Когда герметизация закончилась, распахнулся внешний затвор тамбура, за которым открывалось бесконечное пространство. Небольшие космические объекты, проплывающие мимо, не могли скрыть потрясающего вида. Губы На’то расплылись в улыбке.
– Я мог застрять там в компании кроганов.
Один из кроганов издал звук, похожий, как показалось На’то, на смешок.
– Не волнуйся, – проворчал он сквозь низкий хохот. – Здесь тоже может быть хуже.
– Правда? – спросил Редж рассеянно, оставаясь, впрочем, сосредоточенным. На’то знал, что его страховочный трос в надежных руках. – Это как?
Крупная, громоздкая фигура сбоку перекрыла На’то вид на звезды.
– А вот так, – раздался голос ниже и злее всех остальных.
На’то медленно повернулся и заглянул за лицевой щиток крогана, чей горб возвышался над головой На’то. Несмотря на большие размеры, разглядеть толком он сумел только ряд неровных острых зубов.
– Они могут застрять со мной.
– Вот оно что! – На’то замер, чуть покачиваясь, – его вестибулярный аппарат привыкал к нулевой гравитации и неудобным ботинкам, имеющим целью компенсировать отсутствие силы тяжести. – Вы, вероятно, Арвекс.
– А вы тот технарь, которого прислали отремонтировать этот кусок говна, чтобы я мог продолжить работу. – Арвекс нагнулся, чтобы посмотреть на На’то. – Забавно. Никак не думал, что пришлют саларианца.
На’то вздохнул, послав безмолвную молитву далатрессе, родившей его.
– Забавно, – в духе Арвекса ответил он. – А я никак не предполагал, что кроган может думать.
На линии воцарилось гробовое молчание. На’то слышал только собственное дыхание и воображаемый гул напряжения, заполнявшего пространство между ними.
Арвекс разразился громким смехом:
– Идем!
Кроган повернулся и медленно зашагал по корпусу. Каждое его движение сопровождалось глухим стуком, который не столько слышался, сколько чувствовался, а хрупкое море таинственных щупалец, казалось, продолжало хаотично и беспричинно колебаться. Так близко, что саларианцу чудилось: стоит только протянуть руку – и до него можно будет дотронуться.
Обман зрения, конечно. Расстояние между тем, что могли воспринять его глаза, и глубина измерения, обеспечиваемая Скверной, пространство, которое она занимала, световой рисунок, отражаемый медленно плывущим «Нексусом», и его собственная завороженность – препятствовали точному восприятию.
Но вот и люк. Саларианец ухватился за него обеими руками. Арвекс остановился первым, сложил руки на груди, уставился в ярко освещенное пространство за люком.
– Пришли. Делайте то, для чего вас сюда послали, а потом уматываем с корпуса.
В лучах света провода и соединители сверкали девственной чистотой.
Ну или почти девственной.
– Так, – пробормотал саларианец себе под нос, делая последние шаги по корпусу и не сводя глаз с электроники. – Это определенно вспомогательные, – сообщил он, осторожно отводя в сторону пучок проводов. – Не вижу источника проблемы. Пока. Но это… и это…
– Что это?
Вопрос, заданный Реджем, адресовался не ему, а Андрии.
Она видела то же, что и На’то, благодаря камере на шлеме саларианца.
– Это система жизнеобеспечения. Аварийный источник питания. К тому же, на мой взгляд, не рассчитанный на ту мощность, которую он сейчас генерирует.
Кроган рядом с ним промычал что-то невразумительное. На’то не обратил на него внимания.
– Андрия?
– Да. Я тоже обеспокоена, – тихо ответила Андрия на вопрос Реджа. – Слушай, На’то, эта Скверна там пугает меня. С твоей стороны она ближе, чем с нашей.
На’то промычал в знак согласия, но его ум уже был занят сложными расчетами.
– Он вас не слышит, – вставил Арвекс. – Типичный саларианец.
– Я бы сказал – типичный Начо, – ответил Редж со вздохом. – Давайте следить за этой штукой – не двигается ли она. Эй, Мумбо! Юмбо! Встаньте-ка с обоих краев этой перемычки и наблюдайте.
– Да что ты себе…
Раздался удар ноги по люку.
– Делайте, что он говорит! – прорычал Арвекс. И вслед за этим На’то ощутил на себе тяжелый взгляд крогана, услышал, как тот опустился на корточки. – Слышь, ты, умник! Давай ремонтируй это старое говно, пока тут все не полетело к чертям.
Старое? Нет-нет. Новое. Самое-самое. Отказ, вероятно… оплавление, уже начинается обугливание. Вероятно, перегрев. Перегрузка – это точно. Саларианец будто бы не замечал крогана. Он просунул голову в люк и сожалел только о том, что нельзя снять шлем, полностью использовать все свои чувства, диагностировать рецепторы и коннекторы и… и понять, что происходит. Откуда взялись эти перегрузки в сети?
Но это было бы слишком просто. Звук разговора отошел на задний план, На’то полностью сосредоточился на деле, его единственной и неповторимой любви, и разговор в сети превратился для него в бессмысленный фоновый шум.
– Не понимаю, – пробормотал Арвекс.
– Мы тоже, – ответила Андрия, – но пусть он делает свое дело.
