Это было затишье комендантского часа между рабочими сменами. Сейчас коридоры в Медине, изогнутые поля и парки барабана пусты. Лифты заблокированы. Безопасники Лаконии передвигаются свободно, а остальные прижаты к месту. Включая его. Огромный налог, измеряемый рабочими часами. Если сравнить с Роси, это как потерять члена экипажа на восемнадцать часов в день. Медина же накладывала свой коэффициент, чуть не с тремя нулями в конце. И кто-то в командовании Лаконии считал жертву оправданной, что само по себе говорило ему о многом.
Наоми пробурчала что-то, сдвинула подушку, зарылась в неё, даже близко не вынырнув из сна. Но скоро она проснется. Они делили постель так давно, что он легко читал все неосознанные знаки её тела. Чувствовал, когда она начинала просыпаться. Он надеялся, что она поспит ещё немного, пока их дверь снова не станет их дверью. Тогда ей не придется чувствовать себя запертой в ловушке, как ему сейчас.
Долгие годы Роси выполнял честную долю в перевозке заключенных. Хьюстон был последним, но ещё с полдюжины успело побывать на борту с тех пор, как Тахи стал Росинантом. Он помнил первую, Клариссу Мао. Все заключенные проводили месяцы в комнатке, меньшей, чем эта, уставившись на дверь, которую не контролировали. В отвлеченном, умозрительном смысле, он всегда знал, как неуютно им было, но не усматривал разницы между их заключением, и своим нынешним.
А разница была. В предварительном заключении действовали правила. Там была надежда. Там вас посещал адвокат, или представитель союза. Потом проходили слушанья. При плохом раскладе, дальше была тюрьма. Одно шло за другим, и это называлось правосудием, даже если все знали, что название в лучшем случае приблизительное. А здесь была каюта. Место для жизни. И её трансформация в тюремную камеру вызвала такое напряжение, какое никогда не смогла бы вызвать настоящая камера. В настоящей камере было "внутри" и "снаружи". И покидая её, вы выходили наружу, на свободу. Вся Медина сейчас стала тюрьмой, и останется ей следующие двенадцать минут. Он испытывал острую клаустрофобию и унижение, которое с трудом укладывалось в голове. Казалось, станция стала маленькой, как гроб.
Наоми снова зашевелилась, отпихнула подушку. Вздохнула. Глаза оставались закрытыми, но она снова была с ним. Уже проснулась, но ещё не готова это признать.
- Эй, - сказал он, достаточно тихо, чтобы она могла притвориться, что не слышит.
- Эй, - сказала она.
Прошла ещё минута, Наоми снова подтянула подушку под голову, зевнула и потянулась, как кошка. Её рука опустилась на его руку, и он сплел их пальцы.
- Все время размышлял? - спросила она.
- Вроде того, да.
- Помогло?
- Не.
- Понятненько. Тогда переходим к действиям?
Он кивнул на янтарь дверной блокировки.
- Ещё нет.
Она скосила взгляд. Отсвет блокировки замерцал в ее глазах, как пламя свечи.
- Ага. Очень хорошо. Чистим зубы, писаем, и переходим к действиям?
- Это сработает, - согласился он и поднялся. Также, как это обычно срабатывает, он чистил зубы, когда дверь щелкнула и огонек стал красным - закрыто, но под их контролем. Облегчение, и возмущение этим облегчением, шли в одной упаковке.
В коридорах жилой палубы царило вполне обычное оживление. Вчерашний контрольно-пропускной пункт исчез, переместился на другое пересечение коридоров. Видимо, чтобы обозначить присутствие, и добавить непредсказуемости. Лаконианцы контролировали системы безопасности. А охранники и блокпосты были театром. Демонстрацией силы, для удержания местных в страхе и послушании. Транспорт запретили, ни картов, ни лифтов. И единственным способом перемещения стала ходьба.
Поддельное солнце грело так же, как обычно. Поля и парковые зоны, улицы и сооружения, изгибались вверх и вокруг по тем же кривым, что и всегда. И пока они ни с кем не общались, Холден мог почти забыть, что станция захвачена.
Мужчина, в лавке которого они купили по тарелке лапши с соусом, подарил им по пакетику арахиса, и завиток коричного леденца за счёт заведения. По дороге к инженерной палубе и докам, встречная пожилая женщина остановилась, и улыбаясь, гладила Наоми по плечу, пока из старых и усталых глаз не полились слёзы. Подростки, направлявшиеся им навстречу, сошли с их пути, и кивнули в знак почтения. И не потому что Холден какая-то знаменитость, которую узнали. Просто все жители Медины стали относиться друг к другу так, словно все сделаны из сахарной пудры. Дыхни неосторожно, и рассыпятся. Он видел такое на Луне, когда камни упали на Землю. Глубинный человеческий инстинкт, объединяться в кризис. Беречь друг друга. Это и делало человечество человечным. Но он подозревал, что это и своего рода торг. Взгляни, вселенная, какой я добрый, нежный и милый? Не дай молоту рухнуть на меня.
Пусть даже причиной были горе и страх. Он приветствовал всё, что помогало им лучше относиться друг к другу.
