– Вы подвесили эти колокола так, что их было невозможно обойти.
– А я говорил, что ты должен их избегать? Единственная инструкция – колокол не должен зазвенеть. Ты мог пройти под ним. Или подвязать веревку. Перерезать ее. Украсть язык. Если тебе это удастся, будешь Ладрон Супремо – в общем, всегда есть возможность пройти мимо колоколов. А теперь оденься.
Дариус заглядывает в сумку.
– Гандбольное снаряжение?
– Ты идешь на матч.
Транспорт ждет на выступе скалы: не обычный моту, который привозит Дариуса на уроки в школе Семи Колоколов, но аэрокар «Тайяна». Гандбольный матч в «Коронадо» настолько важен, что для него нужен представительский транспорт? Дариус взбирается по ступенькам в кабину. Турбореактивные двигатели разгоняются, машина взлетает и летит вниз с платформы высоко на башне Цзянь Мао. Дариус издает восторженный вопль, когда аэрокар пикирует вниз между «Тайян Автоматикой» и Первыми башнями, а потом переходит к горизонтальному полету, обходит Кингскорт и следует вдоль бульвара Царицы прямиком к пастельному яйцу Королевской Короны, что покоится посреди скопления шести башен.
– Можем еще раз облететь вокруг?
«Мне приказано доставить вас к Вдове без промедления», – говорит аэрокар. Он притягивает взгляды зевак, когда садится на аккуратный газон у павильона по продаже билетов. Двое из ухоженной свиты леди Сунь проводят Дариуса мимо очередей и турникетов, по всем лестницам, сквозь толпы, к дверям, которые открываются только для них, к семейным ложам: посреди трибун, достаточно высоко, чтобы видеть все действо, но не слишком – иначе кто-то из Суней не смог бы бросить мяч, чтобы начать игру.
Сунь Чжиюань, Тамсин Сунь, Джейден Вэнь Сунь, Сунь Лицю и Сунь Гуань-инь. Леди Сунь, а ведь она презирает гандбол.
– Что он тут делает? – спрашивает Сунь Лицю.
– Важно, чтобы он видел, как мы ведем дела, – отвечает леди Сунь.
– Он не… – начинает Сунь Гуань-инь.
– Генетика с этим не согласится, – перебивает леди Сунь.
– Хорошая рубашка, – говорит Джейден Вэнь Сунь. Дариус смущенно дергает себя за край рубашки с эмблемой «Солнечных тигров» в новом сезоне. – Можем с этим разобраться? У меня, знаете ли, игра.
– Компания под угрозой, – говорит леди Сунь. – Я недавно консультировалась с Тремя Августейшими.
– Вуду, – говорит Сунь Лицю.
– И кого я там могла встретить, как не Видью Рао?
– Экономист, консультант банка «Уитэкр Годдард», а также член Лунарского общества и Павильона Белого Зайца, – объясняет Дариусу Сунь Чжиюань.
– И сторонник концепции Лунной биржи, – продолжает леди Сунь. – Которую земляне агрессивно финансируют. То, что интересует Видью Рао, интересует и меня.
– Видье Рао удалось удрать из Меридиана на «лунной петле», – говорит Джейден Сунь. – Это было настоящее шоу. Дроны, погони на моту и все такое прочее. А также летающая киллерша.
– Знаю, – говорит леди Сунь. – Я помогала с побегом.
В ложе владельцев «Коронадо» воцаряется замешательство.
– И что же стало известно этому нейтро? – спрашивает Тамсин Сунь.
– Не знаю. Но зато знаю, что э проводилэ много времени с Тремя Августейшими, – говорит леди Сунь.
– Что такого они сказали э, что земляне попытались убить бедолагу прямо на улицах Меридиана? – спрашивает Сунь Гуань-инь.
– Это нельзя выявить, не продемонстрировав «Уитэкр Годдард» и землянам, что мы сами подвергали Трех Августейших допросам. Впрочем, я их спросила о потенциальных угрозах для «Тайяна» со стороны Лунной биржи. Им нужно Солнечное кольцо. Три Августейших предсказывают, что с вероятностью восемьдесят семь процентов Земля захватит контроль над ним на протяжении восемнадцати месяцев, чтобы снабжать энергией свой финансовый рынок.
