[861]Fiat productio, pereat homo[862] —верно заметил Зомбарт, описывая процесс духовного разложения и пустоту, созданную вокруг себя человеком, ставшим homo economicus и великим капиталистическим дельцом; они превратили его деятельность (прибыль, сделки, эффективность) в любимую и желанную самоцель, чтобы он не пал жертвой головокружения над пропастью—жертвой ужаса жизни, лишенной смысла[863] .
Отношение современной экономики к машинам также имеет большое значение, если рассмотреть пробуждение сил, превосходящих планы тех, кто первоначально пробудил их к жизни и использует их повсюду. Когда всякий интерес к тому, что «больше-чем-жизнь», теряется либо высмеивается, единственным ориентиром неминуемо становятся человеческие потребности в чисто материальном и животном смысле, а традиционный принцип ограничения потребностей в контексте нормальной, то есть сбалансированной экономики замещается принципом признания и преумножения потребностей, будучи тесно связан с так называемой промьшленной революцией и пришествием эпохи машин. Технический прогресс автоматически вел человечество от производства к перепроизводству, и после пробуждения «активистского» опьянения и начала циркуляции капитала —умножающегося из-за производства и снова пускаемого в дело при помощи дальнейших инвестиций в производство —мы окончательно пришли к тому, что отношения между потребностями и машиной (или работой) стали обратными: уже не потребность требует механической работы, а именно механическая работа (производство) создает новые потребности. Чтобы при режиме перепроизводства продать все изделия, необходимо, чтобы потребности индивида вовсе не снижались, а наоборот, поддерживались и даже увеличивались, чтобы потребление могло возрастать и механизм продолжал свою работу —в противном случае возникнет роковое скопление, что приведет к одному из двух: или войне, понимаемой как выход для более сильного в экономическом и промышленном отношении государства, которому «не хватает пространства», или безработице (промышленное разоружение перед лицом кризиса на рынке рабочих мест и кризиса потребления) с различными последствиями в виде кризисов и общественного напряжения, благоприятными для восстания четвертого сословия.
Как огонь перекидывается с одной области на другую, пока все не будет объято пламенем, так и экономика воздействует на внутреннюю сущность современного человека при помощи мира, созданного им самим. И нынешняя «цивилизация», начиная с западных рассадников, разнесла заразу по всем все еще здоровым землям, принеся всем слоям общества и всем расам беспокойство, неудовлетворенность, чувство обиды, потребность шагать все выше и быстрее и неспособность жить в простоте, независимости и с чувством меры. Современная цивилизация толкнула человека вперед; она произвела в нем потребность во все увеличивающемся количестве вещей; она сделала его все более и более бессильным и неудовлетворенным собой. И всякое новое изобретение и технологическое открытие на самом деле является не завоеванием, а поражением и новым ударом кнута вовсе убыстряющейся и слепой гонке, происходящей в системе обусловленностей, все более серьезных и необратимых, что по большей части проходит незамеченным. Именно так разные пути совпадают: механическая цивилизация, господствующая роль экономики и цивилизация производства и потребления —все они дополняют возвышение становления и прогресса, напора жизни без какого-либо предела —короче говоря, проявления «демонического» элемента в современном мире [864] .
Что касается деградировавшей аскезы, тут нужно указать на дух явления, свойственного плану «труда» (то есть плану четвертой касты). Современный мир знает возвышенную версию труда, в которой последний становится «бескорыстным», будучи отделен от экономического фактора и от идеи о практической или производственной цели, и принимает почти что аскетическую форму: это спорт. Спорт —это вид труда, в котором объект и производственная цель более не имеют смысла; спорт является самоцелью как просто деятельность. Не без основания было сказано, что спорт —это религия рабочих. [865]Спорт —это типичная подделка под действие в традиционном смысле слова. Это работа впустую, тем не менее характеризующаяся той же самой банальностью и принадлежащая к той же физической и лишенной света области занятий, которые совершаются на различных перекрестках, загрязненных плебейским духом. Хотя в кульминации спортивной деятельности можно достичь временного призвания глубинных сил, оно сводится к удовольствию от ощущений и чувства головокружения, и, максимум, воодушевления, происходящего от направления своих энергий и победы —без какой-либо связи с чем-то высшим и преобразующим, без какого-либо чувства «жертвенности» или безличной жертвы. Спортом лелеется и усиливается физическая индивидуальность; таким образом, узы только укрепляются, а всякий остаток более тонкой чувствительности подавляется. Человек, органичное существо, сводится к комку рефлексов, почти что к механизму. Также весьма значительно, что именно низшие слои общества восторженно относятся к спорту, демонстрируя свой энтузиазм в больших коллективных формах. О спорте можно сказать как об одном из предостерегающих знаков типа общества, представленным Шигалевым из романа Достоевского «Бесы»: после того, как пройдет время, требуемое для методического и рационального обучения, нацеленного на уничтожение зла, представленного «Я» и свободной волей, и никто больше не будет осознавать, что является рабом, все вернутся к состоянию невинности и счастья нового Эдема. Этот «Эдем» отличается от библейского только тем, что господствующим универсальным законом станет труд. Труд как спорт и спорт как труд в мире, не знающем небес и потерявшем чувство истинной личности, возможно, был бы лучшим способом воплощения такой мессианской идеи. Таким образом, немаловажен тот факт, что во многих обществах, стихийно или же из-за мер государства, возникли большие спортивные организации как придатки разных классов рабочих, с переходом одной вещи в другую.
