Прежде всего, отношения между папской властью и императором в Константинополе требуют более тщательной оценки. Думаю, вполне вероятно, что папы в конце V – начале VI в. пользовались в некотором роде свободой от плотного имперского контроля. Был бы Геласий таким смелым в своем письме к Анастасию, если бы жил на территории Восточной Римской империи, – это весьма и весьма сомнительно. Безусловно, имелись бы значительные последствия, и на протяжении почти двухсот лет после падения Равенны под натиском армий Юстиниана летом 540 г. Рим, являясь одним из пяти равных патриархий, находился под всеобъемлющей властью императора. Наверное, папской власти, которая научилась жить без империи (хотя, как мы видели в главе 2, Рим и пальцем не пошевелил, чтобы положить конец Акакианскому расколу, не проконсультировавшись сначала с Теодорихом), было досадно, когда ее насильно вернули на орбиту Константинополя, и это периодически вызывало проблемы из-за фурора, который по-прежнему окружал Вселенский собор в Халкидоне на Востоке. Некоторые восточные священнослужители не смогли принять без дальнейших комментариев его определение Христа, которому присущи «две природы». Отсюда и появилась череда императоров, пытавшихся найти компромиссные решения, добавляя что-то к этому определению или убирая из него что-то, чтобы сделать его приемлемым для основной массы восточных церковников. Но так как «Послание» папы Льва было главной частью протокола собора (и почти единственным вкладом, который Запад когда-либо вносил в христологические споры), Рим категорически отказывался идти на какие-либо компромиссы.
Несмотря на эту отправную точку, давление, которое могли оказывать императоры, было временами таким сильным, что папы римские не могли ничего сделать, лишь прогнуться. Папу Вигилия, например, привезли в Константинополь в конце 540-х гг. и дважды заставили пойти на компромисс для осуждения одного маленького клочка текста, принятого на Вселенском соборе в Халкидоне. Даже этот компромисс, получивший название «Три главы», вызвал бурю на широких просторах западной латинской церкви и был использован для решительной защиты Халкидона. Тем не менее двое преемников Вигилия на посту папы римского достаточно остро ощутили жар, чтобы принять компромисс, под которым он подписался. Аналогично, когда в VII в. разразилась буря по поводу «одной воли», папа Гонорий I (625–638) согласился с мнением императора без возражений. Его преемнику Мартину I была оставлена возможность нанести ответный удар путем проведения своего Латеранского синода в 649 г., который безоговорочно осудил монофелитство. Заслуженное наказание оказалось быстрым и решительным: его насильно увезли в Константинополь, осудили и выслали в Крым, где он и умер (хотя могло быть и хуже: главного соучастника Максима Исповедника осудили на лишение языка и правой руки – чтобы больше не мог ни говорить, ни писать ересь). Вес реальной императорской власти был существенным во время «византийского» этапа становления папства, но – и это ключевой момент – нет достоверных свидетельств того, что в этот период папы стремились к каким-нибудь глубоким изменениям.
Григорий Великий, например, вступил в независимые переговоры с лангобардами только лишь потому, что он не имел выбора: в окрестностях Рима на тот момент не было никаких имперских войск. Его переписка с предельной ясностью дает понять, что его целью стало заставить Константинополь принять решение по защите города, оставив в нем военную часть – дукат (она так называлась, потому что ею командовал dux — военачальник). Это, в конце концов, и произошло, и, несмотря на свои более широкие интересы, Григорий не сделал попытки сойти с орбиты Константинополя. А когда позднее арабы захватили восточные провинции, в которых в основном и сосредоточивались антихалкидонские настроения, дал возможность императорам махнуть рукой на различные попытки прийти к компромиссу – папская власть радушно приняла их в ортодоксальную церковь с распростертыми объятиями. 681 г. был annus mirabilis. Тогда воцарился мир между империей и лангобардами и состоялся VI Вселенский собор в Константинополе, который провозгласил конец монофелитизму. Папская власть на тот момент оказалась готовой остаться на обозримое будущее Византийским патриархатом[269].
Реально изменило ситуацию ухудшение стратегического положения Византийской империи по мере роста ее потерь в войне с арабами. Первыми двумя последствиями этого стали необходимые предварительные условия для «девизантизации» Рима, а третье касалось его действующей силы. Одно предварительное условие оказалось простым. Так как доходы от налоговых поступлений Константинополя уменьшились, наверное, на три четверти ввиду катастрофических потерь, то город был вынужден экономить на каждом фронте, в результате чего – особенно после реформ Григория Великого – папская власть быстро превратилась в официальную организацию, распоряжавшуюся самым большим ежегодным доходом в Риме. Со временем (проследить этот процесс во всех подробностях трудно) папская власть взяла на себя еще больше общественных функций, благодаря которым город продолжал жить: благотворительность, снабжение продовольствием и водой, даже оборонительные сооружения. Официально самым главным человеком в городе оставался имперский dux, но так было в начале VII в., а по прошествии двух поколений и одного арабского вторжения все изменилось.