Рядом с маленьким кафе, где подавались чай и рисовые пирожки, дюжина людей в форме Лаконии сооружала нечто - стену из стальных кубических коробок со стороной два с половиной метра, по восемь в ширину и по три в высоту. Передней стенкой служила металлическая сеть с широкими ячейками. Как вольеры в питомнике. Полдюжины прохожих наблюдали за действом, и Наоми тоже остановилась. Девушка с каштановыми волосами и щеками в веснушках подвинулась, освобождая им немного места. Еще одна доброта, ещё одна маленькая монетка, брошенная в колодец желаний.
- Неужели, для заключенных? - Наоми обратилась к девушке, как к подруге. Словно любой не Лаконианианец, теперь стал частью одной группы.
- Вот и я думаю, - сказала Веснушка, затем кивнула, приветствуя Холдена. - Делают шоу из этого. Предполагают нас таким образом держать в узде, не так ли?
- Так это и работает, - сказал Холден, пытаясь сдержать горечь. - Покажут всем, что такое наказание. Достаточное количество страха, и мы все станем послушными. Будут дрессировать нас, как собак.
- Собак так не дрессируют, - сказала Веснушка. Она коротко и почтительно поклонилась, когда он посмотрел на нее, но не отступила. - Собак дрессируют, вознаграждая. Наказание вообще не работает. - Слезы сверкнули в её глазах, и Холден почувствовал комок в собственном горле. Их завоевали. Их захватили. Все люди на станции могут быть уничтожены, и некому остановить убийц. Такого не могло быть, но вот было.
- Я этого не знал, - сказал он. Банальные слова, почти все, что он мог предложить в утешение.
- Наказание никогда не работало, - сказала Наоми твёрдо. Её лицо стало непроницаемым. Она чуть наклонилась вперед, словно разглядывая скульптуру в музее. Словно оценивая демонстрацию власти с позиции искусства. - И никогда не будет.
- Вы отсюда? - спросила Веснушка. Она их не узнала.
- Нет, - сказал Холден. - Наш корабль в доках. Наш старый корабль... не важно. На котором мы пришли. И экипаж, с которым мы летели.
- Мой тоже заблокирован, - сказала Веснушка. - Старый Банком из Новой Ромы. На следующей неделе нам предстояло вернуться домой. А теперь даже не знаю, где мы остановимся.
- Не на корабле?
Она покачала головой.
- Вход в доки запрещен. На корабли без сопровождения не пускают. Я надеюсь, что мы найдем комнаты, но может так случиться, что придется разбить лагерь прямо в барабане.
Наоми обернулась, и на её лице отразились все его мысли. Если доки недоступны, а с кораблей выгнали команды, остальные были не на Роси. А с отключенной сетью, не могли связаться с ними. И они не могли связаться с Бобби и Алексом, или Амосом. Или Клариссой. Огромное пространство, учитывая каждую палубу и помещение в барабане, вмещало больше пятидесяти квадратных километров коридоров, кают, переходных шлюзов, и складов. Систем переработки отходов. Гидропонных хозяйств. Хранилищ воздуха. Медицинских станций. Лабиринт размером с небольшой город, и внутри него четверо людей, которых предстояло найти.
Холден кашлянул в суровом маленьком смешке. Наоми наклонила голову.
- Да ничего, - сказал он. - Не так давно, я размышлял о том, насколько маленькой кажется Медина.
Глава восемнадцатаяБобби
Очередь к кораблям формировал канат. Две с половиной - три сотни человек, каждый из которых крепко цеплялся за него рукой, дважды проходили весь док в длину, и дважды возвращались обратно. Мужчины и женщины в комбинезонах десятков компаний топтались в микрогравитации дока, подталкивая вперед соседей, будто факт их молчаливого нетерпения мог ускорить всю операцию. По периметру плавали лаконианцы, с оружием в руках, и готовностью его применить. Если дойдет до такого, думала Бобби, глупо ожидать хирургической точности. Не с этой толпой. Случись что, и рециркуляторы будут выплескивать сгустки крови месяцами. Она надеялась, что остальные тоже это знают. И что им есть до этого дело.
Время от времени, команда Лаконианского военного сопровождения забирала людей из начала очереди, проверяла разрешения, обыскивала на оружие, и отводила на их корабль. Люди у каната немного подтягивались, перехватываясь на полметра ближе к своей цели, ощущая руками переплетение нитей, и жир всех ладоней, касавшихся его до них. Дальний конец очереди болтался свободнее, приглашая новых несчастных присоединится к ожидающей орде.
Им ещё повезло, утешала себя Бобби. На большинстве кораблей полные экипажи в двадцать - тридцать человек. На Роси только четверо. Они поднимутся на борт сразу все. Малые божьи милости, в самом деле. Такие малые, что и не разглядишь.
Охранники увели еще одну группу. Очередь сдвинулась, и теперь они были намного ближе.
- Ты там как, Клэр, держишься? - спросила Бобби.
Кларисса длинно и глубоко вздохнула и кивнула. Но когда заговорила, слова вылетали из её рта лихорадочно быстро, у всех согласных были острые края. Словно она пытается обуздать их, и не может. - Было бы очень мило добраться до медицинского отсека. Но пока просто эйфория и тошнота. Ничего, с чем я не справлюсь.
- Когда это изменится, - сказал Амос, - дай мне знать.