Политический контроль
Один из наиболее спорных и неоднозначных вопросов, связанных с советско-германской войной, состоит в следующем: почему сталинская Красная Армия, которая понесла еще более сокрушительные поражения и еще более тяжкие потери, чем ее предшественница эпохи царизма в ходе Первой мировой войны, вышла победительницей из схватки с гитлеровским вермахтом, а не развалилась, как царская армия в конце 1917 года? Например, царь в конце лета 1914 года потерял две армии и 245 000 человек в битвах под Танненбергом и в Мазурских болотах — в то время как Сталин за первые же две недели проводимой немцами операции «Барбаросса» потерял три армии и 748 850 человек[225]. Более того, в то время как царская армия потеряла за всю войну 2 245 369 человек и на 1 мая 1917 года имел под ружьем армию в 6 752 700 человек[226], Сталин с 22 июня 1941 года по 18 ноября 1942 года потерял по меньшей мере 6 155 000 человек, а с 19 ноября 1942 года по 31 декабря 1943 года — еще 2 533 400 солдат, итого 8 708 400 из 29 миллионов солдат, выставленных на поле к концу войны{567}.
По крайней мере частично ответ на этот вопрос лежит в политической плоскости. Царская армия развалилась в 1917 году потому, что вела все более непопулярную в народе войну, и из-за умелой и активной политической агитации, подорвавшей волю и боевой дух ее солдат[227], вызвавшей бунты, массовое дезертирство и наконец — полнейший развал армии под тяжелыми ударами противника и бушующих волн революционной агитации. А вот сталинская армия, в отличие от дореволюционной, на протяжении всей войны оставалась сплоченной, жизнеспособной и надежной военной силой, несмотря на куда большие поражения и потери — поскольку армада комиссаров и политруков осуществляла строжайший политический контроль, а военные трибуналы и другие органы безопасности безжалостно и эффективно применяли суровые карательные меры, наводя дисциплину в ее рядах.[228] И, что не менее важно — солдаты Сталина продолжали сражаться как потому, что они защищали родину от иностранных захватчиков, так и потому, что у них не оставалось никакого иного выбора.
Сталин установил и сохранял политический контроль над Красной Армией посредством сложной системы комиссаров и политруков[229] практически на всех командных уровнях. Схожие с сотрудниками политического аппарата во всех отраслях советского правительства, промышленности, сельского хозяйства и общества, эти вездесущие представители партии постоянно следили за политической благонадежностью и боевым духом солдат и при необходимости прибегали к насилию для обеспечения строгой дисциплины.[230] Эту всепроникающую систему политических цепных псов Президиум Верховного Совета СССР создал 16 июля 1941 года, когда распорядился учредить так называемый институт военных комиссаров. Этот институт состоял из сложной сети политических комиссаров и политруков, отвечающих за наблюдение за преданностью солдат и офицеров, за выполнение ими отданных приказов и за поддержание абсолютной военной дисциплины на всех уровнях командования{568}.
Эта система политического контроля оставалась в силе до 9 октября 1942 года, когда партия почувствовала себя достаточно надежно, чтобы заменить ее принципом единоначалия[231]. Делая это, НКО приказал
«Освободить от занимаемых должностей комиссаров частей, соединений, штабов, военно-учебных заведений, центральных и главных управлений НКО и других учреждений Красной Армии, а также политруков подразделений и назначить их заместителями соответствующих командиров (начальников) по политической части».
После этого командующие фронтами и армиями[232] должны были:
«в месячный срок присвоить политическим работникам командные воинские звания в пределах предоставленных им прав{569}».
Хотя этот приказ и упразднял институт военных комиссаров, на самом деле он не произвел значительных изменений в структуре политического контроля Красной Армии, поскольку фронты и армии продолжали контролироваться военными советами, а заместители командиров по политической части на всех уровнях командования выполняли во многом те же функции, что и их предшественники-комиссары. Однако данный приказ по умолчанию подчеркнул уверенность Сталина в том, что старшие командующие достигли удовлетворительного уровня политической благонадежности.
Дисциплинарные положения
Бросающаяся в глаза разница между царскими армиями и сталинской армией символически проявилась в том, что когда немцы в сентябре 1914 года уничтожили 2-ю армию царя Александра II[233] в битве при Танненберге, ее командующий, генерал Самсонов, покончил с собой на поле боя среди своей разбитой армии. Однако когда вермахт в июле 1941 года уничтожил Западный фронт Красной Армии, Сталин, наоборот, сам казнил командующего фронтом генерала Павлова по обвинению в измене[234]. В отличие от Александра II, Сталин сразу и на протяжении всей войны безжалостно внедрял в Красной Армии железную дисциплину — просто потому, что обязан был это сделать, если хотел избежать судьбы Александра.
А у Сталина была веская причина опасаться именно такого исхода. Во-первых, понесенные Красной Армией в 1941–1942 годах ошеломляющие поражения и боевые потери, естественно, подорвали боевой дух ее солдат. Во-вторых, как указывали неисчислимые случаи индивидуального и даже коллективного дезертирства, частого неповиновения кажущимся неразумными приказам, распространенного использования для уклонения от участия в боях «самострела»[235] и масса меньших нарушений устава, а также прямых преступлений, высокая вероятность гибели в бою, те лишения, которые им приходилось выносить, и скрытая враждебность по отношению к сталинскому режиму сыновей и дочерей миллионов репрессированных кулаков и подвергнутых коллективизации крестьян — все это подрывало боевой дух и преданность многих солдат Красной Армии.
Направленная 10 июля 1941 года Северо-Западному фронту директива Ставки наглядно подчеркивала эту проблему:
«Ставка Главного Командования и Государственный Комитет Обороны абсолютно не удовлетворены работой командования и штаба Северо-Западного фронта.
