[48] Так, например, согласно традиции, «слава» —мистическая действенная добродетель —покинула древнеиранского царя Йиму вследствие его отступления от основной арийской добродетели (истины) в результате того, что он осквернил себя ложью. [49] В христианстве вплоть до времен франков-каролингов Средневековья иногда созывались советы епископов для расследования того, какие проступки со стороны представителей светской или церковной власти стали причиной конкретного бедствия. Таковы были последние отзвуки указанной идеи.
Таким образом требовалось, чтобы верховный владыка сохранял символическое и солнечное качество непобедимости —sol invictus, ήλιος ανίκητος —или же состояние центральности, которому, собственно, и соответствует дальневосточная идея «неизменности в середине». В ином случае сила, а вместе с ней и функция могла перейти к тому, кто мог доказать, что более достоин ее. Уже здесь можно указать на один из случаев, при котором понятие «победы» становится точкой пересечения различных значений. В связи с этим наибольший интерес представляет древняя легенда о царе Немийской рощи (взятая в ее наиболее сокровенном смысле), сан которого, одновременно царский и жреческий, переходил к тому, кто сумел победить и убить его —известна попытка Фрэзера связать с этой легендой разнообразные традиции подобного типа, распространенные по всему миру.
Здесь испытание как физическое сражение является лишь материалистическим отражением того, чему свойственен высший смысл, и что следует отнести к общей идее «божественного суда», о которой речь пойдет в дальнейшем. Что касается наиболее глубокого смысла, сокрытого в этой легенде о царе-жреце из Неми, то необходимо помнить, что согласно традиции померяться силами с Rex Nemorensis имел право лишь «беглый раб» (в эзотерическом смысле —существо, освободившееся от уз низшей природы), который предварительно должен был овладеть веткой священного дуба. Этот дуб олицетворяет «Мировое Древо», которое в других преданиях является наиболее употребительным символом для обозначения изначальной силы жизни, а также силы победы. [50] Таким образом, это означает, что только существо, которое смогло стать причастным этой силе, могло надеяться отобрать сан у Немийского царя. Относительно сана, обретаемого таким способом, необходимо отметить, что дуб, а также роща, царем (rex) которой был царственный жрец из Неми, связаны с Дианой, а Диана, в свою очередь, была «супругой» царя лесов. Великие азиатские божества жизни в древних традициях восточного Средиземноморья часто выступали в облике священных деревьев; начиная от эллинистического мифа о Гесперидах вплоть до скандинавской богини Идунн и галльского божества из Маг Мелл, обители божеств сияющей красоты и месторасположения «Древа Победы», и так далее. В этих легендах постоянно подчеркивается символическая традиционна ясвязь между женщинами (или богинями, силами жизни, бессмертия и мудрости) и деревьями.
Итак, в образе Немийского царя при помощи символов раскрывается идея царственности, вытекающая из брака или овладения мистической силой «жизни» (и одновременно трансцендентного знания и бессмертия), олицетворяемой как богиней, так и деревом. [51] Впрочем, немийская легенда передает общий смысл, который можно найти во множестве других традиционных мифов и легенд, повествующих о победителе или герое, который как таковой овладевает женщиной или богиней, [52] каковая предстает в других традициях или в косвенном значении хранительницы плодов бессмертия (женские фигуры, связанные с символическим деревом в мифах о Геракле, Ясоне, Гильгамеше итак далее) или же в прямом значении воплощения оккультной силы мира и жизни или же нечеловеческого знания, либо, наконец, как воплощение того же принципа владычества (рыцарь или неизвестный легендарный герой, который становится царем, когда овладевает таинственной принцессой) [53] .