ГЛАВА 36. НАЦИОНАЛИЗМ И КОЛЛЕКТИВИЗМ
Если высшую точку традиционных цивилизаций составлял принцип универсальности, то современная цивилизация по своей сути находится под эгидой коллективизма.
Коллектив относится к универсальному так же, как «материя» относится к «форме». Первый шаг того, что всегда понималось как «культура» в высшем и традиционном смысле, заключается в дифференциации общности коллектива и утверждения отдельных личностей посредством приверженности высшим принципам и интересам. Если отдельный человек смог придать закон и форму своей собственной природе (которая должна принадлежать самой себе, а не зависеть от физической части своего существа), то выполняется предварительное условие высшего порядка, в котором личность не упраздняется, а интегрируется. Таков путь традиционного «приобщения», в котором всякий индивид, всякая функция и всякая каста получали свое справедливое место посредством признания высшего и своей органичной связи с ним. В пределе универсальное достигалось в смысле венчающей части здания, прочный фундамент которого состоит как из различных дифференцированных и сформированных личностей, верных своей функции, так и частичных организмов или компонентов, наделенными соответствующими законами и правами, которые не противоречат друг другу, а согласовывают свои действия при помощи общего духовного элемента и общей активной склонности к надындивидуальной преданности.
Из вышесказанного очевидно, что в современном обществе преобладает противоположное направление: направление регресса к коллективу, а не прогресса к универсальному. Отдельный человек все больше и больше приобретает значение только в качестве функции и теряет собственное лицо. Это становится все более очевидным по мере приближения мира четвертого сословия. Переходной же фазой можно считать современный национализм. Ему стоит посвятить некоторые дополнительные рассуждения.
Необходимо различать национальность и национализм. В Средневековье существовали национальности, но не национализм. Национальность —это естественный фактор, ограничивающий определенную группу, объединенную общими элементарными характеристиками, которые сохраняются как в иерархической дифференциации, так и в иерархическом приобщении, которым они никоим образом не препятствуют. Таким образом, в Средневековье касты, корпорации и прочие объединения развивались внутри национальностей, и поскольку существовали разные типы воина, аристократа, купца или ремесленника согласно характеристикам той или иной нации, эти структуры представляли собой в то же время более обширные, международные объединения. Отсюда члены одних и тех же каст из разных наций могли понять друг друга гораздо проще, чем члены разных каст одной и той же нации.
По сравнению с этим современный национализм представляет собой движение в противоположном направлении. Он основан не на естественном, а на искусственном и централизованном объединении. Его необходимость ощущалась все больше по мере того, как уходило естественное и здоровое чувство национальности, а отдельные люди после уничтожения всякой подлинной традиции и качественных структур приближались к состоянию чистого количества, простой массы. Именно на такие массы национализм оказывает свое воздействие при помощи мифов и внушений, которые возбуждают их, пробуждают стихийные инстинкты, прельщают перспективами и мечтами о превосходстве, исключительности и власти. Но каковы бы ни были мифы современного национализма, его сущность заключается не в этносе, а в демосе, а его прототип всегда остается плебейским, созданным Французской революцией.
Поэтому национализм двулик. С одной стороны, он подчеркивает частный принцип и возвышает его до состояния абсолютной ценности, откуда возможность взаимопонимания и подлинного сотрудничества между нациями сводится к минимуму, даже не учитывая нивелирующие формы, обусловленные современной цивилизацией. Похоже, здесь продолжается та же тенденция, благодаря которой появление национальных государств совпало с распадом европейской ойкумены. Хорошо известно, что в Европе XIX века национализм был синонимом революции, а его действие имело смысл разложения сохранявшихся наднациональных организмов и ослабления политического принципа законной верховной власти в традиционном смысле слова. Тем не менее, если мы рассмотрим отношение между целым и отдельным индивидом как личностью, в национализме возникает и противоположный аспект —совокупный и коллективизирующий.