Во-первых, до сих пор не наказаны командиры, не выполняющие Ваши приказы и как предатели бросающие позиции и без приказа отходящие с оборонительных рубежей. При таком либеральном отношения к трусости ничего с обороной у Вас не получится.
Истребительные отряды у вас до сих пор не работают, и плоды их работы не видно, а как следствие бездеятельности командиров дивизий, корпусов, армий и фронта, части Северо-Западного фронта все время катятся назад. Пора позорное это дело прекратить. Немедленно перейти к активным действиям, в первую очередь к ночным, используя истребительные действия мелкими отрядами.
Командующему и члену военного совета [комиссару], [военному] прокурору и начальнику 3-го управления [ОО] немедленно выехать в передовые части и на месте расправиться с трусами и предателями, на месте организовать активные действия по истреблению немцев, гнать и уничтожать их главным образом ночами.
начальник Генерального штаба генерал армии ЖУКОВ{570}»
После того, как Западный фронт маршала Тимошенко потерял 16 июля Смоленск и приличное число своих попавших в окружение войск, Сталин от лица ГКО обвинил его и подчиненных ему командиров в «эвакуационных настроениях» проявившихся в слишком легкой сдаче города. Объявляя действия таких командиров «преступлением, граничащим с прямой изменой Родине», Сталин требовал от них «пресечь железной рукой такие настроения, порочащие знамя Красной Армии» и «Смоленск ни в коем случае не сдавать врагу{571}». Один российский историк недавно подтвердил наличие такой проблемы:
«В действительности после того, как танковые группы противника прорвали нашу оборону, некоторые командиры потеряли голову и не знали, что делать. Оказавшись в этом положении, они либо покидали свои позиции без приказа, либо уходили на восток, пытаясь скрыться в лесах. Донесения НКВД и ГКО указывают, что с начала военных действий до 20 июля особые отделы НКВД во фронтах и армиях остановили 103 867 солдат, которые отбились от своих частей и беспорядочно брели по дорогам. Большинство из них задерживали, а потом использовали для формирования новых военных частей и отправляли в этих частях обратно на фронт{572}».
А Рокоссовский, Ярцевская группа которого предотвратила развал Западного фронта во время Смоленского сражения и помогла бессчетному числу солдат спастись из Смоленского окружения, позднее описывал общее падение дисциплины:
«К великому прискорбию, о чем я не имею права умалчивать, встречалось немало фактов проявления военнослужащими трусости, паникерства, дезертирства и членовредительства с целью уклониться от боя.
Вначале появились так называемые „леворучники“, простреливавшие себе ладонь левой руки или отстреливавшие на ней палец, несколько пальцев. Когда на это обратили внимание, то стали появляться „праворучники“, проделывавшие то же самое, но уже с правой рукой.
Случалось членовредительство по сговору: двое взаимно простреливали друг другу руки.
Вскоре вышел закон, предусматривавший применение высшей меры (расстрел) за дезертирство, уклонение от боя, „самострел“ и неподчинение начальнику в боевой обстановке. Интересы Родины были превыше всего, и во имя их требовалось применение самых суровых мер, а всякое послабление шкурникам становилось не только излишним, но и вредным[236]»{573}.
После того, как командующий 28-й армией генерал Качалов 16 июля пал смертью храбрых, ведя свою армию в контрнаступление к югу от Смоленска, мстительный Сталин издал свой печально известный приказ № 270, который провозглашал: «Командующий 28-й армией генерал-лейтенант Качалов, находясь вместе со штабом группы войск в окружении, проявил трусость и сдался в плен немецким фашистам{574}». Положение на других фронтах мало чем отличалось. Например, 29 июля командир 6-го стрелкового корпуса генерал-майор И. И. Алексеев, разнося свои войска за отсутствие дисциплины перед лицом вражеских атак, объявлял: «Довести до сведения всего личного состава, что никто не имеет права ни на шаг отходить с занимаемых позиций без приказа свыше{575}». А всего за несколько недель до этого, 3 июля, Управление политической пропаганды Юго-Западного фронта пожаловалось начальнику Главного управления политической пропаганды Красной Армии, армейскому комиссару 1-го ранга Льву Мехлису, на повышенное число дезертиров в стрелковом корпусе Алексеева, утверждая, что
«В период с 29 июня по 1 июля 1941 г. Третий отдел [ОО] Юго-Западного фронта арестовал 697 дезертиров из 6-го стрелкового корпуса, в том числе 6 из числа начсостава. Во время многих военных действий мы арестовали целых 5000 дезертиров из 6-го стрелкового корпуса{576}».
Чуть позже Сталин и Жуков высказали свое отношение к проблеме в телефонном разговоре 4 сентября во время тяжелых боев вокруг Смоленска:
«СТАЛИН: А прославленная 211-я дивизия долго будет спать?
ЖУКОВ: Слушаю. Организую седьмого. 211-я сейчас формируется, будет готова не раньше 10-го. Я ее подтяну в качестве резерва, спать ей не дам. Прошу Вас разрешить немедленно арестовать и судить всех паникеров, о которых докладывал. Все.
СТАЛИН: Седьмого будет лучше, чем восьмого. Мы приветствуем и разрешаем судить их по всей строгости. Все. До свидания.
ЖУКОВ: Будьте здоровы{577}».
