«Ах вот, – отметила она, – почему у меня щека мокрая».
Астер уже отводил лом для нового удара, а его приятель норовил зайти ей за спину. Лом представлял более серьезную угрозу, поэтому Бобби поднырнула под замах. В результате удар обрушился ей на ключицу, и правая рука сразу онемела. Бобби нацелилась в горло, и рука, даже потеряв чувствительность, послушалась ее. Тот, что с ломиком, выронил оружие и обеими ладонями схватился за шею.
Его напарник дважды пнул Бобби сзади. Один пинок пришелся по почке, другой в ягодицу. После такого удара в почку ей не один день предстояло мочиться кровью, но удар в ягодицу оказался хуже, он чуть не свалил ее наземь. В крестце будто бомба взорвалась, а резкий хруст несомненно означал трещину в копчике.
Обернувшись, Бобби успела отступить от следующего пинка, и тот пришелся в бок и вынудил противника качнуться к ней. Поймав его за левое предплечье, Бобби перебросила парня через бедро, направив лицом в панель контроля давления. Глухой удар, хруст, и парень осел на пол.
Мстя за пинок в зад, опа, прежде чем выпустить, сломала ему левую руку.
Через несколько минут Катриа и ее пять дружков кто сидел, кто лежал на полу со связанными за спиной руками. Подбитый глаз у Амоса уже начал закрываться, а четыре царапины на щеке выглядели как след когтей большой кошки. Бобби старательно избегала отражающих поверхностей, чтобы не увидеть своего лица. Если судить по количеству крови на рубашке, рана на скуле должна была выглядеть довольно мерзко. А как хотела обойтись без швов! Боль в копчике намекала, что сидеть ей не придется пару месяцев. При этой мысли Бобби захотелось еще разок пнуть бесчувственного парня со сломанной рукой. Или Амоса.
– Катриа, – проговорила Бобби, склонившись над главой вольтеровской ячейки. – Можно мне называть вас Катриа?
Если у той были возражения, она оставила их при себе.
– Прекрасно. Так слушайте. Вышло не лучшим образом. Мы напинали вам задницы, и вы теперь злитесь, это ясно. Если вы хотите принять участие в революции, здорово, мы вам будем рады. Но все операции только через группу Сабы. Это не обсуждается. Любой другой вариант, и мы вас перебьем, а тела отправим в компостный утилизатор.
Бобби, ухватив Катриа за рубаху на груди, подняла ее на ноги так, чтобы смотреть глаза в глаза.
– Мы друг друга поняли?
К ее удивлению, Катриа расхохоталась. Ее глаза лихорадочно блестели.
– Еще бы не понять, – сказала женщина. Таким тоном можно приветствовать спарринг-партнера – или обещать поквитаться. Хотелось бы Бобби уловить разницу.
Глава 27Драммер
Легко забывалось, что космические города существовали не всегда. В голодные годы о них приходилось только мечтать. Земля обетованная – вне Земли. Дом астеров, способный пройти за врата в любую систему. Тогда это казалось чудом. Чем-то небывалым.
Время стерло блеск мечты. Драммер за последний десяток лет больше времени проводила в Доме народа, Независимости и Страже, чем на кораблях и астероидах. Они стали так привычны, что просочились в воспоминания, и казалось, будто эти коридоры, эти каюты были всегда, хоть она их и не видела. Словно знаменитый город, в котором побывала только взрослой. Ей пришлось напомнить себе, что война всегда была такой. Города осаждались еще с тех времен, когда просто стояли на Земле. Ядра падали на школы. Солдаты штурмовали госпитали. Бомбы поджигали церкви, парки и детей. Люди и раньше лишались своих домов.
Плававшая над столом тактическая схема была неточна на порядок величины. В правильном масштабе Независимость пришлось бы искать с микроскопом. Да и так кодовое обозначение занимало больше места, чем иконка корабля. Светлое пятнышко мельче хлебной крошки представляло город, где плюс-минус двести тысяч человек жили, работали, растили детей, разводились и женились, пили, танцевали, умирали. И со стороны Солнца от него – еще мельче – корабли-эвакуаторы, уносившие с поля боя столько народу, сколько могли взять. Глядя на них, Драм- мер видела всех детей, спасавшихся от катастроф, которых люди не сумели предотвратить: лондонских, пекинских, денверских. История, напомнила она себе, полна такими моментами. Разница только в том, что это – ее город, космический город, а такого еще не бывало.
Она работала в центральной диспетчерской Дома народа. Военные аналитики и инженеры частью из Союза, а больше от КЗМ – сидели на местах, которые прежде занимали гражданские. Окна связи с военными советами Земли и Марса показывали такие же помещения с такими же людьми, только с заметно меньшим световым лагом. Экраны, раньше перечислявшие прибытие и отправление кораблей с векторами курсов и временем, переключились на прием сигналов от всех действующих в поясе телескопов. Картинки с основных постов наблюдения сообщали, когда пришли свежие данные, когда они были переданы, когда запускалась трансляция с Дома парода. Картинки с Независимости и дюжины кораблей КЗМ дополнялись метками задержки сигнала – час двадцать три минуты, – а сводная картина изображала врага на центральном экране. Бледный, как кость, корабль лениво разгонялся в направлении предстоящей битвы. Возможно, предстоящей. Или начавшейся и закончившейся за те восемьдесят три минуты, которые требовались свету, чтобы донести весть о ней.
