Эти вовсе не экономические требования встревожили большевистские власти, когда стали известны результаты собрания на «Петропавловске». Петроградский Совет во главе с Зиновьевым действительно собирался удовлетворить некоторые требования, такие, например, как снятие заградотрядов. Кроме того, как раз в то время правительство разрабатывало план перехода к новой экономической политике, идущей значительно дальше, чем программа моряков-балтийцев, в удовлетворении пожеланий советского народа. Политические требования, направленные в самое сердце большевистской диктатуры, вызвали тревогу властей и побудили их призвать к немедленному подавлению Кронштадтского мятежа. На самом деле моряки не призывали к свержению советского правительства и не требовали восстановить Учредительное собрание и предоставить политические права дворянству и среднему классу. Они с невероятным презрением относились к умеренным и консервативным элементам русского общества и не собирались возрождать их надежды на будущее. Но первые строки документа, что «существующие Советы не выражают волю рабочих и крестьян», откровенно бросали вызов большевикам, захватившим политическую власть. Призыв к проведению новых выборов в Советы в сочетании с требованием свободно высказывать свое мнение рабочих, крестьян, социалистов левого крыла был тем, что Ленин и его сторонники не могли допустить. В действительности резолюция «Петропавловска» являлась обращением к советскому правительству с требованием выполнять Конституцию, предоставить те права и свободы, о которых Ленин говорил в 1917 году. Моряки, по сути, вернулись к прежнему ленинскому лозунгу «Вся власть Советам». Однако большевики смотрели на это совсем иначе: отвергать их право на единоличную защиту завоеваний революции, на представительство рабочих и крестьян могли только контрреволюционеры, а какие меры принимают к ним, понятно без всяких слов.
С момента принятия резолюции «Петропавловском» темп событий ускорился. На следующий день, 1 марта, на Якорной площади состоялся митинг матросов, солдат и рабочих. Собралось порядка 15 тысяч человек, военные и гражданские, – больше четверти населения Кронштадта. Свидетельства очевидцев (по коммунистическим и некоммунистическим источникам) дают яркую и детальную картину происходившего в тот день на Якорной площади.
На трибуне два высокопоставленных официальных лица – большевики М.И. Калинин и Н.Н. Кузьмин, которого прислали из Петрограда спасать положение. Зиновьев, как следует из некоторых источников, проводил товарищей только до Ораниенбаума, опасаясь матросов.
Калинин, председатель ВЦИКа, по происхождению крестьянин, родился в Тверской губернии, токарь по специальности, работал на Путиловском заводе, вызывал у простых русских людей определенную симпатию. Выступая перед забастовщиками Петрограда за неделю до митинга на Якорной площади, он, один из немногих большевистских ораторов, пользовался благожелательным вниманием забастовщиков. Вероятно, большевики решили воспользоваться его популярностью у народа, чтобы привести моряков в чувство.
Калинина встречал военный караул, играла музыка, развевались флаги. Появилась надежда, что еще удастся предотвратить опасность. На Якорной площади царила дружеская атмосфера. Открыл митинг председатель Кронштадтского Совета, большевик П.Д. Васильев. Напряжение стало нарастать, когда зачитали отчет делегатов о поездке в Петроград. Когда же была обнародована резолюция «Петропавловска», толпа угрожающе зашумела. Тогда вперед вышел Калинин. Его выступление неоднократно прерывалось гневными выкриками: «Брось, Калиныч, тебе тепло», «Ты сколько должностей-то занимаешь и поди везде получаешь!», «Мы сами знаем, что нам надо. А ты, старик, возвращайся к своей жене».
Калинин какое-то время пытался заставить толпу слушать себя, но его слова потонули в выкриках и свисте.
Следом выступил комиссар Балтфлота Н.Н. Кузьмин. Напрягая голос, он напомнил собранию славные боевые традиции Кронштадта, Балтийского флота. Вдруг из толпы кто-то резко крикнул: «А ты забыл, как на Северном фронте через десятого расстреливал?» «Долой! Долой!» – бушевали кругом.
Трудно сказать, с чем были связаны эти выкрики, но, возможно, во время Гражданской войны Кузьмин был комиссаром на Северном фронте и принимал участие в расстрелах нарушителей дисциплины. (Подобное было обычным явлением; один из таких печально известных случаев произошел, когда группа рекрутов из Петербурга захватила пароход и отправилась в Нижний Новгород; по приказу Троцкого дезертиров догнали, и по решению военно-полевого суда командир, комиссар и каждый десятый рядовой были расстреляны.)
Кузьмин старался перекричать толпу.
– Изменников делу трудящихся расстреливали и будем расстреливать. Вы на моем месте не десятого, а пятого расстреляли бы, – гремел он.
– Довольно, хватит! – кричали кругом. – Постреляли! Нечего нам грозить, не то видали… Гони, гони его!
Кузьмину ничего не оставалось, как тихо отступить. В заключительном слове он сделал попытку осудить решение «Петропавловска», как контрреволюционное. Кричал, что железный кулак пролетариата уничтожит недисциплинированность и измену. Он сошел с трибуны под свист и улюлюканье толпы[54].
