Так произошло изменение. Римскую идею оживили народы северного происхождения, которых разнообразные миграции вытолкнули в области римской цивилизации. Именно германский элемент защитил имперскую идею от церкви и вызвал к новой жизни формирующую силу древнего римского мира. Так возникли Священная Римская империя и феодальная цивилизация. Они представляли собой два последних великих традиционных проявления из всех, которые знал Запад.
Что касается германцев, то со времен Тацита они предстают весьма похожими на ахейцев, древних персов, древних римлян и северных арийцев, сохранив во многих аспектах, начиная с расового, состояние «доисторической» чистоты. Германские народы —такие как готы, лангобарды, бургунды и франки —считались «варварами» той упадочной «цивилизацией», которая свелась к юридически-административной структуре и «афродитическим» формам гедонистической городской утонченности, интеллектуализма, эстетизма и космополитического разложения. Но в грубых и простых формах их обычаев выражалось существование, формируемое принципами чести, верности и гордости. Именно этот «варварский» элемент представлял жизненную силу, недостаток которой был одной из главных причин упадка Рима и Византии.
Тот факт, что древние германцы были «молодыми народами», является одной из ошибок рассмотрения, не дающей взглянуть в более древние времена: эти народы были молодыми только из-за юности, свойственной всему тому, что все еще сохраняет контакт с истоками. Эти народы произошли от ветвей, последними покинувших арктическую обитель и поэтому не пострадавших от вырождения и искажений, испытанных подобными народами, покинувшими арктическую обитель намного раньше, как это произошло с палеоиндоевропейскими народами, заселившими доисторическое Средиземноморье.
Северные германцы, кроме своего этоса, несли в своих мифах следы традиции, происходившей непосредственно от изначальной. К тому периоду, когда они стали играть решающую роль на сцене европейской истории, эти народы почти потеряли память о своем происхождении, и изначальная традиция присутствовала в этих народах только в форме фрагментарных, часто искаженных и огрубленных остатков. Но этот факт не воспрепятствовал им нести в качестве глубинного внутреннего наследия те возможности и мировоззрение, из которых выросли их «героические» периоды.
Эддический миф рассказывал как о судьбе упадка, так и о героической воле, ей противостоящей. В более древних частях этого мифа осталась память о холоде, который сковал двенадцать «потоков», происходящих из первоначального центра, сверкающего и пылающего —Муспельхейма, находящегося у «дальнего края мира»; этот центр соответствует Арйана Вэджа (иранскому эквиваленту гиперборейской обители), сияющему Северному острову индийцев и другим образам обители Золотого века. [804] Кроме того, Эдда упоминает «Зеленый остров», [805] парящий над пропастью и окруженный океаном; возможно, здесь в первый раз появился принцип падения и темных и трагических времен, так как именно здесь теплое течение Муспельхейма (в этом кругу традиционных мифов воды представляют силу, дающую жизнь людям и народам) встретилось с ледяным течением Хвельгермира. Как в Зенд-Авесте морозная и темная зима, лишившая Арйана Вэджа всего населения, понималась как создание злого бога, противостоящая светлому созданию, таким же образом этот эддический миф может означать искажение, спровоцировавшее новый период. Также в мифе упоминается поколение великанов и стихийных теллурических существ, которые были пробуждены в холоде теплым течением, и с которыми асы будут сражаться.
Традиционному учению, рассматривающему процесс упадка из четырех эпох, в Эдде соответствует тема Рагнарёка («судьбы богов» или «сумерек богов»); он угрожает сражающемуся миру, в котором уже господствует дуализм. С эзотерической точки зрения эти «сумерки» касаются богов только метафорически: они скорее означают «затуманивание» богов в человеческом сознании; именно человек теряет богов, то есть возможность установить контакт с ними. Однако такой судьбы можно избежать, сохранив чистоту задатков этого изначального и символического элемента —золота, из которого был построен «дворец героев», палаты с двенадцатью тронами Одина в Асгарде. Но это золото, которое может использоваться в качестве источника доброго здоровья, пока его не трогают ни стихийные создания, ни человек, в итоге попало в руки Альбериха, царя подземных созданий, которые в более поздней редакции мифа называются Нибелунгами. В этом ясно виден отголосок того, что в других традициях было пришествием Бронзового века —периода титанически-прометеского восстания, вероятно, связанного с магической инволюцией в низшем смысле предыдущих культов [806] .
