Она отступила назад.
— Тогда я хочу, чтобы у тебя было все, что только может быть в жизни хорошего, с девушкой, которая действительно создана для тебя.
— Спасибо, — сказал он. — Насчет меня не беспокойся. Все, что произошло, стоило того неприятного, что у меня было. — «И будет всегда». — Не стоит медлить, Катрин. Иди к нему.
И она пошла. Он следил за шлюпкой, уносящей ее к Мак-Кормаку, пока та не исчезла. Потом он стал ждать техников Мак-Кормака.
16
Странные солнца мерцали вдалеке. Темнота поглотила последние из имперских звезд.
Мак-Кормак закрыл за собой дверь каюты. Катрин встала с дивана. Она хорошо отдохнула — вначале под действием седативных средств, потом транквилизаторных — и лечение вкупе с хорошим питанием вернули ей былую красоту. На ней было серое переливающееся платье. Оно оставляло открытыми шею и ноги до икр, и, туго перехваченное в талии, подчеркивало изгибы ее сильного тела.
Он остановился.
— Я не ожидал, что ты уже здесь, — вырвалось у него.
— Медики освободили меня, — ответила Катрин, — учитывая то, что мне полезна смена впечатлений. — Улыбка ее была робкой.
— Но… да, пожалуй, — сказал он, и голос его звучал напряженно. — Мы точно установили, что наш маневр вокруг этой туманности сбил с толку разведчиков противника. В межзвездном пространстве, не нанесенном ни на одну карту, им никогда нас не найти. Да я и не думаю, чтобы они очень этого хотели. Слишком рискованно посылать так далеко корабли, необходимые на границах Империи. Нет, нет, мы не встретимся с ними — если только не вздумаем вернуться.
Она испуганно воскликнула:
— Это невозможно! Ты же обещал!
— Я знаю. Не то, чтобы я не мог… если бы… Нет, я не боюсь, я не хочу. Фландри, черт бы его побрал, был прав. Мне пришлось бы искать союзников, а этим союзникам пришлось бы предложить на разграбление Империю. Будем же надеяться, что угроза моего возвращения вынудит их найти хорошего губернатора.
Но она сказала только:
— Диуба, как ты можешь в такую минуту думать о политике и о войне?
— Прости меня, — проговорил он. — Никто не предупредил меня о твоем приходе. А мне нужно было приготовиться.
Она подошла к нему вплотную, но они не обнялись.
— Приготовиться? — переспросила она.
— Нет, нет, ты подумала совсем не о том. И потом, тебе не следует так резко вскакивать. Сядь-ка лучше. Просто… э… нужно все заново устроить в спальне и…
Она быстро закрыла глаза. Когда она снова их открыла, самообладание уже полностью вернулось к ней.
— Бедный Хьюг, — проговорила она. — Ты тоже очень испуган. Я должна была подумать о том, как тебе будет больно.
— Чепуха, — ответил он и потянул ее к тахте.
Она сопротивлялась так настойчиво, что он опустил руки. Прижавшись щекой к его груди она сказала:
— Подожди. Мы пытаемся не думать о нас. О том, чем я могу быть для тебя после всего, что со мною случилось. Но если то, что осталось во мне невысказанным… что касается меня и Фландри… это не значит, что мы… Клянусь, это не так.
— Я не могу в тебе сомневаться, — проговорил он в ее волосы.
— Нет, просто ты настолько благороден, что не можешь не верить в меня изо всех сил и даже не пытаешься предположить что у нас было. Бедный Хьюг, так жить невозможно.
— Но вместе мы… — он теснее прижал ее к себе.
— Я помогу тебе, если ты мне поможешь. Мне твоя помощь нужна не меньше, чем тебе моя.
— Я понимаю, — мягко проговорил он.
— Нет, Хьюг, не понимаешь, — серьезно ответила она.
— Я поняла правду, когда была одна, когда мне не оставалось ничего другого, кроме как думать и думать, пока не придет сон. Я заново пережила то, что случилось со мной во дворце. И именно мне предстоит излечить от этого тебя. Но тебе придется излечить меня от Доминика, Хьюг.
— О, Катрин… — прошептал он.
— Мы попытаемся, — тихо проговорила она. — И мы сможем это сделать, хотя бы наполовину, хотя бы настолько, чтобы можно было жить. Мы должны…
Вице-адмирал Илья Керасков собрал в стопку лежавшие на его письменном столе бумаги. На экране за его спиной сияло изображение Сатурна.
— Ну что ж, — сказал он. — С тех пор, как вы вернулись, я внимательно изучал все ваши отчеты и прочие данные. Вы были очень занятым молодым человеком, лейтенант-командор.
— Да, сэр, — сказал Фландри. Он сидел, но так прямо, что было видно: он весь внимание.
— Я сожалею о том, что пришлось вас отозвать и вы смогли провести в Луна-Прайм только две недели. Приятно оставить за своей спиной все земные неприятности. Но кое-что требует проверки.
— Да, сэр.
Керасков хмыкнул.
— Не беспокойтесь. Мы проведем вас сквозь строй необходимых формальностей, но конфиденциально могу вам сообщить: вы уже не на крючке, и временное звание командора останется при вас навсегда. До тех пор, пока ваш следующий трюк не принесет вам понижения или повышения. Будем считать, что счет открыт.
Фландри откинулся на спинку кресла:
— Благодарю вас, сэр.
— Вы кажетесь несколько разочарованным, — заметил Керасков. — Ждали большего?
