Pseudo-Isidore; подделки сборника свободно вошли в две главные дополнительные книги, вышедшие в то время. Спор об инвеституре стимулировал новую волну интереса к этой теме по мере того, как обе стороны стремились оправдать свои позиции в том, что быстро стало конфликтом власти. Григорий VII и его последователи особенно подталкивали ведущих ученых из числа своих сторонников к тому, чтобы они выпускали новые сборники законов, которые предоставят точные ссылки на источник в оправдание их позиции по вопросу главенства императорской власти. Неудивительно, что тексты из сборника Pseudo-Isidore снова предоставили для этого основной боекомплект. Помимо работы в качестве одного из легатов папы Григория Ансельм-младший из Лукки выпустил первую из таких реформаторских книг в 1083 г. Вскоре за ним последовали и другие: сборник кардинала Деусдедита в 1087 г. и «Анонимный сборник из семидесяти четырех произведений» того же десятилетия. Благодаря Pseudo-Isidore и особенно «Константинову дару» было довольно легко поддерживать притязания реформаторов на главенство папской власти над империей. Однако еще более важным в конечном счете оказалось понимание того, что существующие тексты канонических законов на самом деле было почти совершенно невозможно применять. Имелось так много различных источников (все, начиная от рукописей до выступлений пап и множества церковных соборов между ними), в которых говорилось о столь разных вещах в таком большом количестве рукописей даже без намеренных искажений, внесенных в Pseudo-Isidore, что часто оказывалось невозможным их понять и знать, что следует делать на практике. Величайший знаток церковного права того времени Иво Шартрский дважды подступал к решению этой проблемы. Его первой версией стал «Декрет», вышедший в семнадцати огромных книгах. Большую популярность завоевала его вторая попытка – более короткая «Панормия», в которой было чуть меньше книг – восемь. Иво прекрасно знал общую проблему противоречивости, и у него имелись некоторые соображения насчет того, как это можно уладить (к этому мы вскоре вернемся). Но он не предпринял никаких попыток решить этот вопрос, так что даже с его полезным вкладом в это дело пользователь по-прежнему оставался с массой противоречивых материалов[334].
Канонический закон выглядел особенно путаным в конце XI в., потому что именно в это время (тогда реформаторы папской власти обращались к нему за поддержкой) были открыты великие юстинианские тексты римского права. Это необыкновенная история сама по себе. Все средневековые (а значит, и современные) тексты юстинианских дигестов произошли от одной рукописи VI в., которая сохранялась в Пизе до 1406 г., когда одержавшие победу флорентинцы увезли ее домой как трофей. И хотя нет никаких признаков того, что в Пизе за пятьсот лет ее прочитали, но все-таки и не выбросили. Тогда, во второй половине XI в., с нее была сделана первая копия (ныне утраченная), на которой основывались все средневековые знания данного текста. Эту первую копию сделали в три отдельных этапа, и на протяжении Средних веков появившиеся в результате этого три куска текста имели хождение как три отдельные книги в пяти томах. В два других тома вошли первые девять книг юстинианского «Кодекса» и последняя книга, содержащая «Институты», последние три книги «Кодекса» (которые циркулировали отдельно от первых девяти) и имперские дополнительные узаконения. По сравнению с сокращенной версией старого римского законодательства, представленного в «Дигестах» Трибонианом и его помощниками, противоречивая масса текстов, составлявших канонический закон, выглядела как дурная шутка и была презираема новыми профессионалами римского права, которые появились в Болонье с последней четверти XI в. По мере того как они развивали изучение римского права, его стратегию и практику стали быстро заимствовать юристы церковного права с целью превратить свою массу различных материалов в действующую систему письменного закона.
Начало этому необычному процессу, что удивительно, положило утверждение Юстиниана в Constitutio Tanta:
«Что касается любого противоречия, встречающегося в этой книге, ни одно из них не может претендовать на место в ней; и ни одно не будет найдено, если мы полностью рассмотрим причины различия. Будет обнаружена какая-нибудь отличительная особенность, какая бы неясная они ни была, которая положит конец обвинениям в противоречивости, придаст другой вид и охранит ее от обвинений в разночтениях»[335].