В постановлении ГКО от 16 июля Сталин четко и ясно изложил, каких стандартов должны, на его взгляд, придерживаться солдаты и офицеры. Хотя он и провозглашал, что «части Красной Армии в боях с германскими захватчиками в большинстве случаев высоко держат великое знамя Советской власти и ведут себя удовлетворительно, а иногда прямо геройски, отстаивая родную землю от фашистских грабителей», далее в постановлении утверждалось, что «отдельные командиры и рядовые бойцы проявляют неустойчивость, паникерство, позорную трусость, бросают оружие и, забывая свой долг перед Родиной, грубо нарушают присягу, превращаются в стадо баранов, в панике бегущих перед обнаглевшим противником». И потому, объявлял Сталин, «воздавая честь и славу отважным бойцам и командирам, Государственный Комитет Обороны считает вместе с тем необходимым, чтобы были приняты строжайшие меры против трусов, паникеров, дезертиров… если мы хотим сохранить незапятнанным великое звание воина Красной Армии».
«Воздавая должное славным и отважным бойцам и командирам, покрывшим себя славой в боях с фашистскими захватчиками — повторял он, — Государственный Комитет Обороны предупреждает вместе с тем, что он будет и впредь железной рукой пресекать всякое проявление трусости и неорганизованности в рядах Красной Армии, памятуя, что железная дисциплина в Красной Армии является важнейшим условием победы над врагом{578}». А так как далее приводился еще и поименный список из девяти старших офицеров, которые будут казнены за эти преступления, то сталинское постановление от 16 июля было ясным посланием всем солдатам и офицерам Красной Армии — дисциплину он будет наводить любой ценой.
После этого Сталин приговорил и казнил всех не оправдавших его ожиданий старших офицеров и их ключевых подчиненных, особенно тех, кто позволил захватить себя в плен{579}.
Военные трибуналы
Главным сталинским инструментом отправления военного правосудия была сложная система военных трибуналов, работающих сплошь под началом военных прокуроров. Эта система военных трибуналов, учрежденная ГКО и НКО 23 июня 1941 года сразу же после перевода всей жизни Советского Союза на режим военного времени, отвечала за отправление правосудия и соблюдение военной дисциплины. Сопровождающее Положение НКО придало системе военных трибуналов законное оправдание, установило ее организационные и территориальные рамки, а также пределы ее юрисдикции. Оно содержало описание конкретных процедур, которым она должна была следовать{580}:
«На основании ст. 57 Закона о судоустройстве Союза ССР, союзных и автономных республик действуют военные трибуналы:
а) при военных округах, фронтах и морских флотах;
б) при армиях, корпусах, иных воинских соединениях и военизированных учреждениях.
Линейные суды железнодорожного и водного транспорта реорганизуются Народным комиссариатом юстиции Союза ССР в военные трибуналы соответствующих железных дорог и водных путей сообщения{581}».
Что же до их полномочий, то военные трибуналы должны были рассматривать «дела, отнесенные к их подсудности ст. 27 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР и соответствующими статьями уголовно-процессуальных кодексов других союзных республик», а трибуналы военных округов, фронтов, флотов, армий и флотилий — «дела, отнесенные к их подсудности Постановлением ЦИК Союза ССР от 10 июля 1943[237] года». После перечисления конкретных пределов подсудности трибуналов различного уровня от фронтов до дивизий Положение описывало точные права, состав и процедуры, которые должны были использовать трибуналы{582}.
Таким образом, данное положение предоставляло военным трибуналам, состоящим из трех постоянных членов, право «рассматривать дела по истечении 24 часов после вручения обвинительного заключения» и вменяло им в обязанность информировать «военные советы округов, фронтов и армий, командование корпусов и дивизий о работе военных трибуналов по борьбе с преступностью в соответствующих воинских соединениях».
Хотя, как указывалось в Положении, «приговоры военных трибуналов кассационному обжалованию не подлежат», военные советы военных округов, фронтов и армий (флотов, флотилий), а также командующие военными округами, фронтами и армиями (флотами, флотилиями) могли использовать свое «право приостановить исполнение приговора с высшей мерой наказания (расстрел) с одновременным сообщением по телеграфу Председателю Военной коллегии Верховного суда Союза ССР и Главному военному прокурору Красной Армии и Главному прокурору Военно-Морского Флота Союза ССР по принадлежности своего мнения об этом для дальнейшего направления дела{583}».
Помимо наведения военного порядка и дисциплины посредством применения быстрого, сурового и зачастую упрощенного правосудия для выявления и искоренения преступников и «уклонистов», задачей военных трибуналов также был контроль за соблюдением дисциплины. Одним из методов такого контроля, попутно рационализирующего использование драгоценной живой силы, стала распространенная по всей Красной Армии система штрафных или дисциплинарных частей.
Штрафные (дисциплинарные) части
Ко времени начала войны в Красной Армии существовала довольно хорошо развитая система дисциплинарных батальонов, в которые направлялись солдаты, признанные виновными в широком круге преступлений. Как определялось в указе Президиума Верховного Совета СССР от 6 июля 1940 года, дисциплинарный батальон являлся особой воинской частью, состоящей из солдат срочной службы, которые отбывали в нем наказание за различные преступления, совершенные во время прохождения службы в вооруженных силах — особенно за неоднократные самовольные отлучки из части{584}.
Однако ввиду тяжелых потерь, понесенных Красной Армией за первые шесть месяцев войны, Сталин в августе 1941 года решил упразднить эти дисциплинарные батальоны, обеспечив тем самым для действующих войск Красной Армии некоторое подкрепление живой силой. По его указанию Президиум Верховного Совета СССР издал 12 августа указ, который давал разрешение
«Военным советам фронтов, [военных] округов и флотов освободить всех военнослужащих из дисциплинарных батальонов с направлением освобожденных в действующие части Красной Армии и Военно-Морского Флота, за исключением тех из них, которые будут признаны военными советами неблагонадежными и вредными для фронта{585}».
