– Да, конечно, но…
– Ладно, черт с тобой.
Брайс перекатывается в грязи. Мальчишка Корта за это поплатится позже. Маккензи. Был, есть, всегда будет: Маккензи. Его собственность.
– А теперь полезай сюда.
Услышав, как Брайс приказывает ему раздеться догола, Робсон подумал, что его сердце сейчас остановится. Спрятать смерти в миниатюрных белых плавках было просто. Он воткнул обнаженные иглы в эластичную белую ткань – обнаженные, поскольку Робсон знал, что, когда дойдет до дела, у него не будет времени, чтобы выпустить смерти из пластиковых контейнеров. Обнаженные иглы рядом с кожей. Двигаться пришлось осторожно и аккуратно. Но трейсер или фокусник не делает неосторожных, неаккуратных движений.
Оставлять оружие на полу брайсовского бассейна в его планы не входило.
Надо действовать быстро, уверенно и не подвергая опасности самого себя. Поспешность, неосторожность, невнимательность – и он будет блевать, кровоточить, гадить собственными органами на резиновую циновку. Берем одну, аккуратнее, потом другую. Он вытаскивает первую, красную смерть из плавок и вплетает в волосы. Надо запомнить, где она: надо выжечь это знание в мышечной памяти. Промах недопустим. Затем идет синяя смерть, потом – зеленая.
– Почти готов, – говорит Робсон. Белая, черная: вплетены в его афро. – Вот, теперь все.
Он еще никогда не чувствовал себя более обнаженным, беззащитным, открытым. Он кожа, мясо – ничто. Он опускается на колени рядом с бассейном грязи. Не может заставить себя коснуться ее. Это скверна. Если он коснется грязи – больше никогда не будет чистым. А на мужчину, который развалился в ней с улыбкой, Робсон не может даже взглянуть. Это нечто за пределами скверны. Это гниль.
– Ну, разве так не лучше? – Брайс скользит под Робсона, улыбается ему. Морщит мясистые губы. – А теперь поцелуй меня, как целовал своего сраного дружка-педика.
Робсон наклоняется ближе.
– Нет.
Он протягивает руку к волосам. Память тела безупречна. Он берет Красную Смерть и втыкает ее Брайсу в левое глазное яблоко.
– Это за Рафу! – кричит он, когда Брайс начинает корчиться от мучительной боли: игла пульсирует в его кровоточащем глазу. Крик умирает на губах Брайса, его тело сотрясают конвульсии, на поверхности бассейна появляется пятно вонючей жидкой диареи. Вторая Смерть уже в пальцах Робсона. Он вгоняет ее чисто и глубоко в правый глаз Брайса.
– Это за Карлиньоса.
Брайс вслепую размахивает руками, как безумный. Робсон без труда хватает одну из них, вытащив следующую Смерть из волос. Струйки крови бегут по запястью Робсона: у Брайса кровоточат кутикулы. Кутикулы, уши, слезные протоки, уголки лягушачьего рта. Кровь стекает по трясущимся брылям на взбаламученную грязь. Его кишечник и мочевой пузырь все еще извергают содержимое в бассейн.
Третья Смерть, смерть души, входит в левое глазное яблоко рядом с первой.
– Это за трейсеров из Царицы Южной. – Робсон теперь рыдает на грани истерики.
Кто-то вопит – протяжно и пронзительно, тоненьким голосом. Брайсовы глаза могли бы закатиться, но иглы не дают им шевелиться в орбитах.
– Это за Хоана, – рычит Робсон. Он наполовину ослеп от слез, каждая его мышца напряжена от самоконтроля. Он втыкает четвертую иглу: Смерть собственного «я».
