Мы подъехали к руинам достаточно близко, чтобы я могла разглядеть бродящих вокруг призраков, расплывчатые пятна, обреченные проводить свои последние дни в одиночестве, пока о них не останется даже воспоминаний. Я могла бы потратить время на то, чтобы освободить всех этих призраков, но их было так много. Целый город, тысячи и тысячи людей. Они поплыли ко мне, когда я приблизилась к городской черте, влекомые страхом, который держал в себе Сссеракис.
Мы спешились и привязали наших птиц к ближайшему дереву. Хардту и Тамуре они скоро снова понадобятся. Мы сели у ручья и съели последний ужин — сушеное мясо и черствый хлеб, запив его свежей водой, прогретой полуденным солнцем. Мы все молчали, даже Тамура, мы все знали, что́ должно было произойти.
— Мир изменился в тот день, когда Локар и Лурса наконец обнялись, — сказал Тамура, и в его голосе зазвучали интонации рассказчика, которыми он обычно пользовался в тавернах. — Бессчетные годы они летали по небу, наблюдая за Оваэрисом. Люди любят говорить, что Локар преследовал свою любовницу, но всегда было наоборот. Лурса, более крупная из них двоих и красная, как кровь, преследовала, в то время как Локар убегал. Они никогда не были любовниками. Локар был добычей, а Лурса — хищницей, и их соединяла бесконечная погоня.
Когда Лурса поймала свою жертву, объятия были одновременно катастрофическими и чудесными. Жители Оваэриса — люди, гарны и муры — посмотрели на небо и увидели, как поверхность обеих лун трескается, когда они свернули и врезались друг в друга. Даже Лурса, обладающая большими размерами, не смогла выйти из этого конфликта невредимой. Поверхности обоих наших лун треснули, и огромные куски были выброшены в пространство между нашим миром и лунами. Скалы размером с города упали на землю, и произошла катастрофа. Сила удара была так велика, что пыль, взметнувшаяся в небо, закрыла солнце, звезды и луны. На Оваэрис опустилась постоянная ночь.
Это звучит предпочтительнее, чем свет вашего солнца.
— Но все вокруг не может расти без солнца. Жизнь здесь не может существовать без света. Существа поднялись из глубин, рискуя попасть в мир, в который они редко ступали. Серые монстры с потрескавшейся кожей, из которой сочился желтый свет, и заостренными зубами. Другие, маленькие твари с облезлой шерстью и безглазые, выползли из трещин в земле, чтобы распространить свое свирепое присутствие на мир, под которым они так долго прятались. Столкновение лун привело к катаклизму, в котором никто не смог выжить. Моря вскипели, и муры гибли тысячами. Джунгли горели, и впервые за все время существования гарны прекратили свою бесконечную войну, чтобы умереть вместе.
— В этом есть какой-то смысл, старина? — спросил Хардт, и усмешка выдала его притворное раздражение.
Тамура вздохнул и закатил глаза. «У таренов нет глаз, но они не слепы. Почему?» Он приложил ладонь к уху.
При таком ярком свете удивительно, что вы не все ослепли. В насмешке Сссеракиса чувствовалось товарищество. Тогда я поняла, что моему ужасу хочется присоединиться к ним, стать частью группы. Он был со мной так долго и провел с Хардтом и Тамурой почти столько же времени, сколько и я. Насколько это возможно для любого воплощения страха, Сссеракис относился к ним как к друзьям. Только они даже не подозревали о его существовании, не говоря уже о том, чтобы считать его другом. Что ж, может быть, они и знали, но никогда бы в этом не признались. Тогда я задумалась об одиночестве, которое испытывал Сссеракис, запертый внутри меня в компании только со мной. И я не всегда была лучшей компанией.
Не жалей меня. Чувство товарищества быстро сменилось негодованием. Я лорд Севоари. Друзья — это концепция Оваэриса. Вашего мира света и уз.
— Кого ты пытаешься убедить? — Сссеракис не нашелся, что мне ответить, но я заметила, что Хардт и Тамура наблюдают за мной. — Ты рассказывал историю, Тамура.
Старый Аспект ухмыльнулся и вернулся к рассказу, как будто его и не прерывали.
— Настал конец мира. Гарны-астроманты предсказали его. Муры-гидробинды объединили свои силы, но были бессильны остановить его. Оваэрис умирал, и порождения тьмы восстали, чтобы забрать его труп.
Но в самый мрачный час нашего мира появился новый свет, который был вызван тем же катаклизмом, который привел к концу мира. Только это был не один, а два света. Двое, которые всегда были не в ладах друг с другом, связанные как жизнью, так и ненавистью. Двое, которых разделили и посадили в тюрьму за хаос, который они могли вызвать, если их не остановить. На Оваэрис пришла сила, подобной которой гарны и муры никогда раньше не видели, о которой и мечтать не могли. Их могущество повергло астромантов и гидробиндеров в благоговейный трепет. И затем эти силы объединились, чтобы навести порядок в мире.
Ранд и Джинны не работают вместе.
— Я думала, Севоари был первым разом, когда они работали вместе? — Мои слова были почти эхом моего ужаса.
Тамура покачал головой в своей обычной манере. Его спутанные седые локоны ударились друг о друга, он широко улыбнулся, его глаза, казалось, смотрели сквозь меня, и тогда у меня возникло подозрение, что он в точности знает, что я скрываю внутри.