Этот указ, который не относился к восточным регионам Советского Союза, требовал от НКО направлять осужденных солдат из расформированных дисциплинарных батальонов либо в регулярные воинские формирования, либо в так называемые штрафные[238] части действующих фронтов. Однако, поскольку этот указ не давал официального определения ни действительного состава, ни задач штрафных частей, то осенью 1941 года и в первые шесть месяцев 1942 года отдельные командующие фронтами формировали и использовали штрафные части, укомплектованные солдатами и офицерами, осужденными за нарушение дисциплинарного устава, на произвольной основе. Хотя частей таких существовало много, документация их деятельности скудна, и НКО не стал ни делать их формирование системой, ни использовать по всей Красной Армии.
Однако, когда при проведении немцами летом 1942 года операции «Блау» Красная Армия вновь испытала тяжелые потери и упадок дисциплины, Сталин пришел к выводу о необходимости крутых мер для во сстановления ситуации — а одновременно для обеспечения Красной Армии новой живой силой. В результате, в дополнение к снижению ограничений по возрасту на военную службу, Сталин 28 июля 1942 года издал свой печально знаменитый приказ № 227, известный с той поры как приказ «Ни шагу назад». Внешне посвященный нарушениям дисциплины, он также помог разрешению трудностей с критической нехваткой живой силы, давая право задействовать в рядах Красной Армии преступников — как обычных уголовников, так и политических.[239]
Подчеркивая тяжесть положения, Сталин признавал в этом приказе: «Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население.{586}» Убежденный, что «некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы можем и дальше отступать на восток, так как у нас много территории, много земли, много населения, и что хлеба у нас всегда будет в избытке», Сталин винил ведущих подобные разговоры в стремлении «оправдать свое позорное поведение на фронтах». Но, добавлял он, «такие разговоры являются насквозь фальшивыми и лживыми, выгодными лишь нашим врагам.{587}»
Поэтому, провозглашал он, «надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке» — потому что «такие разговоры являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо если не прекратим отступление, останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог». Приходя на основании вышеизложенного к выводу, что «пора кончить отступление», Сталин провозглашал лозунг «Ни шагу назад» и объявлял: «Надоупорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности{588}».
Вскрывая самую суть проблемы, Сталин спрашивал: «Чего же у нас не хватает?» — и риторически отвечал: «Не хватает порядка и дисциплины в ротах, батальонах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину». И потому, раз «нельзя терпеть дальше командиров, комиссаров, политработников, части и соединения которых самовольно оставляют боевые позиции» и «нельзя терпеть дальше, когда командиры, комиссары, политработники допускают, чтобы несколько паникеров определяли положение на поле боя, чтобы они увлекали в отступление других бойцов и открывали фронт врагу», то эти «паникеры и трусы должны истребляться на месте{589}».
Объявляя, что «командиры роты, батальона, полка, дивизии, соответствующие комиссары и политработники, отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины», с которыми и поступать надо «как с предателями Родины», Сталин потребовал от всех командиров и комиссаров принять серию строжайших мер для восстановления «железной дисциплины» в рядах Красной Армии, так как сделать это — значит «отстоять нашу землю, спасти Родину, истребить и победить ненавистного врага»...{590}
Переходя к конкретике, Сталин приказал всем командующим фронтами, армиями, корпусами и дивизиями «безусловно ликвидировать отступательные настроения в войсках и железной рукой пресекать пропаганду о том, что мы можем и должны якобы отступать и дальше на восток, что от такого отступления не будет якобы вреда» и «снимать с поста и направлять в Ставку [или в командование фронта] для привлечения военному суду командующих армиями [корпусами, дивизиями, полками и батальонами], допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций, без приказа командования фронта{591}».
Кроме того, Сталин приказал создать во всех действующих фронтах и армиях Красной Армии новое поколение штрафных батальонов и так называемые заградительные отряды, первые — «чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной», а последние — чтобы «в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникеров и трусов». Конкретнее, Сталин приказал фронтам «сформировать в пределах фронта от одного до трех (смотря по обстановке) штрафных батальона (по 800 человек), куда направлять средних и старших командиров и соответствующих политработников всех родов войск, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости и поставить их на более трудные участки фронта», а армиям — «сформировать в пределах армии от пяти до десяти (смотря по обстановке) штрафных рот (от 150 до 200 человек в каждой), куда направлять рядовых бойцов и младших командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости и поставить их на трудные участки армии{592}».
Через три дня после издания Приказа № 227 Сталин приказал 1 августа командующим Московским, Приволжским и Сталинградским военными округами и НКВД начать формирование штрафных батальонов в виде «штурмовых стрелковых батальонов». Каждый из них должен был иметь численность в 929 человек и состоять из бывших представителей командно-начальствующего состава (от командира роты и выше), отбывающих заключение в специальных лагерях НКВД[240]. Сталин приказал использовать их «на наиболее активных участках фронта», где у них будет возможность «с оружием в руках доказать свою преданность Родине». Как недавно заметил один российский историк, «выбравшись из спецлагерей, бывшие командиры были безмерно счастливы, что наконец-то попадут на фронт», поскольку «они знали, что большинство из них сложат свои головы, но эта смерть давала им надежду освободить себя и свою семью от бесчестья и кары, которые грозили им за пребывание в плену или в окружении{593}».
Вслед за первоначальными сталинскими приказами о службе в штрафных частях НКО 28 сентября издал не предназначенный для открытой публикации приказ, официально создающий во всех действующих армиях штрафные батальоны и роты. Кроме того, было издано три официальных штата, подробно расписывающие их точный состав{594}. Согласно этим инструкциям, которые определяли их цель, подчиненность и применение, эти штрафные подразделения должны были «дать возможность лицам среднего и старшего командного, политического и начальствующего состава, провинившимся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, кровью искупить свои преступления перед Родиной отважной борьбой с врагом на более трудном участке боевых действий.{595}» Под прямым надзором своих военных советов фронты должны были сформировать от одного до трех штрафных батальонов, а армии — пять-десять штрафных рот, первые придавались подчиненным стрелковым дивизиям, а последние — стрелковым полкам.