Руки больше не пытаются схватить Робсона: они дрожат, умоляют. Горло Брайса судорожно сжимается: волна кровавой рвоты извергается из кровоточащих губ, хлещет на жирные груди. Грязевой бассейн – вонючее болото мочи, кала, крови, рвоты и распадающихся внутренностей. Уверенные пальцы Робсона вытаскивают Последнюю Смерть из его афро. Он держит черную иглу перед слепыми глазами Брайса.
– А это за меня.
И вонзает ее глубоко в левое глазное яблоко Брайса. Каким-то образом тоненький голосок пробивается сквозь многослойный ад галлюцинаций, боли и отключившихся чувств.
– Гребаные. Корта. Бомбы. Город заминирован. На мое сердце. Бомбы!
Робсон замирает. Дверь в спа-салон распахивается. Влетает Хоссам Эль Ибраши с двумя клинками наготове. Робсон поспешно пятится, и внезапно раздается
свистящее шипение. Что-то обвивается вокруг горла Хоссама. Кубики из необработанного камня крутятся, ускоряясь, и сокрушают его голову, как манго.
Рубака «Маккензи Гелиум», девушка, вбегает в комнату, втыкает нож ему в легкое, но импровизированный болас уже сделал свое дело.
– Ты в порядке?!
Португальский. «Вагнер говорит: ты не один».
– Это место заминировано, – шепчет Робсон. Силы покинули его.
Брайс Маккензи с улыбкой соскальзывает в омерзительные нечистоты своей смерти.
Рубака протягивает руку. «Тут повсюду бомбы, бомбы, надо выбираться, а она протягивает руку?»
– Бомбы подсоединены к сердцу Брайса! Если он умрет…
Рубака поднимает Робсона на ноги. Грязь закрывает лицо Брайса Маккензи, льется в его открытый рот.
– А, эти… – У нее акцент сантинью. И неужели Робсон слышит голоса, крики, шум битвы? – Мы их нашли и отключили несколько месяцев назад.
Робсон делает неуверенный шаг. Рубака сбрасывает жакет и сует руки Робсона в рукава. Он начинает дрожать: сильнейшие мучительные спазмы сотрясают все его тело.
– Пойдем, Корта, – говорит рубака. Она помогает ему надеть плавки. Обнимает его за шею, и они ковыляют к двери.
– Корта, – шепчет Робсон. Мир одновременно очень большой и очень маленький, близкий и бесконечно далекий, и он не может перестать дрожать. – Корта. – Он начинает судорожно рыдать. Не может остановиться. Ярость иссякла – остался холодный и мертвый пепел.
– Давай принесем тебе горячего чая, – говорит рубака.
– Орчата, – сквозь слезы отвечает Робсон. – Я хочу орчату!
Вагнер Корта никогда не думал про заббалинов. Они Пятый Базис, их дело – раздевать и перерабатывать, очищать и отделять мясо от костей, рубить мясо и топить жир. Превращать жизнь и память в химические элементы.
Конец одинаков для всего. Таблица: углерод, кислород, азот, кальций; прочее. Углерод мертвых становится исходным сырьем для 3D-принтеров живых.
Он тоже так кончит: пайком, долей, чьим-то вечерним платьем, мягкой игрушкой, смертоносным клинком.
Заббалины осторожны и усердны. В квартире не осталось ни пятнышка крови, ни клетки кожи. Никаких следов, что здесь было совершено убийство. Убийство и похищение. Вагнер представляет себе, что запах крови, убийства, ножей должен был впитаться в стены и пол. Заббалины хороши: в квартире пахнет цитрусом, к которому примешивается вездесущая электрическая нотка лунной пыли.
Квартира.
Их квартира.
Он рад, что заббалины убрали всю мебель, оставили голый архитектурный костяк.
Хайдер нашел ее у двери. Здесь. Вагнер стоит на том самом месте. Думает о ее пальцах, таких ловких, которые могли призывать чудеснейшую музыку из кривой деревяшки и туго натянутой проволоки. Эти пальцы попытались зажать ужасную рану, они трепетали над ней, потерпели неудачу и окрасились алым до костяшек, до ладоней, до запястий.