В ложе владельцев «Коронадо» воцаряется ужас.
– Если мы начнем передачу энергии до того, как земляне запустят свою биржу… – говорит Сунь Чжиюань.
– Мы могли бы захватить рынок, – говорит Тамсин Сунь. – Зависимый рынок.
– Мы могли бы эффективно отдать кольцо в бесплатное пользование на год, – продолжает Чжиюань.
– Стратегия торговца героином, – замечает Тамсин Сунь.
– Есть проблема, – говорит Джейден Сунь. Он указывает наверх, через крышу «Коронадо» и через крышу Царицы Южной. – Нам нужен спутник-ретранслятор.
– Я поговорю с Евгением Воронцовым, – заявляет Чжиюань. – Я также выдвигаю предложение о немедленном включении питания на Солнечном кольце. Покажем Земле, что мы открыты для бизнеса.
– Это решение совета директоров, – говорит леди Сунь.
– В комнате нет кворума, – встревает Тамсин Сунь.
– Старшинство имеет свои преимущества, – говорит леди Сунь. – В случае финансового, политического или социального кризиса, когда выживание «Тайяна» находится под угрозой, старший член правления имеет право набирать новых членов правления. Я назначаю Дариуса Сунь-Маккензи в правление «Тайяна».
Взгляды, медленные кивки. В это время ведущие на арене разогревают аудиторию серией вопросов и ответов с быстротой пулеметной очереди. Грохочет музыка. Зрители вопят.
– Засвидетельствовано, – говорит Джейден Вэнь Сунь.
По трибунам снаружи снова и снова прокатывается радостный рев.
– Поддерживаю, – говорит Чжиюань.
– Засвидетельствовано, – говорит Тамсин.
– Значит, мы набрали кворум в этой ложе, – говорит леди Сунь. – Предлагаю немедленно запустить Солнечное кольцо и начать переговоры с ВТО и земными поставщиками энергии. Руки?
Руки поднимаются. Звучат невнятные «да».
– Принято, – говорит Чжиюань. – Решено, что «Тайян» включит Солнечное кольцо и начнет договариваться о контрактах на поставку с Землей.
– Что ж, если все улажено, – говорит Джейден Сунь, – можем поиграть в гандбол. Дариус, как самый новый член правления, можешь вбросить мяч.
Ведущие матча накрутили болельщиков – и местных, и гостей – так, что волнение толпы достигает кульминации. Зрители и комментаторы готовы, табло, экраны и дроны для съемки с близкого расстояния тоже. Игроки готовы. Джейден вручает Дариусу мяч. Тот меньше, чем ожидалось, и тяжелее; и по размеру, и по весу он подходит Дариусу.
– Брось его, как Сунь! – говорит Вдова из Шеклтона.
– Поглядите на меня.
Дариус спускается на помост. Трибуны «Коронадо» ревут так, что он утопает в потоке звуков, едва подняв руку. Он тянется за пределы собственной сути чувствами и плотью. Чем заканчивается тело? Рукой, которая держит мяч; кончиками пальцев, кожей самого мяча и кожей каждого из трех тысяч гандбольных болельщиков, зажатых в тесном овале стадиона. Дариус бросает – мяч летит прямо, высоко, как положено. Игроки прыгают, скульптуры в медленной гравитации: толпа вскакивает – и ее голос подобен грому.
Оба мальчика стоят на маленькой платформе Теофила с таким серьезным и мрачным видом, что Анелиза Маккензи еле сдерживается, чтобы не расхохотаться.
– Все взяла? – спрашивает Робсон.
Она поднимает длинный футляр с сетаром.
– Сообщи, когда доберешься, – просит он.
– А лучше, – встревает Хайдер, – сообщи, когда пересядешь в Ипатии. Там все очень запутанно.
