«После смерти Карла Толстого королевства… потеряли свою структуру и распались на части и теперь не искали себе господина благородного происхождения, и каждая часть королевства начала создавать короля внутри себя. Это событие породило много импульсов начать войну, не потому, что у франков не было принцев достаточно благородного происхождения, сильных и мудрых, чтобы править королевствами, а потому, что среди них равенство в щедрости, достоинстве и силе углубило разногласия. Ни один из них не превосходил других настолько, чтобы они сочли подобающим подчиниться его власти»[233].
Да и возвращение Каролингов в лице Карла Простоватого по существу не изменило ситуацию. Он ни в коем случае не был маловлиятельным (и простоватым тоже; его прозвище, вероятно, следует переводить как Карл Честный). Но дело в том, что монархи-Каролинги в X в. в Западной Франкии занимали гораздо менее влиятельное положение в противоположность своей знати по сравнению с Карлом Великим и Людовиком Благочестивым. Разница в богатстве между ними и самыми крупными аристократическими фамилиями не была такой большой, они контролировали меньше монастырей и епископств; с географической точки зрения их реальная власть оказалась ограничена Иль-де-Франсом и ближайшими окрестностями, а в других местах почти монархической властью (включая такие старые королевские монополии, как право вершить суд и чеканить монету) обладали ведущие аристократические дома в каждом конкретном регионе (хотя модели внутрирегиональной власти были далеки от стабильных от поколения к поколению)[234].
Короче, монархи-Каролинги в X в. в Западной Франкии больше походили на своих последних предшественников – Меровингов, чем династию крестных отцов – Каролингов, которые властвовали в Европе на протяжении ста лет. В своей относительной слабости они представляют разительный контраст не только Карлу Великому, но и череде правителей, которые подхватили мантию Людовика Немецкого и Арнульфа Каринтийского в Восточной Франкии. Там династическая случайность означала, что род Каролингов снова угас в сентябре 911 г. после смерти в возрасте восемнадцати лет единственного законнорожденного сына Арнульфа, который сам не имел детей, Людовика Дитя.
Но, несмотря на схожий непредвиденный случай в Восточной Франкии (как и в Западной), из могущественной региональной знати в неразберихе политики Каролингов в IX в. там продолжала существовать сильная центральная монаршья власть наряду с властью герцогов. Действительно, в лице тех, кто изначально представлял семейную династию герцогов Саксонских, она даже восстановила империю, когда Отто I короновался в Риме 2 февраля 962 г. Чтобы понять, почему политический процесс Каролингов в IX в. привел к таким существенно различным результатам в Восточной и Западной Франкии, нужно подумать о том, как он пересекался с верными королю магнатами, сделавшими Карла Великого и Людовика Благочестивого столь могущественными.
Когда в конце IX и X в. мы видим правителей из династии Каролингов, стремящихся оказать как можно больше влияния на регионы своего королевства, подобно Карлу Великому и Людовику Благочестивому, это говорит о том, что рычаги власти, имевшиеся в их распоряжении, – подарки и страх – стали не такими уж и сильнодействующими средствами. Это имело точно такое же значение, как и тогда, когда мы сравнивали королей Меровингов конца VI и начала VIII в. с их предшественниками в VI в. Данное явление не имеет никакого отношения к какому-либо вырождению генетического фонда Каролингов, а указывает на структурный сдвиг в сравнительном количестве ресурсов, контролировавшихся в центре и на местах.
Как только вы начнете думать о политических процессах, которые разворачивались в империи Карла Великого в IX в., в свете этого ключевого фактора вы немедленно поймете, почему со временем контроль над различными активами имел тенденцию уходить из королевских рук. Во-первых, разделение между наследниками империи тут же сокращало финансовую дистанцию между стоимостью ключевых активов, которыми владел тот или иной отдельный правитель (реальная земля, право извлекать доходы из церковных институтов или рынков, назначать на важные светские и церковные должности и т. д.), и активов, находившихся в собственности крупных магнатов. В Верденском договоре, подписанном в 843 г., королевская казна (общая сумма этих активов) была поделена между тремя сыновьями Людовика Благочестивого. Это сразу же основательно сузило разрыв между любым из них и их крупными магнатами. Окончательное перераспределение земель Лотаря значительно укрепило позиции Людовика Немецкого и Карла Лысого, но им также приходилось отдавать земли своим детям, и больше никогда, за исключением краткого времени во время правления Карла Толстого, вся казна империи Карла Великого не оказывалась в руках одного-единственного Каролинга. Карл Толстый не только не прожил достаточно долго – те решающие пять – десять лет, – чтобы сохранить ее, кроме того, к 885 г. возникли предположения о том, что общая величина казны претерпела существенное сокращение.