Напротив этого стоит мир асов —северогерманских божеств, воплощающих уранический принцип в его воинском аспекте. Бог Донар-Тор, убийца Трюма и Хюмира, «самый сильный из всех», «неодолимый», «господин, спасающий от страха», чье страшное оружие, двойной молот Мьолльнир, является одним из вариантов символического гиперборейского топора, а также символом громовой силы, свойственной ураническим богам арийского периода. Бог Водан-Один —дарователь побед и обладающий мудростью; он мастер могущественных формул, которые нельзя открывать ни одной женщине, даже королевской дочери. Это орел, хозяин и отец мертвых героев, которые отбирались валькириями на поле битвы; [807] именно он наделил благородных «душой, которая будет жить вечно и никогда не умрет, хоть тело и станет прахом». [808] Это божество, к которому королевские рода возводили свое происхождение. Бог Тюр-Тиваз был другим богом битв и в то же время богом дня, сияющего солнечного неба. С этим богом связана руна Y, что напоминает весьма древний североатлантическии знак космического человека с поднятыми руками [809] .
Один из мотивов «героических» периодов появляется в саге о роде Вольсунгов, произошедшего из союза бога с женщиной. Сигмунд, который однажды вытащит меч из божественного древа, происходит из этого рода. Герой Сигурд или Зигфрид после завладения золотом, попавшим в руки Нибелунгов, убивает дракона Фафнира, являющимся другой формой змея Нидхёгга, который глодает корни божественного древа Иггдрасиль (его конец будет означать конец богов) и тем самым персонифицирует темную силу упадка. Хотя Сигурда в итоге предательски убивают, а золото возвращается в воды, тем не менее он остается героическим типом, наделенным tarnkappe (символической силой, которая может перенести человека из телесного измерения в невидимое), и которому суждено обладать божественной женщиной или в форме покоренной царицы амазонок (Брюнхильд как королева Северного острова), или в форме валькирии, воинственной девы, перенесшейся из божественной обители в земную.
Самые древние северные народы считали своей прародиной Гардарики —землю, расположенную на Крайнем Севере. Эта область, даже при ее отождествлении только со скандинавским регионом, связывалась с отголоском «полярной» функции Мидгарда, изначального «центра»; это была транспозиция памяти из физического в метафизическое измерение в силу того, что Гардарики отождествлялась и с Асгардом. Асгард был местонахождением нечеловеческих предков благородных северных семей; в Асгарде священные скандинавские короли, такие как Гюльви, отправлявшиеся туда провозгласить свою власть, получали традиционное учение Эдды. Асгард был также священной страной (keilakt lant), страной северных «олимпийских» богов и асов, куда не могли попасть великаны.
Таковы мотивы, присутствующие в традиционном наследии северогерманских народов. Как и взгляд на мир, предвидение судьбы упадка (Рагнарёк) связывалось с идеалами и с фигурами богов, типичными для «героических» периодов. Как уже было сказано, в более поздние времена это стало подсознательным наследием; сверхъестественный элемент, как и универсальный элемент, содержащийся в идее Асгарда-Мидгарда, «центра мира», скрыли вторичные и ложные элементы мифов и саг.
Контакт германцев с римским и христианским миром произвел двойной эффект. С одной стороны, их завоевание поначалу вылилось в сотрясение материальной структуры империи, но с внутренней точки зрения оно оказалось оживляющим вкладом, в силу которого установились предпосылки новой мужественной цивилизации, которой суждено было заново утвердить римский символ. В более поздние времена таким же образом произошло сущностное очищение христианства и католичества, особенно по отношению к общему мировоззрению.
С другой стороны, как идея римского универсализма, таки христианский принцип в его общем аспекте утверждения сверхъестественного порядка произвели пробуждение высшего призвания северогерманских народов, внеся свой вклад в интеграцию на высшем плане и в оживление в новой форме того, что часто было сведено к материальному и частному в них в традициях отдельных народов. [810] «Обращение» в христианскую веру не заставило силу германских народов выродиться, а очистило ее и приготовило для возрождения имперской римской идеи.
Уже во время коронации короля франков была произнесена формула обновления (renovatio Romani Imperii). Признавая в Риме символический исток империи и своих прав, германские правители в итоге выступали против гегемонистских притязаний церкви; таким образом, они стали главными героями нового великого исторического движения, вызвавшего традиционную реставрацию.
С политической точки зрения врожденный этос германцев налагал на имперскую реальность живой, твердый и дифференцированный характер. Жизнь древних северогерманских обществ основывалась на принципах личности, свободы и верности. Ей были чужды как чувство тотального смешения в обществе, так и неспособность индивида чувствовать себя полноценным вне рамок какого-либо абстрактного института. В этих обществах мерой благородства была свобода. Но эта свобода