Как мы видели в главе 3, изначально это было императорское хвастовство с целью компенсировать тот факт, что проект «Дигестов» подвергся сильному сокращению. Однако юридическая школа в Болонье, основанная знаменитым Ирнерием, приняла это утверждение за чистую монету и посвятила себя – поколение за поколением – демонстрации того, что на самом деле в своде законов Юстиниана не существовало противоречий. Для этого они изучили все тексты отрывок за отрывком, и если они наталкивались на явное противоречие, то хватались за любой довод – обнаруживали, что Юстиниан в каждом случае вкладывал «особый дифференциальный признак… который кладет конец обвинениям в противоречивости» – в попытке найти какой-то обходной путь. Характер доводов, которые они использовали, был различным. Юристы всегда пристально вчитывались в точную словесную формулировку изучаемого отрывка и иногда решали проблемы путем подробного грамматического или риторического анализа. Они также сравнивали каждый отдельный отрывок с потенциально аналогичным судебным решением, входящим в этот корпус текстов, – подход, который дал им еще один набор возможных объяснений, когда грамматики и риторики оказывалось недостаточно. В некоторых случаях принятия внешне противоречивых решений они поступали таким образом: один или несколько подобных текстов должны быть отнесены к категории исключений, допускаемых лишь в точно определенных обстоятельствах. Поэтому тексты не противоречили общему правилу, которое они определяли в другом законе, и в итоге разграничение между «общим» и «частным» законами оказалось чрезвычайно продуктивным подходом. Все это предприятие представляет собой памятник мощи человеческой изобретательности при принятии желаемого за действительное.
Избранный метод представления этих доводов состоял в наведении глянца. Сначала шел обсуждаемый отрывок из текстов Юстиниана, а затем как попытка навести глянец шли полное объяснение его значения и предпочтительное решение любого явного противоречия. В ходе XII в. подробные глянцы были наведены многими учеными, а опоздавшие комментировали решения, предложенные их предшественниками, до тех пор, пока весь этот процесс не пошел по спирали и не начал угрожать выйти из-под контроля. Наконец, порядок навел герой юриспруденции по имени Аккурсий, который в 1220–1240 гг. превратил столетний спор в текст, состоявший из двух миллионов слов, под названием Glossa Ordinaria, который быстро стал стандартным комментарием к своду законов и основным инструментом всех практикантов и практикующих римских юристов. К концу оставались нерешенными лишь сто двадцать два небольших противоречия. Сто лет чрезвычайно изобретательной работы ученых почти доказали, что Юстиниан прав[336].
Что заставляло специалистов по церковному праву того времени прыгать от возбуждения, пока все это разворачивалось, так это мысль о том, что методы и принципы изучения римского права давали им способ разрешать трудности, возникавшие в их собственном юридическом болоте. На эту мысль, по-видимому, наводил и ее оправдывал тот факт, что существовало значительное частичное совпадение между двумя корпусами материалов, потому что позднеримские императоры особенно часто издавали законы в духовной сфере. Уже в последнем десятилетии XI в. Иво Шартрский знал об этом потенциале. Два его сборника состояли из избранных произведений из все той же старой массы материала, но в предисловии к Panormia он коротко изложил принципы – многие из них основаны на методах, применявшихся Болонской школой в отношении римского права, – с помощью которых можно было предпринять попытку решить канонический конфликт. Сам он не предпринимал попыток (по крайней мере, письменно) воплотить эти принципы на деле, хотя, возможно, устно он делал это в ходе преподавания.
Огромный шаг вперед был сделан двумя поколениями ученых позже с публикацией приблизительно в 1140 г. произведения Concordantia disconcordantium Canonum («Согласование противоречащих канонов», часто называемое «Декрет»), написанного юристом Грацианом, о котором больше ничего и не известно. Он работал в Болонье вместе со всеми римскими юристами, но в остальном даже дату написания его труда пришлось вычислять по подтексту. Произведение включает некоторые положения II Латеранского собора 1139 г., но они не полностью систематизированы. Однако Грациан последовал совету Иво Шартрского и применил принципы, используемые современными ему римскими юристами, к проблемам церковного права. Эти юристы могли строить свои комментарии, изучая юстинианские тексты с начала до конца. Не существовало единого установленного текста церковного закона, так что прежде, чем начать, Грациану пришлось сформулировать ряд тематических рубрик, под которыми он мог затем собрать все соответствующие судебные решения из огромного массива канонических текстов. После этого, следуя методам римских юристов, он приступил к приведению нестройного хора своих многочисленных текстов в порядок с помощью обсуждений, в которых пытались применять последовательные принципы анализа, чтобы получить правильный ответ.
Это был удивительный труд любви, научной мысли и мастерства. В общем и целом он так или иначе привел в порядок около 3800 первоначальных судебных решений, терпеливо применяя все те же принципы, намеченные Иво Шартрским. Столкнувшись с противоречием, вы всегда должны следовать наибольшему авторитету, и здесь влияние