Он не может слишком долго и глубоко думать об этом образе.
Никто не заслуживает такой смерти.
Кто бы это ни сделал, кто бы ни был из рубак Брайса или наемников – он надеется, что они испытали то, что сделали с Анелизой, когда Жуан-ди-Деус восстал.
Надо выбираться из этой квартиры. Внимание Вагнера привлекает лист бумаги на полке. Он не мог ускользнуть от внимания заббалинов – разве что предназначался не для них. Это записка, сложенная вчетверо.
«Прости, Вагнер. Нет, меня нельзя простить. Я тебя предала, я предала Робсона. Они бы навредили моей семье».
Семья – прежде всего, семья – навсегда.
Слова предательства написаны от руки, архаичные знаки на дорогой бумаге.
Слова точно звучащие ноты: творение ее пальцев.
Вагнер комкает записку. Он бы швырнул ее в угол – оскорбив тем самым совершенство, оставленное заббалинами, – но, невзирая на предательство, нельзя бросать ее тут, чтобы какой-то незнакомец забрал себе последнюю частицу Анелизы.
Брайс Маккензи мертв. Робсон в безопасности. Теперь Вагнер может закрыть за собой дверь, отправиться на станцию БАЛТРАНа и вернуться к своей семье и городу.
Глава двадцать третья
«Я не боец», – говорит он в ровере по пути от терминала БАЛТРАНа.
«Я волк», – говорит он, когда роверы заезжают в шлюз № 4 Жуан-ди-Деуса.
«На самом деле я не Корта», – говорит он, когда наружная дверь опускается, как гильотина, и давление начинает выравниваться.
«Ты Корта», – отвечают они и суют ему клинок в правую руку и еще один – в левую.
«Я не лидер, – говорит он, когда внутренняя шлюзовая дверь открывается. – Я не Железная Рука».
«Будешь лидером, – возражает Железная Рука. – Это твоя битва».
«И я за тобой присмотрю, – шепчет Нельсон Медейрос на ухо Вагнеру. – А то ты просто глупо погибнешь».
Затем волк глубоко вдыхает вонь и аромат Жуан-ди-Деуса и с громким возгласом ведет эскольт по проспекту Кондаковой. Освобождение Жуан-ди-Деуса происходит быстро и ошеломляюще. Отряды Корта на роверах захватывают поверхностные шлюзы города; из Тве прибывают наемники на зафрахтованном поезде. В электромагнитные руки БАЛТРАНовской сети падают капсулы с боевой техникой; королевы путей ВТО, нанятые на день, доставляют ее штурмовым командам на проспектах. Но сражение отменяется. Город освободил себя сам. Пылевики и спящие агенты Лукаса внутри «Маккензи Гелиум» начали действовать и обеспечили Жуан-ди-Деусу воздух, энергию и воду. Сантиньюс побросали работу, школу и дома и собрались у общественных принтеров, чтобы напечатать клинки и броню. Город восстал – рубаки «Маккензи Гелиум» вложили оружие в ножны. В бессмысленной смерти нет никакой выгоды. Совет директоров удрал при первом слухе о том, что Брайс Маккензи погиб от руки кого-то из Корта; старшие менеджеры подали заявления об отставке и покинули посты.
На проспекте Кондаковой от стены до стены толпятся эскольты, пылевики, сантиньюс. Приветственные крики, свист и аплодисменты звучат со всех уровней и пешеходных мостов, когда Вагнер ведет освободительную армию. С каждой минутой людей становится больше. К моменту, когда он достигает разбитых дверей штаб-квартиры «Маккензи Гелиум» – за ним половина Жуан-ди-Деуса. Он поднимает руку. Армия останавливается. Голоса умолкают. Неоновый знак «МГ» мерцает умирая – большая часть трубок уже разбита выстрелами из рогаток и шнепперов