Причины тому просты. К 880-м гг. появилось немало магнатов, считавших, что являются ровней своим монархам-Каролингам. Не только известный Одо, но и Босо Прованский казались себе вполне созревшими для продвижения в короли. Очевидно, такие люди присваивали остающуюся королевскую казну, если их попытки получить власть оказывались успешными, но их личное состояние, вероятно, было больше, чем монаршее, в любом случае. Они также имели в регионах разных герцогов, которых было невозможно сдвинуть с места, начиная с 900 г., так что и там магнаты гораздо больше походили на королей, чем сто лет назад, – явный признак смены владельцев существенной части имущества[235]. В равной степени важно, что политические условия в IX в. более чем достаточно объясняют, почему передача большей части имущества должна была случиться. Вообще говоря, с конца 820-х гг. в королевстве франков царила обстановка острого политического соперничества по крайней мере на двух уровнях: первый – между двумя или более (а часто несколькими) царствующими монархами и второй – между ними и другими потенциальными кандидатами на королевский трон, которыми зачастую являлись их собственные дети и родственники по боковым линиям. Похоже, что Карл Лысый, по крайней мере, получил урок и попытался – что, как оказалось, имело вредные последствия – ограничить политическое соперничество, которое он завещал следующему поколению, но до следующей крупной отбраковки Каролингов в конце 870-х гг. общая политическая ситуация представляла собой борьбу множества Каролингов за поддержку класса военизированных землевладельцев-магнатов. Без их поддержки притязания на трон не имели никаких шансов на успех.
Цена верности магнатов не была установлена. Если перед вами стояла такая поистине внушающая страх личность, как Карл Великий после завоевания лангобардов, то тогда, вероятно, можно было быть весьма благодарным, если вы получали от него хоть что-то. На другом конце этой шкалы претендент по боковой родственной линии – пока не имеющий королевства – обещал все на свете, чтобы добиться поддержки попытки государственного переворота, а наполовину воцарившимся монархам перед лицом нескольких соперников приходилось платить, чтобы укрепить основы своего владычества. Но рассказ о политике в IX в. делает очевидным, что показатель страха перед Каролингами уменьшался и соответственно политическая цена достаточно верных сторонников, чтобы избежать длительного отпуска в монастыре, была высока. В таких условиях есть все причины принять то, что сообщает нам повествование о политике: что элементы, составляющие власть, – земля, доходы и право назначать на ключевые посты – неизменно уплывали из королевских рук, вероятно, с увеличивающейся скоростью.
Два дополнительных фактора ускоряли события. Первый: главной проблемой внешней политики, стоявшей перед миром франков – да и его англосаксонского аналога к северу от Ла-Манша, – стали набеги викингов. Главная военная трудность заключалась в быстроте передвижений викингов. Они приплывали на кораблях и часто привозили с собой лошадей или захватывали их по приезде, так что их перемещение в пространстве происходило с огромной скоростью. Противостоять молниеносным налетам оказывалось чрезвычайно трудно в условиях, когда сообщения, как правило, сначала передавались на значительные расстояния королевскому двору, а затем посылались приказы вооруженным силам, которые часто не были еще в сборе, так как частично занятые в армии землевладельцы со своими военными отрядами обычно жили в своих поместьях. Поэтому уловка состояла в том, чтобы передать власть доверенному лицу – региональному магнату на территориях, находящихся под угрозой нападений (практически везде, где есть судоходные реки), – человеку, который был гораздо ближе к месту событий и имел возможность организовать быстрый отпор. Карл Лысый, в частности, понимая, что множество рек пересекает его владения, взял на вооружение эту разумную меру и пользовался ею систематически. Но одним из его доверенных лиц являлся некий Роберт Сильный, которому поручили командование на Луаре, а Одо, ставший королем в 888 г., был сыном этого Роберта. Поэтому семья доверенного подчиненного в одном поколении могла собрать значительные награды от такой службы, чтобы превратиться в потенциальных узурпаторов в поколении следующем.
То же самое было характерно и для первых лет правления Меровингов, когда Каролинги начали свое существование как их самые доверенные сподвижники в Австразии. Однако в IX в. в игру вступил второй фактор, очень выгодный для местных землевладельцев-магнатов, – замки. Мы сейчас говорим об их прототипах, в основном деревянных постройках, а не огромных каменных цитаделях, разрушенные остатки которых все еще усеивают большую часть территории Западной Европы. Но тогда дома элиты приобретали форму крепости впервые, и этот обычай быстро распространялся. Отчасти это был еще один ответ на мобильность викингов. Если нельзя было надеяться быстро мобилизовать крупные силы и дать врагу отпор, то альтернативный подход состоял в том, чтобы использовать меньшее число бойцов с большей эффективностью и затруднить викингам возможность прибрать к рукам то, что стоит украсть. Укрепленные центры могли служить общими убежищами, и их удерживало относительно небольшое число людей. Карл Лысый, в частности, очень любил разные укрепления – не только стандартные опорные пункты, но и укрепленные мосты в ключевых местах речных систем. Однако как только этот обычай подхватили и распространили крупные магнаты, стало труднее запугать восставшего подданного, так как замок можно было легко защищать от короля так же, как и от викингов