– Я делаю пересадку в Ипатии каждый раз, когда собирается группа, – говорит Анелиза.
Вокзал в Теофиле – по сути, большой шлюз, обслуживающий составы, которые курсируют на отрезке до магистрали.
– Это другое дело, – серьезно отвечает Робсон. – Это тур.
Он прав. Это тур, и все по-другому. Десять ночей, восемь концертов от Меридиана до Хэдли, от Рождественского до Царицы Южной. Она не боится, что Робсон останется дома в одиночестве. Хайдер переедет к нему, и мальчишки станут настоящими маленькими домохозяевами. Она боится за Вагнера. Он вернулся из последней инспекционной поездки, что-то поклевал и свернулся калачиком в постели. Изнеможение. Тяжело там, в южном Море Спокойствия. Но Анелизу не обманешь. Он стоял где-то под пылающим небом, приняв свои лекарства, – и теперь надвигалась старая знакомая тьма.
Она встала рано, вычистила и упаковала сетар – тщательно, как религиозную реликвию. Вагнер еще спал, бормоча на языке, который не понимали ни она, ни ее фамильяр. Язык волков. Вагнер был таким красивым, измученным, уязвимым. Она его коснулась, и он перевернулся на другой бок.
– Я уезжаю, корасан. – Ему нравилось, когда она использовала португальские слова. – А ты спи. Тебе это нужно. Я позвоню, когда доберусь до Меридиана.
Он пробормотал что-то невнятное, открыл глаза, увидел ее и улыбнулся. Она его поцеловала.
Когда происходила перемена, у него появлялся особый запах. Сладкий и мускусный.
Мальчики позаботятся о нем на протяжении десяти дней тура.
Под гладкой поверхностью камня – гул, щелчки сцепляющихся механизмов, жужжание выравнивающегося давления. Состав прибыл. Шлюз открывается.
– Можете послушать, если хотите, – говорит Анелиза. – Мы проведем трансляцию концерта в Меридиане.
Робсон и Хайдер в ужасе от такого предложения. На мгновение ей хочется обнять Робсона, но это превратит незначительный грех в смертный.
Дверь, ведущая на станцию, открывается. Вагнер. Шорты, рубашка с короткими рукавами, сандалии. Волосы взлохмачены, взгляд затуманенный, и вообще он выглядит лунатиком. Темен и светел, неимоверно красив.
– Ты уезжаешь, – бормочет он. – Совсем забыл. Прости.
Анелиза ставит футляр с сетаром на пол и бросается ему на шею.
– Как же хорошо от тебя пахнет.
Она кусает его за ухо. Он рычит. Это тот Вагнер Корта, которого она помнит. Половина человека лучше, чем бледный призрак Вагнера Корты, пытающийся жить без лекарств.
Анелиза Маккензи берет свой инструмент.
– Присмотри за ним.
– Хорошо, – говорит Вагнер.
– Это я не тебе.
Он ни разу в жизни так не боялся.
Через несколько секунд он будет у двери. За дверью – его сын. Рука на набалдашнике трости дрожит.
– Он проснулся и с нетерпением ждет встречи, сеньор Корта, – говорит доктор Гебреселасси.
Кто проснулся, кто ждет? Лукас Корта Младший, Лукасинью? Лукасу приходится глубоко погрузиться в воспоминания, чтобы понять, где он видел сына в последний раз. Двадцать лунных месяцев назад, в вестибюле отеля «Антарес Хоум», в ночь перед свадьбой века. Прощальные слова: не напейся, не обдолбайся, не облажайся. Он поправил лацканы Лукасинью, скрывая комок в горле. Он никогда не хотел, чтобы Лукасинью стал супругом Денни Маккензи. Джонатон Кайод так гордился этим династическим браком, который должен был положить конец полувековой вендетте: Сияющие мальчики! Джонатон всегда являлся игрушкой «Маккензи Металз». Орел Луны умер, упав с высоты двух километров и обгадившись на лету, но Эдриана нашли с окровавленными клинками в каждой руке. Никто и никогда не называл Маккензи трусами.