Некоторые из древних преданий, касающиеся женского истока царской власти, [54] поддаются истолкованию в этом ключе. В этом случае их смысл оказывается прямо противоположным тому матриархальному смыслу, о котором будет сказано в свое время. В связи с Древом интересно отметить, что и в некоторых средневековых легендах оно связано с имперской идеей: последний Император, прежде чем умереть, вешает на «сухое дерево», растущее обычно в символическом царстве «пресвитера Иоанна», [55] свои скипетр, корону и щит, и точно так же умирающий Роланд вешает на дерево свой всесокрушающий меч. В другом случае мы также встречаемся с символическим содержанием: Фрэзер раскрывает связь, существующую между ветвью, которую со священного дуба в роще Неми должен был сорвать бежавший раб, чтобы добиться победы над Лесным царем и ветвью, которая помогает Энею живым сойти в ад, то есть живому проникнуть в незримое. Одним из даров, который Фридрих II получил от таинственного «пресвитера Иоанна», было как раз кольцо, позволяющее стать невидимым (то есть переносящее в бессмертное и незримое: в греческих преданиях невидимость героев часто соответствует их переходу к бессмертной природе) и приносящее победу; [56] точно так же, как Зигфрид в песне о Нибелунгах (VI), обладая той же символической добродетелью, становится невидимым, побеждает божественную женщину Брунгильду и вступает с ней в царственный брак. Брунгильда, подобно Сигрдриве в «Речах Сигрдривы», предстает в качестве богини, наделяющей «пробудивших» ее героев словами знания и победы, заключенными в рунах.
Остатки традиции, в которых еще встречаются темы, содержащиеся в древней легенде о Лесном царе, сохраняются вплоть до конца Средневековья и даже позднее, неизменно храня связь с древней идеей, утверждающей, что законная царственность способна также особым и конкретным —можно даже сказать «опытным» —путем проявлять знаки своей сверхъестественной природы. Приведем всего лишь один пример: накануне Столетней войны Венеция обратилась к Филиппу де Валуа[57] с просьбой доказать свое законное право на престол одним из следующих способов. Первым способом была победа, которую Филипп должен был одержать над своим соперником в поединке, что заставляет вспомнить о Rex Nemorensis и мистическом свидетельстве, заключенном в победе. [58] Относительно других способов в одном из текстов того времени говорится: «Если Филипп де Валуа действительно является, как он то утверждает, королем Франции, пусть он докажет это, встав лицом к лицу с голодными львами, ибо львы никогда не причинят вреда настоящему королю; или же пусть он совершит чудо исцеления больных, как это делали другие настоящие короли. В случае же неудачи он будет признан недостойным королевства». Сверхъестественное могущество, проявлявшееся в победе или в чудотворстве, даже в период царствования Филиппа де Валуа, который уже утратил связь с изначальными временами, тем не менее, неразрывно связано с традиционной идеей подлинного и законного царствования. [59] И даже принимая во внимание возможное фактическое несоответствие отдельных личностей принципу и функции, сохраняется мнение, что «поклоняться царям заставляют, главным образом, их божественные добродетели и силы, свойственные им одним и никому более». [60] Жозеф де Местр[61] писал: [62] «Бог создает царей в буквальном смысле. Он подготавливает царские роды, следит за их созреванием среди облака, скрывающего их происхождение. Затем они прорастают, увенчанные славой и честью; они покоряют —и это великое знамение их законности. Они возвышаются как бы сами собой, без насилия, с одной стороны, без четкого намерения, с другой. Это своего рода чудесное спокойствие, которое сложно выразить словами. Законная узурпация представляется мне наиболее уместным (хотя и несколько дерзким) выражением для определения подобного рода происхождения, которое время торопится освятить» [63] .
ГЛАВА 3. ПОЛЯРНЫЙ СИМВОЛИЗМ. ВЛАДЫКА МИРА И СПРАВЕДЛИВОСТИ
Можно связать изначальную цельную концепцию царской функции со следующим кругом символов и мифов, которые посредством различных образных описаний и аналогий ведут к одному и тому же [64] .
В качестве отправной точки можно взять индуистское понятие чакраварти или «вселенского Владыки». В определенной степени в этом понятии можно видеть архетип царской функции, по отношению к которому отдельные конкретные формы царственности, если они соответствуют традиционному принципу, представляют собой более или менее завершенные образы или —с другой точки зрения —частные примеры. Слово «чакраварти» дословно означает «господин» или «вращатель колеса», что вновь приводит нас к идее центра, которая соответствует также внутреннему состоянию, определенному образу жизни —или, лучше сказать, определенному типу существа.
Действительно, колесо является также символом сансары, потока становления (κύκλος της γενέσεως, «круг поколений» или же κύκλος ανάγκης, rotafati, «колесо необходимости» у эллинов), а его неподвижный центр, таким образом, выражает внутреннюю духовную устойчивость того, кто не принадлежит этому потоку и как таковой способен согласно более высокому принципу обуздывать и подчинять себе энергии и виды деятельности, связанные с низшей природой. В этом случае чакраварти предстает в образе