– Мать ядов отказалась от гонорара, – говорит Алексия. – Все дело в…
– …Брайсе, – говорит Лукас. – Почему ты боишься произнести это вслух?
Яд должен услышать имя своей жертвы. Иначе как он ее узнает?
– У меня проблема, – говорит Лукас. – Все эти прекрасные инструменты воздаяния – просто мусор, если я не сумею доставить их к цели.
Лукас Корта в тупике. На мгновение Алексия испытывает замешательство, а потом ей на ум приходит имя. Она понимает, что надо делать: видит замысел целиком, и тот прекрасен. А еще он холодный, безжалостный, эксплуататорский – и единственный, который может сработать.
– Есть предложение, – говорит Алексия.
Воспитатели Хайдера – славные и простые люди науки, селенолог и профессор поэзии, и, хоть у Лукаса благие намерения, они в ужасе. Сидят бок о бок на кушетке, напряженно выпрямившись, словно готовые бежать, их ноздри раздуваются, глаза широко распахнуты. Оба часто и с нежностью касаются друг друга.
Лукас сидит, почти касаясь их коленями, подавшись вперед и держа голову ниже, чем они, демонстрируя близость. Много жестов руками, редкие прикосновения. Они вздрагивают от каждого.
Алексия их не винит. Даже при минимальном уровне безопасности у каждой двери в обе стороны кольца стоят эскольты. Теофил захвачен. А вот мальчик… с мальчиком все по-другому.
Хайдер сидит напротив Алексии в кресле, сгорбившись, расставив ноги, опустив руки между коленями. Белая толстовка и леггинсы. Белейшая кожа из всех, что она видела на Луне; черные волосы ниспадают, прикрывая один глаз. «Это придает тебе милый вид, и ты в курсе», – замечает Алексия. Мальчики бывают милыми, симпатичными и хрупкими. Потом половое созревание превращает любого из них в кошмар.
Она пытается не думать о Кайо там, в Бразилии.
Она листает краткие инструкции. Разведка Лукаса сработала основательно. Манинью знает про Хайдера то, чего не знают его воспитатели. Он любит слова, истории. Те истории, которые пишет сам и с неохотой дает читать другим. Истории, которые пишет сам и не дает читать никому. Истории, которые он не позволит читать: те, что про его самого лучшего друга Робсона, которым Хайдер слегка… увлекся.
– Что вы хотите, чтобы он передал, сеньор Корта? – спрашивает селенолог Арджун.
– Я не стану вам лгать, – отвечает Лукас. – Яд, которым убьют Брайса Маккензи.
Арджун и Макс, профессор поэзии, тихо вскрикивают от ужаса.
– Политическое убийство? – спрашивает Макс. Из двух воспитателей Хайдера он выше ростом, у него борода – соль с перцем. Настоящий профессор поэзии.
– Робсону будет угрожать опасность, пока Брайс Маккензи жив, – говорит Лукас. – И поскольку я здесь, поскольку Вагнер приходил к вам, – вы тоже в опасности, пока Брайс Маккензи жив. Боюсь, теперь вы – часть всего этого.
– Я не просил о… – начинает Макс и умолкает, осознавая тщетность своих доводов.
– Я буду вас защищать, – говорит Лукас. – Столько, сколько понадобится.
– А Хайдер? Что насчет него? Вы просите нашего сына, чтобы он отнес смертельный яд в самое сердце «Маккензи Гелиум», – говорит Макс.
– Я прошу, чтобы он навестил лучшего друга, – исправляет Лукас. – Проблем не возникнет, он поедет туда по распоряжению УЛА. Ему ничто не будет угрожать.
Макс фыркает с болезненным презрением.
– Вы так говорите, а как же ваш племянник? – встревает Арджун. – Вы должны были его охранять. Это подвергнет Робсона смертельной опасности.
– Робсон и так в смертельной опасности. Вам известно, какая у Брайса Маккензи репутация. Есть вещи похуже смерти.
– Я сделаю это, – говорит Хайдер, и его голос заполняет комнатку. Мальчик смотрит свирепо и решительно из-под челки. – Я пойду. Ради Робсона.
– Мы запрещаем! – отрезает Макс.
– Пусть говорит, – не соглашается Лукас.
– Нечего говорить, – отвечает Хайдер. – Я это сделаю – и все тут. Это надо сделать. И никто другой не справится.
– Мы твои опекуны, – говорит Макс. – Твои родители.
Арджун накрывает руку око своей.
– У нас нет власти. Он может сделать, что захочет.
– Рад, что вы меня поняли, – говорит Лукас. – Можете не сомневаться, он не будет один. Хайдера сопроводит – так далеко, как получится, – официальный представитель УЛА. Моя собственная Мано ди Ферро.
– Вспомогательный персонал – тут, под рукой.
Лукас ведет руководителей УЛА через переносицу к северному глазному яблоку. Его трость громко стучит по полированному каменному полу.
– Ваш зал заседаний. Для тех случаев, когда совещаний по сети недостаточно. Секретность и безопасность обеспечены. – Он указывает концом трости на другое каменное лицо, видимое сквозь окно-зрачок. – Мой собственный офис. Глаза в глаза, так сказать.
– Ошала, Владыка света и начал, – говорит Ансельмо Рейес. – А нас разместили внутри Омолу, ориши смерти и болезней.
– Еще – исцеления, – уточняет Лукас. – И он к тому же хранитель кладбищ.
Ван Юнцин недовольно поджимает губы.