– Разрешение, э-э, станет лучше, когда мы получим рикошет сигнала, – сказала техник от КЗМ. Девушка была моложе, чем Драммер, когда та начинала работать на Тихо. Уложенные крендельком волосы и широкое мучнистое лицо. Наверное, другие техники на Земле и на Марсе сейчас объясняли то же самое премьер-министру и генеральному секретарю. – Конечно, получается зазор между моментом первого приема и отложенным на несколько минут дополнительным, увеличивающим информационную плотность.
– Мне просто нужно знать, что происходит, – сказала Драммер.
Так и не отбывшая к себе на Землю Авасарала и Воган держались в стороне. Адмирал Ха занимала одну из центральных панелей управления, подавшись вперед, как прилежная отличница на первом уроке после каникул. Она чувствовала себя наблюдателем на передовой, ближайшим из не участвующих в сражении военачальников КЗМ. Груша, пахнувшая зеленым чаем, стояла на приставном столике – Воган позаботился, чтобы адмирал не залила панель. Драммер подошла к ней – не столько поговорить, сколько потому, что не сиделось на месте.
– Мадам президент, – кивнула ей Ха.
– Адмирал.
– Странно воевать с вами на одной стороне, да? Вот уж не ожидала.
«Это больше говорит о тебе, чем о реальном положении дел», – отметила про себя Драммер. КЗМ можно было считать «стороной» не больше, чем Илос, Сурабзи или Новый Аусланд. Мечта об империи медленно гасла. Теряла смысл.
– Поступил доклад по связи, мадам президент.
– Запускайте! – рявкнула Драммер.
Главный экран переключился. На нем возник лаконский адмирал. Говорил спокойно, терпеливо, но глаза поблескивали. При виде его у Драммер засосало под ложечкой.
– Адмирал Трехо с «Сердца бури» обращается к приближающимся кораблям. Прошу вас сменить курс. Любое воздействие на наши корабли будет встречено соответственно. Не делайте себе хуже, чем необходимо.
– Хрен тебе, – шепнула Драммер, обращаясь к экрану, но достаточно громко, чтобы Ха расслышала и хихикнула.
Ответа пришлось ждать всего десять секунд. Боже, как близко друг к другу находились эти далекие корабли. В световых секундах.
Эмили Сантос-Бака, член совета, отвечала с Независимости. Она стянула волосы в тугую косу – готовилась к предстоящей невесомости. Или уже наступившей час двадцать три минуты назад.
– Адмирал Трехо, – заговорила Сантос-Бака, – от лица Союза перевозчиков и коалиции Земля – Марс уведомляю вас, что ваше присутствие в системе Сол нарушает территориальность пространства и расценивается как военные действия. Вашему кораблю следует немедленно затормозить и вернуться в систему Лаконии до заключения соответствующих контрактов и решения дипломатических вопросов.
Сообщения шли словно из двух конкурирующих реальностей. Драммер с сожалением отметила, что заявление Сантос-Баки звучит не слишком убедительно. Иконки, отмечавшие расположение кораблей КЗМ, походили на точки, нанесенные на оболочку воздушного шарика, а «Буря» напоминала булавку. Ждать недолго. Наверняка это было недолго.
– Расстановка, – подала голос Ха. – Видите? Видите, как они разбросаны? Это на основании данных, пересланных вашими с Медины. О распространении этой магнитной чертовщины. Мы расположили корабли так, чтобы, метя в один, они не смогли достать второй. Хорошо, а?
– Отлично, – выдавила Драммер.
В горле пересохло, по от запаха чая ее тошнило.
– И дальность не слишком, – не унималась Ха. – Наши умники говорят, энергия будет падать по логарифмической кривой. Если оставаться на такой дальности, ублюдкам придется показать, есть ли у них другое оружие. Даже если их магнитная пушка работает в нормальном пространстве. Потому что есть версия, что она использует особые свойства пространства Кольца. А если так…
– Глория, – лезвием ножа прорезал ее болтовню старческий голос. – Ты опять.
Адмирал Ха оглянулась на Авасаралу. Как та подошла, Драммер не услышала, но сейчас оказалась рядом. Улыбнулась теплой, снисходительной и, Драммер поручилась бы, поддельной улыбкой.
– Глория – хороший солдат, но, когда нервничает, становится болтливой.
– Наблюдаем огонь, – сообщил один из аналитиков.
Голос его звучал спокойно и деловито, как у хирурга, отмечающего кровотечение.
Изображение на дисплее изменилось. Корабли КЗМ и Независимость остались на месте, но ушли на задний план – камера сфокусировалась на рое торпед, устремившихся к «Буре». Все они ускорялись так мощно, что, будь там люди, их раздавило бы в кашу, но на экране выглядели почти неподвижными. Огромные расстояния; три миллиона километров – это и при таких скоростях долго. За словесными угрозами, долетевшими со скоростью света за секунды, следуют удары, растягивающиеся на минуты и часы. Даже без боеголовок торпеды были бы опасны своей кинетической энергией. Если бы попали. Их рой полз вперед пиксель за пикселем. Драммер махнула стюарду, попросила грушу чая и миску хумуса с хлебом. Надо хотя бы попробовать что-нибудь съесть.