Пауза.
Потом ботинки крогана с их металлической подошвой затопали по корпусу. Арвекс приблизился к люку, пытаясь рассмотреть, чем там занимается саларианец. Потом проговорил безо всякого выражения:
– Странные у него дела.
Саларианец улыбнулся про себя. Им и не нужно понимать. Им придется позволить ему использовать свой невероятный интеллект на всю катушку.
Эмори вздохнул с раздражением, смешанным с ощущением собственного бессилия, и отключил связь. Он знал, что такое состоять в браке с инженером, и все же раздражался, оттого что любые попытки поставить жизнь на нормальные рельсы были обречены на провал.
Впрочем, вокруг не наблюдалось ничего нормального.
«Нексус» превратился в развалину, гидропоника не работала, и он не сомневался, что следующим шагом будет серьезное сокращение рациона. Все остальное не имело смысла.
Доктор Эмори Уильде был, конечно, ученым. Если точнее – ботаником, специализирующимся в астробиологии, ксеноботанике и, как, выяснилось, супружеских спорах.
Только две из этих областей знаний могли пойти на пользу «Нексусу».
Третья шла на пользу Регги, но только когда этот упрямый осел не противился.
Эмори понял, что от долгого сидения над микроскопом его спина начала принимать форму этого прибора. Бесполезно. Особенно с учетом того, что он сидел в одном из обеденных залов, а не в лаборатории, которую делил с остальной командой гидропонистов.
Здесь нечего было разглядывать под микроскопом, если не считать овсянку, которую они привыкли уплетать за компанию.
Вид у этого светлого месива был такой, что разглядывать его в микроскоп не хотелось.
Стул напротив него заскрипел, объявляя о неожиданном госте за общим столом. Эмори поднял усталые глаза, заставляя себя улыбнуться, когда узнал Уильяма Спендера, помощника директора Эддисон.
– Доброе утро. Или…
– Добрый вечер, – добродушно ответил замдиректора. Он был довольно щуплым и производил впечатление несколько беспокойного человека. Он, словно кот или какой-то грызун, все время стрелял глазами по углам.
Эмори мрачно подумал, что такого рода манеры свойственны не одному только Спендеру. Он стал замечать такое поведение и у других членов персонала «Нексуса». Неопределенность. Тревога.
Загнанность в угол.
Он не раз видел такое же выражение на лице Регги. По крайней мере, когда начальник позволял ему немного отдохнуть.
Улыбка Эмори сникла, он попытался придать своему лицу сочувственное выражение. Да, он работал ксеноботаником, но при этом был человеком. Он все еще понимал причины и следствия.
– У вас усталый вид.
Замдиректора положил локти на стол, загнув кисти внутрь.
– Я выбился из сил, – признал Спендер. – У нас все время возникают чрезвычайные ситуации.
Эмори поверил помощнику Эддисон на слово.
– В гидропонике, – ответил он, пытаясь говорить сочувственным тоном, – мы заняты одной-единственной задачей: выращиванием пищи. Насколько я понимаю, круг ваших проблем гораздо шире.
Вокруг глаз у Спендера появились морщинки, которые означали не улыбку, а скорее усталое согласие.
– Потушишь один пожар, как тут же начинается другой.
– В прямом и переносном смыслах?
– Именно так, дружище.
Эмори кивнул, потом с печальной улыбкой подвинул кашу Спендеру:
– Прошу, угощайтесь.
Замдиректора посмотрел на овсянку так, словно был готов есть что угодно, только не эту водянистую пресную массу, но, когда поднял голову, на его лице явно читалось выражение раскаяния.
– Нет, не могу. Вы ведь знаете, какая ситуация у нас с питанием.
Да. Он знал. Определенно знал. Его партнер часто говорил, что на него давит груз жизней тех, кто еще пребывает в стазисе, но Эмори чувствовал ответственность за жизни тех, кого он видел каждый день. Добропорядочных мужчин и женщин всех рас.
Им всем требовалась еда.
А облученные останки их семян никак не хотели прорастать.
Эмори сплел пальцы рук и сжал их так, что побелели костяшки.
– Знаю, – отозвался он. – Меня беспокоит эта ситуация, заместитель директора. Дела с семенами…
– Да, кстати, о семенах. – Спендер подался вперед, опираясь на локти, и понизил голос до заговорщицкого шепота. – Скажите, как по-вашему, как скоро возможен прорыв в делах с семенами?
Вокруг них было много обедающих, которые пытались хоть разговорами приправить надоевшую уже всем овсянку. И этих двоих, казалось, почти никто не замечал, а если кто и замечал, то ничуть ими не интересовался.
Эмори задумался.
– Думаю, на то, чтобы добиться настоящего прорыва, уйдет больше двух недель. Образцам требуется время для роста, а пока мы исследуем генетические повреждения…
Замдиректора снова оборвал его.
– Понимаю, понимаю, – сказал он с улыбкой и одобрительным кивком. – Как команда?
Еще одна пауза. Эмори вглядывался в лицо Уильяма Спендера, пытаясь понять причину расспросов. В людях он разбирался гораздо хуже, чем в растениях. Казалось, что за вопросами замдиректора стоит не только праздное любопытство.