– Неэффективно делить и дублировать наши усилия между Меридианом и Боа-Виста.
– Я предвижу переезд всей УЛА в Боа-Виста. Можно выдвинуть много аргументов в пользу отделения столицы от самого большого города. На Земле такое часто практиковалось, хотя и не в ваших государствах. Боа-Виста станет нашим собственным, частным городом.
– Вашим частным городом, – уточняет Ван Юнцин. – А члены УЛА станут вашими заложниками.
– Это недружелюбная формулировка, мадам Ван.
– Но соответствующая течению событий на Луне, сеньор Корта. УЛА обеспокоена.
Среди саженцев кричат птицы. Синяя бабочка-морфо тяжело пролетает мимо северного глаза Омолу. Мысль, адресованная Токинью, – и эскольты приносят кресла. Все подготовлено и срежиссировано – Лукас не допустит отклонений от сценария.
– Мы одобрили и аккредитовали вашу ассистентку, – говорит Моника Бертен.
– Мою Мано ди Ферро, – отвечает Лукас. Земляне ненавидят этот титул. Он кажется им пережитком Средневековья, атавизмом. Поэтому Лукас использует его с наслаждением.
– И мальчика, – добавляет Ансельмо Рейес. – И обеспечили небольшой эскорт.
– Спасибо, – говорит Лукас.
– Мы не спросили, в чем ваш интерес, – замечает Ван Юнцин. Она сидит, сложив руки на коленях. Сотрудники Лукаса приносят стол, подают чай. – Это не одолжение. Наше предприятие – деловое, и цели у нас коммерческие.
– Я деловой человек, – говорит Лукас.
Ван Юнцин холодно смотрит на него.
– Я в этом не уверена, сеньор Корта. Не в том смысле, как мы это понимаем. В последнее время вы посылаете миссии, проводите совещания – заключаете сделки – без нашего одобрения.
– Работа такая, мадам Ван.
– Мы обеспокоены, – говорит Ансельмо Рейес.
– Земля обеспокоена, – прибавляет Моника Бертен. – Недавно вы послали свою личную помощницу в Святую Ольгу, чтобы заключить с Воронцовыми сделку о сотрудничестве.
– Система космических лифтов «Лунный порт», – говорит Ансельмо Рейес. – Я знаю, что мы полагались на катапульту ВТО в качестве аргумента на крайний случай, но в сочетании с монополией на доступ к транслунному пространству… Земля на такое не пойдет.
– Цена услуги, которую мы вам оказываем, такова, – говорит Ван Юнцин. – ВТО просила поддержки в совете. Вы наложите вето на проект. Никакой демократии. Мы друг друга хорошо поняли?
– Моя позиция ясна как никогда, – говорит Лукас Корта.
Глава двадцать первая
Машина уже некоторое время едет сзади, подстраиваясь под темп Марины, которая ковыляет по дороге на костылях. Хрустит гравий, шуршат шины. Марина чувствует преследовательницу как дуло, прижатое к затылку.
– Я знаю, что это ты, Кесс, – кричит она. – Просто езжай мимо!
Слышно, как машина останавливается у обочины. Кесси опускает окно, кричит:
– С тобой все в порядке?
Марина стискивает зубы, полная решимости. Ритм и темп. Чувство времени – это все. Нарушишь ритм – упадешь. Ты четвероногая, не забывай. У тебя четыре ноги.
– Все нормально. Езжай.
Пикап по-прежнему катится рядом. Кесси продолжает выглядывать из окна. Марина – ковылять по грунтовой дороге к загону для скота, отмечающему край мира.
– Чего тебе надо, Кесс? – кричит Марина.
– Подумала, вдруг ты захочешь поглядеть на орлиное гнездо на речной тропе.
Раз костыль, два костыль.
– То, что в Северном лагере? – Это гнездо венчало умирающую сосну, сколько Марина себя помнит: неустойчивая конструкция из плавника, который собирали год за годом и складывали ветка за веткой.
– Там во второй раз вылупились птенцы.
– Радость какая.
– Родители их все еще кормят.
Марина останавливается, опираясь на костыли.
– Чего тебе надо, Кесс?
Ее сестра открывает дверь пикапа. Марина бросает костыли в кузов и забирается на сиденье. Кесси аккуратно сворачивает и едет мимо дома, мимо выкрашенного в белый сарая, мимо псов, которые едва шевелятся, к речной тропе.
– Доктор Накамура велела тебе отдыхать. У тебя слабые кости.
– Мои кости – это мои кости.
Речная тропа – серия зигзагов вдоль крутого западного берега. Шины поднимают тяжелую ароматную пыль. Она быстро оседает. Лунная пыль падает медленно, блистая: сияние и лунные радуги. Марина вспоминает, как пылевые шлейфы поднимались от колес лунных байков, ее и Карлиньоса, во время их безумной и чудесной поездки ради того, чтобы «Корта Элиу» смогла заявить права на Море Змеи. Их следы можно разглядеть из космоса. Телескоп на заднем крыльце мог бы их разыскать – два маленьких шрама на верхней части плеча полной Луны.
Кесси катит пикап по едва заметной тропе: следы шин в пересохших лужах, сломанные ветки, примятая трава. Марина чувствует каждый камень и колею. Кесси паркует пикап на почтительном расстоянии от дерева с гнездом. Гнездо огромное, словно вторая крона умирающей сосны. Некоторые из действительно старых гнезд весят до тонны. Высохшая трава внизу в пятнах помета. Река прибавляет новые слова к голосам камней и гравия.