Военные советы также давали указания, где именно будут действовать конкретные штрафные батальоны и роты, определяли их участки боевых действий и отвечали за обеспечение их надежным командным и политическим составом. Им полагалось назначать «отличившихся в бою командиров и политработников», комиссарами штрафных батальонов и рот, командирами и политруками взводов и заполнять командным составом другие постоянные должности{596}. Назначенные на эти посты получали право «применить все меры воздействия вплоть до расстрела на месте… за неисполнение приказа, членовредительство, побег с поля боя или попытку перехода к врагу{597}»
В порядке компенсации за исполнение этой службы, которая зачастую бывала опасной, назначенным в штрафные подразделения офицерам сроки выслуги в званиях сокращались наполовину по сравнению с их коллегами в обычных стрелковых батальонах и ротах, а каждый месяц службы в штрафных частях засчитывался при начислении пенсии за шесть месяцев службы в строевых войсках. Что же касается властных полномочий, то командиры и политические комиссары штрафных частей и подразделений пользовались дисциплинарной властью, эквивалентной власти офицеров, стоящих на целых два уровня выше в командной иерархии{598}.
Что же касается самих солдат, осужденных или штрафников, то они должны были прослужить в штрафных батальонах либо ротах от одного до трех месяцев, либо до этого срока заслужить право на освобождение — если им достаточно повезет, чтобы пережить данное испытание. С другой стороны, командиры штрафных батальонов или рот могли назначать штрафников ефрейторами, младшими сержантами или сержантами своих частей и подразделений, удачливые штрафники могли также получать боевые награды или даже освобождаться досрочно, если отличатся в бою{599}. Помимо тех, кто отслужил в штрафных подразделениях полный срок, раненые в бою штрафники считались отбывшими свой срок, восстанавливались в прежних званиях и во всех правах, и после выздоровления отправлялись обратно в строевые боевые части. Получившие в бою увечья получали пенсии, исчисляемые из их оклада, получаемого до того, как они попали в штрафные подразделения. И наконец, семьи погибших в бою штрафников получали такие же пенсии, как и семьи других военнослужащих{600}.
16 октября, примерно через месяц после выхода распоряжения о массовом формировании штрафных подразделений, НКО расширил масштаб штрафной военной службы, распространив ее на всех солдат, служащих во внутренних военных округах Советского Союза, в особенности на дезертиров. Повторяя первоначальное объяснение, данное Сталиным в приказе № 227, НКО применил практически те же критерии ко всем солдатам по всему Советскому Союзу, особенно к тем, которые были осуждены военными трибуналами, но исполнение приговоров было отсрочено до конца войны. Для отправки этих осужденных на передовую НКО потребовал от соответствующих военных округов создать в подкрепление определенным действующим фронтам маршевые роты (команды), укомплектованные осужденными солдатами, по одной роте на фронт{601}. Через десять дней, 20 октября, НКО расширил юридическую основу для формирования и использования штрафных войск, приказав войскам в гарнизонах и дислоцированных на путях сообщения в тылу отправлять своих «проблемных» солдат в штрафные подразделения. Эту меру приказ объяснял так:
«За последнее время в ряде тыловых гарнизонов и в особенности на станциях железных дорог отмечаются многочисленные случаи нарушений воинской дисциплины. Военнослужащие пьянствуют, грубо нарушают форму одежды и уставные требования при обращении к начальникам и старшим, бродят группами по улицам и базарам. Отмечаются случаи продажи военнослужащими на рынках обмундирования и продовольствия и случаи попрошайничества, причем под видом бойцов попрошайничеством часто занимаются всякого рода проходимцы и сомнительные элементы.
Значительная часть нарушений воинской дисциплины и случаев недостойного поведения падает на раненых и больных, находящихся и выписываемых из госпиталей и на военнослужащих, прибывающих с фронтов.
Подобное положение объясняется низкой требовательностью командиров к подчиненным, ослаблением внимания к вопросам дисциплины и отсутствием должной борьбы начальствующего состава и органов НКО с этими недопустимыми явлениями»{602}.
Чтобы решить эту проблему, НКО устанавливал «для решительной борьбы с дезертирством» строгий порядок и дисциплину в гарнизонах, на путях сообщения, рынках и базарах — в первую очередь создавая на железных дорогах «этапно-заградительные комендатуры» и направив патрули в городки и деревни для ловли и задержания там нарушителей, в том числе:
«а) дезертиров; б) отставших от эшелонов и команд; в) злостных нарушителей воинской дисциплины, дискредитирующих Красную Армию, как-то: хулиганов, пьяных, вступающих в пререкания с командирами и пр. и г) военнослужащих, следующих по командировочным предписаниям, выданным с явным нарушением установленных правил о командировках; … военнослужащих, не приветствующих начальников и старших, а также неряшливо и не по форме одетых;… военнослужащих, уличенных в попрошайничестве; гражданских лиц, занимающихся попрошайничеством под видом военнослужащих; военнообязанных граждан, задержанных за уклонение от воинского учета или призыва на военную службу; и военнослужащих, уличенных в продаже предметов вещевого довольствия{603}».