— Севоари не слишком удался, потому что они работали порознь, каждый пытался перехитрить другого, чтобы создать что-то новое. Оваэрис уже существовал, и ему угрожала опасность. Единственный способ спасти его? Единство цели. Работа сообща для достижения общей цели.
Единство цели.
— Последняя Авгурия.
Тамура ухмыльнулся.
— Самая важная. Та, которую Ранд и Джинны так и не узнали, или отказались узнать. Спасая Оваэрис, они объединили свои силы. Джинны очистили воздух от пыли и успокоили землю и моря. Ранд собрали монстров, свирепствовавших на поверхности, придали им смелости при сумеречном свете и превратили в разумных и мирных существ. Они спасли мир, изменив его. Вместе.
— Но это продолжалось недолго. Даже после такого успеха они терпеть не могли друг друга.
Тамура посмотрел на меня и кивнул.
— Взгляни на монету. — Легкое движение запястья, и в пальцах Тамуры появилась золотая монета. Старинная терреланская чеканка, на одной стороне имя какого-то давно умершего императора, на другой — изображение лун. — Одна, но две стороны, всегда противостоящие друг другу и никогда не способные встретиться.
— А как же ребро? — спросил Хардт.
Тамура фыркнул и искоса взглянул на Хардта.
— Мы и есть ребро.
— Я все еще не вижу смысла в этой истории, старина.
Тамура вздохнул и отвел взгляд от Хардта, вместо этого обратив его на меня. «Все вещи имеют ценность, но любая ценность субъективна. Яма одной женщины — царство другого мужчины». Он ухмыльнулся.
— А что насчет существа по ту сторону порталов? — спросила я. — Аэролис был от него в ужасе. Он боялся, что оно его найдет.
— Ага, — кивнул Тамура. — Создатель, глаза, связующее звено, тюремщик. Родитель. Бог богов. Второй катаклизм.
Холод. Сила, которую не могут постичь даже Ранд и Джинны. Когда воплощение страха, существо из тени и льда, говорит вам, что что-то холодно… к этому стоит прислушаться.
— Ранд и Джинны не случайно оказались запертыми на наших лунах. Их поместили туда. Хулиганистых детей, не желавших работать вместе, отправили в свои комнаты. — Тамура остановился и хихикнул. — Но, конечно, они улизнули. Ускользнули. Думали, что они в безопасности.
Разум Тамуры всегда поражал меня. Он изо всех сил пытался вспомнить вчерашний день, не мог рассказать мне о своем прошлом, и я даже не уверена, что он помнил Яму, несмотря на то, что провел там больше лет, чем прожила я. Тем не менее, все воспоминания о Ранд были заперты у него внутри, и к ним можно было легко получить доступ, когда его увлекали контуры истории. Или когда задавались правильные вопросы.
— Но они не были в безопасности?
— Совершать ошибки легко... — Тамура сделал паузу.
— Исправлять их трудно, — сказала я.
— Невозможно. Нельзя не произнести сказанное слово, нельзя стереть оставшийся след. Что сделано, то сделано. Во время Вечной войны, в самый ее разгар, произошло сражение. В полазийской пустыне встретились много Ранд и Джиннов, уставших от тупиковой ситуации в их войне. Столкнулись силы, подобные той, что спасла Оваэрис и создала Севоари. — Тамура хлопнул в ладоши, изумленно глядя на меня. — Они проделали дыру в мире. Они привлекли к себе внимание создателя. И теперь он знает, что они сбежали. Он наблюдает, через огромную дыру над пустыней, через маленькие разрывы, которые создают Хранители Источников. Он наблюдает, всегда высматривая своих непослушных детей.
Или тех из нас, кто несет на себе их отпечаток.
— Дыра в мире над полазийской пустыней? — спросил Хардт. — Я ее не видел.
Тамура указал на юг:
— Что видят твои глаза?
Хардт прищурился, а затем пожал плечами:
— Горизонт.
— За ним?
Я рассмеялась:
— Пустыня — большое место. Но эта дыра в мире. Это существо наблюдает через нее?
Тамура кивнул.
— Наблюдает. Ждет. Выбирает. Увеличивается. Однажды дыра станет достаточно большой, чтобы его пропустить, и Оваэрис снова сгорит. Второй катаклизм. Неизбежный.
— Он же не заберет их и не оставит нас в покое? Их осталось только двое. — Хардт не понимал, он слишком рационально мыслил о существах, которые не поддаются рациональному мышлению.
— Посмотри себе под ноги, — сказал Тамура. — Что ты видишь? — Хардт разочарованно зарычал.
— Ему все равно, Хардт. — Я решила внести некоторую ясность, пока эти двое не начали спорить. — Он нас даже не увидит. Люди, города ничего не значат для такого существа, как он. Мы для него ничего не значим.
— Я все еще не вижу смысла в этой истории, — проворчал Хардт.
Я видела. Я слишком хорошо его видела. Третья Авгурия — единство цели. Теперь это обрело смысл. Ранд и Джинны никогда не должны были использовать свои силы порознь. Они были неразрывно связаны, должны были действовать вместе. И каждый раз, когда они это игнорировали, следовала катастрофа. Я поняла суть истории, но не время действия.