатцати лет девку, а вдову молоду после мужа более дву лет, а парня холостаго за 20 лет, а не женят и воли им не дают, и той вдове, или девке, или парню идти к казначею, а казначею, опытав о том, и доведут, что им те лета минули, а государь их не женит, ино тем дати отпускные — в Москве казначею, а в иных городех наместником и судиам; а будет государь их бить челом о краже или сносе, и ему в том отказати и суда не давати: не держи не жанатых над закон божий и правила святых отец, да не умножится блуд и скверно деяние в людех»[1289].
Эта статья особенно интересна, поскольку здесь государственная власть опять вторгается в сферу отношений между холопом и его господином с целью недопущения со стороны холоповладельцев действий, могущих вызвать протест со стороны холопов. Не трудно видеть, что в данном случае правительство Шуйского, предписывая казначею и наместникам давать холопам отпускные, идет по совершенно тому же пути, что и в законе 7 марта, заставляя холоповладельцев нести последствия их незаконных действий[1290].
При этом, само собой разумеется, мотивы издания этой статьи надо искать не в заботах об общественной нравственности, как это изображается в самом тексте данной статьи, а в той общей обстановке, которая охарактеризована во введении к Уложению 9 марта 1607 г.
В совершенно ином плане выступает в законодательстве Шуйского крестьянский вопрос, которому посвящен основной текст Уложения 9 марта 1607 г. В то время как политический смысл законов Шуйского о холопах (будь ли то закон, относящийся к холопам — участникам восстания, или законы о «добровольных холопах» и холопах старинных) заключался в том, чтобы или не допустить присоединения данной группы холопов к восстанию Болотникова, или оторвать от восстания холопские элементы, — законодательство Шуйского о крестьянах преследовало в первую очередь цель консолидации господствующего класса путем устранения борьбы из-за крестьян между отдельными группами землевладельцев. Поэтому, в то время как холоп рассматривается в законодательстве Шуйского прежде всего в плане отношения холопов к восстанию Болотникова, крестьянин выступает в Уложении 9 марта 1607 г. как объект борьбы между землевладельцами — борьбы, особенно недопустимой в обстановке восстания Болотникова.
Основной предмет рассмотрения Уложения 9 марта 1607 г. составляет незаконный переход крестьян от одного землевладельца к другому. В «докладе Поместной избы», на основании которого и было издано Уложение 9 марта, подчеркивалось, что «переходом крестьян причинилися великия кромолы, ябеды и насилия немощным от сильных». Такая характеристика вопроса о крестьянских «переходах» совершенно верно отражала положение дел. В обстановке острого социально-политического кризиса, который переживало Русское государство, несомненно, создалась исключительно благоприятная обстановка для незаконных «переходов» крестьян, т. е. для их бегства.
Для изучения вопроса о бегстве крестьян в годы крестьянской войны и польско-шведской интервенции в начале XVII в. мы располагаем исключительным по ценности, единственным в своем роде источником в виде «свозных» книг Троице-Сергиева монастыря, опубликованных А. И. Яковлевым в издании Центрархива «Памятники социально-экономической истории Московского государства XIV–XVII вв.» (М. 1929) и явившихся предметом специальных исследований Л. В. Черепнина[1291] и А. Г. Манькова[1292].
Составление «свозных» книг было предпринято в связи с полученной Троице-Сергиевым монастырем в 1614 г. привилегией «свозитъ» обратно в свою вотчину «их троецких старинных крестьян», бежавших из вотчин монастыря, начиная с 113 (1605) года[1293]. Сыскные книги содержат «именные росписи» беглых крестьян по годам, что и дает возможность составить конкретное представление о динамике побегов крестьян из вотчины монастыря за 1605–1614 гг.
Подсчеты А. Г. Манькова дают следующую картину бегства крестьян:
Эти данные позволяют сделать вывод о том, что годы восстания Болотникова и непосредственно предшествующий ему 1605 год характеризуются огромными размерами бегства крестьян.
По вычислениям А. Г. Манькова (правда, предположительным), из вотчин Троице-Сергиева монастыря, расположенных во Владимирском уезде, за 1605–1607 гг. бежало свыше 20 % общего количества монастырских крестьян[1294]. Не менее высок был процент беглых крестьян и по другим уездам.
Вместе с тем борьба землевладельцев против бегства крестьян осложнялась (помимо общей обстановки) еще и тем, что вопрос о сыске беглых крестьян, равно как и о законности или незаконности крестьянских переходов, находился в результате противоречивого законодательства Бориса Годунова и Лжедмитрия I в исключительно запутанном состоянии. Все это вызывало острую борьбу между землевладельцами из-за беглых крестьян, и эта внутриклассовая борьба, конечно, ослабляла общие позиции феодалов-землевладельцев в борьбе против Болотникова.
Стремлением устранить эту борьбу между землевладельцами и надо объяснить издание Уложения 9 марта 1607 г., причем политическое введение к тексту этого закона имело целью подчеркнуть недопустимость борьбы землевладельцев из-за крестьян.