Ярко иллюстрируя то, как применялись эти дисциплинарные приказы, НКО 30 января 1943 года отправил одного молодого офицера из 310-й стрелковой дивизии 4-й армии Волховского фронта в штрафной батальон за «клевету» на своих командиров. В данном случае некий младший лейтенант С. О. Карамалькин, отправил письмо в армейскую газету «Красная Звезда» «настоятельно прося вызвать его в Москву для сообщения „серьезных фактов разоблачающих больших людей“». Будучи вызван в Москву[241], Карамалькин «подверг критике действия всех своих начальников, начиная с командира роты и кончая командованием армии и фронта. При этом Карамалькин голословно заявил, что многие командиры пробрались на командные должности только для того, чтобы пользоваться высоким авторитетом и спасать свою шкуру». Однако НКО обвинил Карамалькина, который «получив едва заметную царапину в руку, поспешил с фронта убраться» и который сам не был «непосредственным участником боев», в попытке «возвести на свое командование ложные обвинения» и приговорил: «Карамалькина Семена Осиповича за критиканство, попытку оклеветать своих начальников и разложение дисциплины в своем подразделении — отправить в штрафной батальон сроком на 3 месяца, с разжалованием в рядовые»{604}.
Хотя эти и другие суровые карательные меры, наряду с другими, такими, как применение драконовского принудительного призыва, и в самом деле усилили дисциплину, они имели тенденцию и подрывать ее. Например, во время неудачной попытки взять 12 марта 1943 года Рыльск 121-я стрелковая дивизия 60-й армии докладывала, что «в период наступательных боевых действий дисциплина среди личного состава резко упала», а «солдаты и командиры больше не сохраняли положенной военной выправки, не заправляли форменных брюк [в сапоги] и не отдавали честь начальникам». Поэтому командир дивизии приказал организовать «для всего личного состава во всех частях дивизии час на военную подготовку, сосредоточенную прежде всего на внешнем виде бойцов (таком, как правильное ношение головного убора, заправка шинелей, поясных ремней, вещмешков, портянок и т. п.)»{605}.
В то время, как эти нарушения дисциплины граничили с мелкими, другие донесения сообщали о более серьезных случаях пьянства и членовредительства среди солдат и даже среди офицеров. Например, после участия в неудачном наступлении на Орел, Брянск и Смоленск командующий 65-й армии Центрального фронта генерал Батов докладывал 25 марта 1943 года о присутствии «элементов нестойкости в частях нашей армии, которые из трусости совершали различные преступления, включая особенно распространенное членовредительство». В первой половине марта, утверждал Батов, «в одной только 246-й стрелковой дивизии было выявлено и разоблачено 22 случая членовредительства, большинство из которых произошло в 908-м стрелковом полку». «Членовредительство, — добавлял он, — больше всего преобладает в 37-й гвардейской, 246-й и 354-й стрелковых дивизиях»{606}.
В итоге НКО с 1 августа 1942 года до конца войны сформировал и использовал свыше 200 штрафных батальонов, подчиненных действующим фронтам — и, вероятно, не менее 400 штрафных батальонов и рот, подчиненных действующим армиям. Без учета некоторых местных вариаций, как правило, штрафные батальоны состояли из двух-трех стрелковых рот, двух пулеметных рот, роты противотанковых ружей, противотанкового, минометного и саперного взводов и взвода связи, имея общую численность примерно в 800 человек. Отдельные штрафные роты состояли из двух-трех стрелковых, а также вспомогательных пулеметного, минометного и противотанкового взводов — общей численностью в 150–200, а в иных случаях и до 700 человек.
Как и в случае с обычными частями Красной Армии, фронты и армии в ходе войны могли подкрепляли свои штрафные части и подразделения дополнительными противотанковыми ружьями и автоматами, либо повышали их разведывательные возможности, придавая им в подкрепление разведвзводы. Такие усиления к середине 1943 года увеличили среднюю численность штрафной роты до 200 и более человек. Вполне естественно, что выполняя свои крайне рискованные задачи, штрафные части имели исключительно высокий темп истощения сил.
Обнародованные ныне архивные данные указывают, что, за исключением их постоянного состава из неосужденных, общее число штрафников, служивших в штрафных подразделениях, увеличилось с 24 993 человек в 1942 году до 177 694 человек в 1943 году, а потом снизилось в 1944 году до 143 457 человек и в 1945 году — до 81 766 человек. Всего за время войны через них прошло 427 910 человек{607}. Однако в эти мрачные цифры не входят тысячи осужденных солдат, которые служили в «неофициальных» штрафных частях до 1 августа 1942 года.
О других военных годах точных данных нет, однако российские архивные документы указывают, что общее число штрафных батальонов, подчиненных действующим фронтам, колебалось в 1944 году от 15 батальонов в январе до всего 8 в мае при среднемесячном числе в 11 батальонов. Средняя численность штрафного батальона в этом году составляла 227 штрафников. В том же году общее число штрафных рот полевых армий колебалось в диапазоне от минимума в 199 в апреле до максимума в 301 рот — в сентябре. В среднем каждый месяц насчитывалось 243 штрафных рот, а средняя численность штрафников в роте составляла 102 человека.
Что же касается их потерь, то те же архивные данные говорят, что за весь 1944 год из всех штрафников, прошедших через штрафные подразделения, 170 298 было убито, умерло от ран, ранено или заболело. За месяц средние потери постоянного состава и штрафников во всех штрафных частях составляли в этом году 14 191 солдат или 52 % от их среднемесячной численности в 27 326 человек. Эта мрачная дань погибшими была в шесть раз выше[242] среднемесячных потерь в личном составе, понесенных регулярными частями в боевых действиях за 1944 год{608}.