Стоило Калинину и Кузьмину спуститься с трибуны, как ею завладели матросы и солдаты. Один за другим они выкрикивали гневные упреки в адрес властей за нехватку продовольствия и топлива, за конфискацию зерна и кордоны на дорогах и, в первую очередь, что после окончания Гражданской войны так и не наступило облегчения. Народ страдает, кричали они, а комиссары сидят в тепле и «жиреют». Одним из главных ораторов был Петриченко, старший писарь с «Петропавловска» и лидер мятежников. Он обвинял большевиков, как раньше обвиняли бояр старой Московии, в том, что они скрывают от народа правду. Эта мысль занимала центральное место в довольно примитивной идеологии восстания. Петриченко убедил толпу поддержать резолюцию «Петропавловска» и потребовать свободных выборов в Советы на всей территории страны.
Резолюция была поставлена на голосование и принята подавляющим числом голосов; М.И. Калинин, Н.Н. Кузьмин и П.Д. Васильев проголосовали против. Далее было принято решение созвать экстренное совещание для подготовки новых выборов в Кронштадтский Совет, срок которого, как выяснилось, истекал именно в этот день. И наконец, собрание проголосовало за то, чтобы направить в Петроград делегацию из 30 человек, чтобы ознакомить власти с выдвинутыми требованиями и попросить прислать в Кронштадт беспартийных представителей для изучения ситуации на месте. По прибытии в Петроград делегированные матросы были арестованы, и больше о них никто никогда не слышал.
После окончания митинга Калинин и Кузьмин отправились в местный комитет партии, чтобы обсудить дальнейшие действия. Калинин, пишет Эмма Гольдман, известный анархист, следивший за событиями в Петрограде из гостиницы «Астория», покинул Кронштадт в дружеском расположении духа[55].
Верится с трудом, если учесть, что с ним произошло перед отъездом из Кронштадта. Согласно советским источникам, когда Калинин с группой сопровождающих направился через Петроградские ворота, намереваясь возвратиться в Петроград, мятежный караул отказался выпустить его из города. Позже, уже в Финляндии, из разговоров с участниками мятежа стало известно, что многие матросы хотели заключить Калинина в тюрьму, но их отговорили, доказав, что тем самым они нарушат принцип свободы, изложенный в их же собственной резолюции.
Но не этот момент стал переломным. Абсолютно ясно, что именно со времени обнародования резолюции на Якорной площади события резко повернули в направлении открытого мятежа.
За подобное развитие событий Виктор Серж возлагает вину на Калинина и Кузьмина, чья непреклонная позиция и неудачные выступления не могли не привести матросов в ярость. Вместо того чтобы успокоить возмущенных кронштадтцев, пишет Серж в своих воспоминаниях, эти двое обращались с ними как с негодяями и предателями, угрожая беспощадными репрессиями, если они не придут в чувство[56].
Это, конечно, преувеличение. У мятежников имелись более глубокие причины, чтобы начать восстание, чем провоцирующие выступления Калинина и Кузьмина. Матросам, похоже, доставляло удовольствие дразнить коммунистов; каждую фразу ораторов они сопровождали криками и свистом. С другой стороны, следует признать, что Калинин и Кузьмин могли вести себя несколько осмотрительнее перед такой легковозбудимой аудиторией. Нет ни малейших сомнений, что их, мягко говоря, бестактность усилила враждебность моряков к бюрократическому аппарату.
Власти были всерьез встревожены тем, что кронштадтским коммунистам не удалось помешать принятию резолюции на Якорной площади. Рядовых членов партии – а их было немало на площади – словно подхватил бурный поток, и, когда Калинин и Кузьмин проголосовали против резолюции, ни один из большевиков (не считая Васильева) не поддержал их. Большинство, очевидно, проголосовало за резолюцию «Петропавловска», а остальные воздержались. Как отмечает Л. Шапиро, именно эта особенность отличает Кронштадтское восстание от всех предыдущих выступлений против советского правительства[57].
На следующий день, 2 марта, восстание продвинулось еще на шаг. В 13 часов состоялось так называемое «делегатское собрание» для подготовки к переизбранию Кронштадтского Совета. Собралось более 300 делегатов, по два человека с каждого корабля, воинского подразделения, фабрики, профсоюза и т. д., которых в спешном порядке выбирали в течение предыдущей ночи и утра 2 марта. Выборы вызывали острые споры и проходили весьма бурно. Когда коммунисты пытались обратиться к своим товарищам, их перебивали и прерывали точно так же, как накануне Калинина и Кузьмина. Например, в Управлении крепостной артиллерии по инициативе начальника артиллерии Кронштадта, бывшего царского генерала А.Н. Козловского, было созвано собрание. Комиссара управления, пытавшегося протестовать, отстранили от председательствования. Козловский не преминул сказать ему: «Ваше время прошло, я сделаю сам, что нужно».