Однако, чтобы полностью понять ситуацию, необходимо также ухватить суть второго структурного изменения, последовавшего за всеми поражениями, нанесенными арабами. И хотя империя потеряла значительную часть доходов, военная угроза не уменьшилась. Если уж на то пошло, то она на самом деле усилилась, так как необузданный ислам завоевывал и поглощал ресурсы все больших территорий. Таким образом, Константинополю приходилось содержать огромные вооруженные силы, притом что налоговая база сильно сократилась. Чтобы делать это, он отчасти копировал методы, использовавшиеся Теодорихом и королями западных государств-правопреемников, когда раздавались награды сподвижникам-военным, поставившим их у власти над старым римским Западом. По всей империи воинам Константинополя раздавались земельные наделы в качестве важного компонента платы. На самом деле империя сохранила некоторые свои налоговые структуры и периодически осуществляла денежные выплаты военным сверх раздачи земель, но последнее имело важные политические последствия, особенно в Италии. По всей этой византийской территории, разделенной на ряд отдельных военных округов (вроде экзархата вокруг Равенны или дуката, которого Григорий Великий сумел добиться для Рима), то, что начиналось как военные гарнизоны, быстро развилось в местные землевладельческие народные ополчения, руководители которых возглавляли теперь политически главенствующие сообщества землевладельцев в каждом ее регионе. Ввиду того что они по характеру походили на местные вооруженные народные ополчения Франкского королевства, даже если и возникли другим путем, эти сообщества, естественно, разработали политические программы, которые не очень-то имели в виду империю, а были движимы интересами местных землевладельцев. Это произошло повсюду от Неаполя, в дукатах Перуджи и Пентаполиса и даже в экзархате Равенны, но в Риме приняло особую форму, потому что эти землевладельцы (по-латыни proceres и possessores) также стали контролировать выборы папы римского. Когда именно это случилось – неясно, но к середине VII в. дело уже было сделано, и с учетом того, что папство являлось самым богатым и важным общественным институтом в окрестностях, можно понять, почему именно это местное римское сообщество стремилось его контролировать, равно как и управлять дукатом[270].
В чем-то похожая с миром франков к северу от Альп в отсутствие экспансии стандартная настройка византийской Италии склонялась к местным и центробежным политическим программам, так как лишенный большей части своих доходов Константинополь мог меньше предложить этим землевладельческим сообществам в плане позитивных условий и не имел независимых вооруженных сил, чтобы сдерживать их. Тем не менее в 681 г. общее положение этого региона все еще выглядело достаточно прочным. Новый договор с лангобардами и полное признание решений Халкидона предлагали мирный путь к неопределенному имперскому будущему византийской Италии вообще и Риму в частности. Но затем возник третий аспект – исламский фактор, и семена местничества, посеянные по всей византийской Италии, дали поистине необычные плоды.
Произошла простая вещь. Ослабление напора ислама, которое испытывала на тот момент Византия, оказалось краткосрочным, хотя его окончание было более чем отчасти виной императора Юстиниана II. Он попытался вернуть себе часть утраченного за предыдущие пятьдесят лет, начав войну с арабами в 690-х гг., с совершенно катастрофическим результатом. К 710-м гг. исламские армии не только расстроили попытку Византии нанести контрудар, но и сами снова стали на тропу войны, кульминацией которой стала двенадцатимесячная осада Константинополя в 717–718 гг., которая навсегда уничтожила империю. Фактически город выстоял, но лишь едва, и кризис не закончился с провалом осады. Император Лев III (717–741) сделал то, что должен был сделать любой правитель в таких обстоятельствах. В 722–723 гг. он объявил огромное повышение налогов (по имеющимся данным, удвоив их), чтобы попытаться найти средства для укрепления своего восточного фронта, и вскоре после этого провозгласил начало иконоборчества – он и его советники стремились выявить то, что именно так разгневало Бога.
Последствия этого для византийской Италии оказались подобны электрической реакции. Повышение налогов породило огромное недовольство во всех военизированных сообществах землевладельцев. В Риме proceres и possessores использовали папу Григория II (715–731), который объявил, что они отказываются их платить, и открыто взбунтовались. И ввиду отчаянного положения, в котором оказалась империя, имевшая так мало сил, когда в 725 г. наступил момент действовать и экзарх подошел к Риму с армией, которую он сумел собрать, римлянам удалось благодаря собственным ресурсам и небольшой помощи извне найти достаточное войско, чтобы оказать ему сопротивление. В этот момент, более чем в какой-либо другой, и родилась независимая республика Святого Петра – прямая предшественница папских государств, которые в итоге будут ликвидированы в XIX в. благодаря большим и малым наполеонам.