Что же касается боевого применения штрафников, то, как и требовал Сталин, большинство фронтов и армий использовали свои штрафные подразделения для выполнения наиболее рискованных заданий на «самых опасных» своих участках. Такие задания включали штурм укрепленных позиций (красноармейская версия «безнадежного предприятия» английской армии эпохи Наполеоновских войн), атак в обтекание опорных пунктов и расчистки «вручную» минных полей перед наступательными действиями и в ходе их[243]. По очевидным причинам лишь немногие командующие фронтами и армиями использовали штрафные части на этапе развития успеха наступательных действий, когда возникали возможности для индивидуального или коллективного дезертирства. А в благодарность за выполнение этих рискованных заданий те штрафники, кому посчастливилось уцелеть на службе в штрафных частях, возвращались в строевые части Красной Армии с пометкой в личном деле «Искупил вину своей кровью»{609}.
Обнародованные ныне многочисленные архивные данные документально подтверждают использование Красной Армией штрафных подразделений, хотя и не всегда с положительными результатами. Так, например, 18 марта 1943 года командующий Центральным фронтом генерал Рокоссовский жаловался на плохую боевую отдачу штрафных рот в наступательных действиях, которые вел его фронт к западу от Курска:
«Расследование случаев измены Родине, имевших место в 13, 70, 65 и 48 армиях, установило слабую дисциплину и неудовлетворительную работу по боевой подготовке и воспитанию личного состава в штрафных ротах и батальонах и вопиющие нарушения приказа НКО № 227, касающегося использования штрафных подразделений. Особенно нестерпимым был переход к немцам 19 человек из 179 штрафной роты 148 стрелковой дивизии 13 армии, которую командир дивизии генерал-майор Мищенко отправил на разведку. Командир 148 стрелковой дивизии грубо нарушил приказ НКО № 227, требующий, чтобы штрафные подразделения использовались для выполнения особо трудных заданий с обязательно следующими за ними заградительными отрядами. В 148 стрелковой дивизии это не было сделано. Штрафники проявили трусость; часть их бежала с поля боя, а 19 сдались противнику. Командный состав данной роты неудовлетворительно обучил свой личный состав, а представители особого отдела [ОО] явно работали неэффективно, раз заранее не знали о замышляемой отделением измене»{610}.
Завершал свой доклад Рокоссовский приказом своим командующим армиями «использовать штрафные подразделения только в обстановке, позволяющей развернуть непосредственно за ними заградительные отряды{611}». Кроме того, многие бывшие штрафники ныне вспоминают свою службу в штрафных подразделениях с разной степенью нежности. Так например, В. В. Карпов, солдат 134-й стрелковой дивизии, ставший в 1944 году Героем Советского Союза, вспоминал:
«По прибытии в штрафной батальон я много раз ходил в атаку. Мне повезло, поскольку меня ни разу даже не ранили. В первой роте [где я служил], из 198 солдат уцелело только шестеро. Потом я служил во второй роте, но снова избежал ранений. Нас бросали на самые опасные участки, посылая почти на верную смерть, сперва даже без артиллерийского прикрытия. Позже стало получше. Штрафные роты шли в бой вместе со всеми остальными, но по-прежнему оставались впереди всех»{612}.
А еще один военный, на этот раз сержант, тоже вспоминал службу в штрафной части:
«Меня сунули в штрафную роту, где нас было примерно 150. Вооружили нас только винтовками. Ни автоматов, ни пулеметов нам не дали. Все офицеры были строевыми командирами, не осужденными; но солдаты и сержанты были из заключенных. Покинуть штрафной батальон живым можно было, только если тебя либо ранят, либо если ты заслужишь в бою одобрение командира, и тот порекомендует снять с тебя судимость. Да, [с меня сняли судимость]. Это было в Таганроге, на Южном фронте. Я участвовал в разведке боем. Поскольку положение было „или ты, или тебя“, то свою боевую задачу я выполнял усердно. И это сработало. Сразу же после боя с меня порекомендовали снять судимость. Через несколько дней меня вызвали в военный трибунал при штабе дивизии, где с меня и сняли судимость. После этого меня отправили в строевую часть. [В штрафной части я пробыл] три недели. Самым страшным была атака — это самое тяжелое испытание. Знаешь, что в тебя могут попасть, но должен продолжать двигаться вперед — ужас! Было трудно подняться, и большинство считало, что им уж не вернуться. Это тоже было трудно. Минометный обстрел был ужасным, также как и пулеметный огонь. Всякого хватало. Трассирующий огонь, когда он начинается сверху, а ты видишь только, как светящаяся линия опускается все ниже и ниже, обрушиваясь на тебя, вот сейчас она опустится до твоего уровня и разрежет тебя пополам. Ну, короче, война есть война, о чем тут говорить?»{613}.
И наконец, ветеран 213-й стрелковой дивизии 73-го стрелкового корпуса 52-й армии 1-го Украинского фронта вспоминал свой опыт знакомства с подчиненной штрафной ротой:
«В апреле 1945 года мы получили около Герлица одну штрафную роту. Что это означало? Хотя это были преступники, бандиты, воры, а также разжалованные офицеры, большинство состояло из солдат, не выполнивших приказ. Положение было таким, что каждый боец штрафной роты должен был купить себе жизнь собственной кровью. После ранения он освобождался от вины за свое преступление. Рота заняла позицию на холме около Герлица, залегла и подставляла руки-ноги под немецкий огонь, надеясь получить ранение и тем самым освободиться. Командир штрафной роты выполнял приказ командира батальона. Его первой заботой было приглядеть за тем, чтобы никто из его подчиненных не перебежал к немцам. И он имел право, как и любой строевой офицер, застрелить бойца на месте за такую попытку (в строевой части такого права не было). Эта рота две недели дралась рядом с нами, и я знаю о четырех случаях, когда командир роты стрелял в своих же бойцов (четырех человек)»{614}.
Хотя не существует никакого связного перечня, показывающего число штрафных подразделений, имевшихся в Красной Армии за время войны, отрывочные российские и немецкие архивные материалы указывают, что действующие фронты и армии использовали в военное время в общей сложности 600 штрафных батальонов и рот (см. таблицу 4.3).