— Но, сэр…
Керасков наклонил голову вбок, и улыбка его стала шире.
— А вам бы следовало поклониться мне за то, что вы уже получили. Это ведь моих рук дело. И мне пришлось как следует попотеть, чтобы добиться этого! Правда, — продолжал он со вздохом, — то, что вы достали код, требует дополнительной награды. Но зато остальное! Помимо потери «Азеноува» во время, мягко говоря, безрассудного рейда, вам вменяется в вину много различных вольностей, а кроме того — использование данных вам полномочий в личных целях. Например, освобождение по своему почину пленницы губернатора сектора, увоз ее, потеря ее…
Боюсь, Фландри, что какого бы звания вам не удалось добиться, вы никогда не получите другой команды.
«Это не наказание».
— Сэр, — сказал Фландри, — мой отчет показывает, что я действовал в рамках устава. То же самое можно сказать и о показаниях людей, служивших под моим началом.
— Если принимать во внимание их в высшей степени либеральную интерпретацию происшедшего, все ваши действия были совершенно законны. Но, мошенник вы эдакий, я-то, главным образом, защищал вас потому, что вы нужны «Интеллидженс».
— Еще раз благодарю вас, адмирал.
Керасков открыл ящичек с сигарами.
— Возьмите, — сказал он, — и выкажите вашу благодарность: расскажите мне, что произошло на самом деле.
Фландри взял сигару.
— Обо всем говорится в моем отчете, сэр.
— Да, и я прекрасно узнаю ласку по тому, как она от меня ускользает. Вот, например… Буду цитировать прямо по вашему замечательному отчету: «Вскоре после отбытия с госпожой Мак-Кормак на Землю — с минимальным экипажем на борту судна, ради развития наибольшей скорости и достижения полной секретности, — я, к несчастью, был замечен и атакован вражеским военным судном, которое взяло нас в плен. Доставленный на флагманский корабль, я с удивлением обнаружил повстанцев в состоянии подавленности. Узнав о том, что адмиралу Пикенсу известен их код, они решили покинуть пределы Империи. Госпожа Мак-Кормак предпочла отправиться с ними, и мы с моим дидонианским помощником остались одни на моем выведенном из строя судне. После прибытия лоялистов я был освобожден и вернулся домой, вернув домой и вышеупомянутого дидонианина вместе с обещанной наградой, а потом взял курс на Землю…» Ладно, оставим это, — Керасков отложил листок. — А теперь скажите: какова математическая вероятность того, чтобы патрульному судну удалось обнаружить такой корабль как ваш?
— Видите ли, сэр, — сказал Фландри, — то, что кажется невозможным, порой все же случается. Очень плохо, что повстанцы стерли записи моего компьютера о курсе моего гипердрайва. У меня бы были доказательства. Впрочем они есть и в моем отчете.
— Да, вы в своем отчете выстроили солидную цепь причин, — большую часть из которых нельзя проверить — из-за которых вы вынуждены были делать то, что сделали, или не делать ничего. Вы, должно быть, потратили на это весь обратный путь из сектора Альфа Круцис. Давайте честно. Вы намеренно отправились к Хьюгу Мак-Кормаку и сообщили ему насчет кода?
— Сэр, это было бы предательством.
— Вы не одобряете это, равно как и то, что произошло с губернатором, не так ли? Любопытно, что в последний раз его видели незадолго до того, как вы улетели.
— Многое могло случиться, сэр, — ответил Фландри. — В городе были беспорядки. У его превосходительства были личные враги. Любой из них мог воспользоваться случаем и свести с ним счеты. Если адмирал подозревает меня во лжи, он может санкционировать гипнопробу.
Керасков вздохнул.
— Ладно. Вы же знаете, что ни на чем таком я не собираюсь настаивать. Знаете вы и то, что никто не станет искать возможных свидетелей — слишком большая работа, а выигрыш ничтожно мал. Если оставшиеся повстанцы будут сидеть спокойно, мы позволим им раствориться среди прочего населения. Вы свободны, Фландри. Просто я надеюсь… впрочем, то, что я не копал слишком глубоко, может быть и к лучшему. Курите, курите. И можно послать за спиртным. Скотч любите?
— Просто обожаю, сэр!
Керасков проговорил несколько слов в интерком, положил локти на письменный стол и глубоко затянулся сигарой.
— Но скажи-ка мне хоть одно, блудный сын, — попросил он, — дай мне хоть один правдивый ответ во имя всех звезд и созвездий. Во мне говорит чистое любопытство. Скоро ты получишь длительный отпуск. Где и как твое извращенное воображение подскажет тебе его провести?
— Среди тех приятностей, о которых упоминал адмирал, — честно ответил Фландри. — Вино, женщины и песни. Особенно женщины.
«И кроме памяти, — подумал он с улыбкой, — это все, что оставила мне жизнь. Но она счастлива. И этого для меня достаточно».
Эпилог
Я помню. Нога уже стара, медленно ходит, и плоть ее болит, когда туман окружает хижину, стоящую на дне зимней ночи. Крылья, оставшиеся от Много Мыслей, слепы. Он сидит на своем месте один, кроме того времени, когда кто-то из молодых приходит за знаниями. Крылья, что принадлежали Открывателю Пещер и Скорбящему, принадлежат сегодня другому из Громового Камня. Руки Много Мыслей и Открывателя Пещер давно уже сложили свои кости в западных горах, откуда давным-давно пришли руки Скорбящего. И все же память жива. Узнавай, молодая рука, о тех, кто создавал единство до того, как я/мы появились на свет.