Заградительные отряды
Вдобавок к использованию штрафных частей для наведения дисциплины в рядах Красной Армии, НКО также санкционировал создание и применение так называемых заградительных отрядов[244] для предотвращения бегства солдат Красной Армии и целых частей при столкновении с огнем противника, а также для ловли дезертиров и потенциальных призывников. Например, сталинский приказ № 227 требовал от каждой армии сформировать три-пять заградительных отрядов численностью до 200 человек в каждом и использовать их в непосредственном тылу «неустойчивых» дивизий, чтобы «расстреливать на месте паникеров и трусов» в случае, если те ударятся в панику или отступят без приказа[245]{615}.
На самом же деле командиры соединений Красной Армии для предотвращения бегства под огнем и восстановления устойчивости в своих войсках начали спонтанно применять заградотряды еще осенью 1941 года. Так, например, 24 сентября 1941 года командир знаменитой 2-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майор А. 3. Акименко доложил о применении схожих суровых мер для предотвращения перебежки к противнику части своей дивизии, когда та обороняла от наступающих танков Гудериана город Глухов:
«395-й стрелковый полк упорно удерживал свои позиции и помогал огнем 875-му стрелковому полку. Однако большая группа из 70–80 вражеских танков ударила в стык между 535-м и 395-м стрелковыми полками со стороны железнодорожной станции к северу от деревни Холопково. Хотя они вклинились и прорвались сквозь боевые порядки обоих полков, части упорно оборонялись. Однако в наших боевых порядках возникли неожиданная сумятица и чрезвычайное происшествие.
Когда танки атаковали наши позиции и ворвались в боевые порядки 2 полков, примерно 900 присланных в подкрепление солдат из Курска изменили Родине. Эта группа словно по команде встала, бросила винтовки и двинулась к рядам противника с поднятыми руками. Вражеские танки быстро подползли к этим предателям и принялись брать их под защиту танков. Это событие серьезно сказалось на боевом духе наших солдат. Хотя я, находясь на наблюдательном пункте, и видел как возникло такое положение, у меня не было ни сил, ни средств исправить положение и захватить изменников для наказания их советскими органами. Но изменник есть изменник и заслуживает немедленной казни на месте. Поэтому я приказал двум артиллерийским дивизионам открыть огонь по предателям и танкам противника. В результате существенное число предателей было убито и ранено, а танки противника рассеяны. Я доложил в шифрованном сообщении об этом чрезвычайном происшествии в Ставку Верховного Главнокомандования.
Эту группу изменников дивизия получила из резервной бригады в Курске. Там 2-я гвардейская стрелковая дивизия получила пополнение из 5000 человек, которые были плохо обучены и еще хуже подготовлены в идеологическом смысле. Партком Курской области был уведомлен об измене. За политграмоту и идеологическую подготовку населения отвечал обком партии»{616}.
А за несколько недель до того, 5 сентября, Б. М. Шапошников, только что назначенный начальником Генерального штаба, дал прямое разрешение командующему Брянским фронтом генералу Еременко применять заградотряды во время наступления в районе Рославля:
«Ставка ознакомилась с Вашей докладной запиской и разрешает Вам создать заградительные отряды в тех дивизиях, которые зарекомендовали себя как неустойчивые. Цель заградительных отрядов — не допускать самовольного отхода частей, а в случае бегства — остановить, применяя при необходимости оружие. Вопрос о придании артдивизионам по стрелковой роте[246] обсуждается, и решение Ставки Вам будет сообщено дополнительно»{617}.
Таким образом, сталинский приказ № 227, который штатно вводил заградительные отряды, лишь подтвердил и так уже широко используемую армией практику. Более того, Сталин возложил задачу создания заградотрядов не только на войска Красной Армии, но и на НКВД. Один ветеран Красной Армии вспоминал:
«Солдаты хорошо знали, что при наступлении в трех километрах позади наступающей пехоты идут войска МВД[247] и будут расстреливать всех отставших. Однажды в марте 1945 года мы подходти к железнодорожной насыпи, в которой были проходы, перекрытые мощными заграждениями. Командир батальона приказал мне убрать заграждения, чтобы открыть проход нашим тылам. К тому времени подоспели войска МВД. Если б там не присутствовал знавший меня представитель оперативного отдела дивизии, меня бы застрелили. Их бы волновало лишь одно — почему это я отстал от своих»{618}.
Доклад, подготовленный 16 марта 1943 года начальником штаба 13-й армии Центрального фронта генерал-майором Петрушевским, подчеркивал необходимость формирования заградотрядов, объясняя это ненадежностью «подкреплений, пополняющих ряды Красной Армии, из областей, освобожденных от войск противника». Отмечая возросшую потребность «борьбы с возможными случаями дезертирства и уклонения от военной службы», Петрушевский от имени командующего армией приказывал подчиненным командирам
«усилить заградительные посты армейских заградотрядов, систематически проводить поголовные проверки всего мужского населения во всех населенных пунктах, тщательно прочесывать все леса и сады и обследовать все стога сена, нежилые строения и особенно землянки на старых оборонительных рубежах и усилить проверку документов проезжающих через эти населенные пункты и подозрительных лиц»{619}.
По крайней мере, официально НКО в конце 1944 года отменил практику применения заградотрядов в строевых войсках Красной Армии{620}. Однако архивные данные и обнародованные ныне многочисленные свидетельства очевидцев подтверждают, что многие командиры до конца войны продолжали использовать заградотряды для поддержания дисциплины в Красной Армии — хотя к этому времени большую часть этих неприятных задач выполняли войска НКВД и МВД.