ко поклонившись, она произнесла вежливое приветствие его города: — О гость, пусть Благодать Божья воссияет над нами.
Усмешка тронула губы Казиру.
— Едва ли это случится, если дело касается меня, — ответил он. — Ты что, все позабыла за эти три года?
На мгновение она помрачнела, потом продолжила, медленно выговаривая фразу за фразой:
— Я помню… Да, ты мошенник… но тебе можно доверять, если у тебя достаточно причин быть честным… И почему вы проделали такой долгий путь… трясясь по кочкам… вместо того, чтобы с удобством путешествовать на пакетботе… если мы вам не нужны… А может быть, вы не нужны нам?
Ее взгляд уверенно изучал его. Он смотрел на нее так же испытующе, пока она кружила по комнате, но его внимательно-напряженный взгляд был взглядом вора.
Она почти не изменилась с тех пор, как приезжала в Арванет, где они встретились впервые. В свои тридцать пять лет она оставалась стройной, движения плавными, а рукопожатие сильным. Он смотрел на ее матерчатую юбку с карманами, разглядывал ожерелье из зубов и раковин, отметил густо наложенную краску, чьи тона варьировались от голубого до красного. Она была полнее большинства женщин Рогавики, но под каждым изгибом ее ладного тела чувствовались мускулы. Груди были тяжелы от молока — женщины народов Севера кормили грудью еще несколько лет после родов, причем не только своих Младенцев, но и уже подросших детей или детей своих знакомых, а иногда даже взрослых, если тем надо было поскорее восстановить силы. Поражало неистовое выражение ее лица: сверкающие раскосые глаза серо-зеленого цвета, нервно раздувающиеся ноздри, крупный, почти мужской рот над квадратным подбородком. Волнистые желто-каштановые волосы, перетянутые украшенной бусами лентой, ниспадали до плеч. Под конец сумеречной зимы кожа ее стала молочно-белой и, казалось, даже светилась в полумраке. Несколько веснушек рассыпались на переносице едва заметными крапинками летнего золота. Нос был прямой, но изящный, словно его вырезала рука искусного ваятеля.
— Входите, располагайтесь, будьте как дома, — пригласила она. Своим младшим детям, уже вступившим в переходный возраст и детям постарше она сказала несколько слов, и те ушли. Скорее всего, она попросила их разгрузить багаж Казиру и приготовить пищу. За время путешествия он выучил некоторые слова и фразы рогавикьянского языка — Брат Кинжала в разноязычном Арванете быстро учился языкам, иначе просто пропал бы — но все же не смог уловить, что она сказала. То же самое было и позже, когда члены этой большой семьи обменивались друг с другом быстрыми фразами. В лучшем случае ему удавалось разобрать отдельные слова. Он и раньше слышал, будто здесь у каждой семьи возникают собственные традиции и даже свой диалект, но действительность обескуражила его.
Помнится, когда они впервые встретились в Южном городе, он сразу признал в ней чужестранку. Они проводили время в умной и приятной компании. Дония отказалась отдаться ему, хотя женщины ее народа, по слухам, не отличались строгим поведением. Пожалуй, тогда она произвела впечатление недалекой дочери примитивного народа. Арванет, древняя столица всего известного мира, был подобен лабиринту со своими тонкостями и секретами. Но этот дикий безлюдный Север просто не имел права на такое.
Привыкший к стульям Казиру кое-как примостился на краю выступа, опустив ноги на пол. Дония улыбнулась и подложила ему под спину подушки, чтобы он мог на них откинуться. Сама она устроилась справа от него, а Ивен, ее первый муж — слева. Пару лет Ивен был ее старшим мужем. Этот высокий мужчина с бледно-голубыми глазами и рыжей, тронутой сединой, бородой носил тунику из привозного льна, из-под которой виднелся длинный шрам на бедре — память об охоте на быков.
Члены семьи, свободные от домашних дел, расселись на ковре. В их открытых взглядах сквозил искренний интерес, и все-таки они держались отчужденно и замкнуто — именно такими описывали их все путешественники из цивилизованных мест… Они были неторопливы и непосредственны. Жано и его девчонка-жена вышли, обняв друг друга. Лукева, шестилетняя дочь Донии, принесла на подносе стеклянные бокалы с горячим медом. Казиру с благодарностью принял напиток, согрел о бокал озябшие ладони, вдохнул густой летний аромат, и боль от ушибов и ссадин, полученных с непривычки в седле, смягчилась и отступила.
— Может быть, вы отдохнете ночь, а уж потом мы поговорим о цели вашего приезда? — спросил Ивен на удивительно хорошем рагидьянском. «Возможно, он каждый год раз или два ездит по торговым делам в долину Кхадрахад на Юго-Западе, — подумал Казиру, — или, может быть, освоил язык во время войны: Дония рассказывала, как члены ее семьи, и она тоже, лет десять назад, выступили против имперского вторжения… а может, и то и другое.» — Скоро мы будем ужинать, а потом вы можете сразу лечь спать.
— Да, наверное, так будет лучше. — согласился Казиру. Он залпом выпил мед. — А как вы здесь поживаете? Какие новости?
— У нас ничего нового, — ответила Дония. Она говорила на арванетском, пересыпая его рагидьянскими словами, часто останавливаясь, чтобы мысленно перевести конец фразы. — Все идет своим чередом. Среди нас появилась Вальдевания, раньше ты ее в моей семье не видел. Так же, как и Кириана. Мы с ним поженились в последнее зимнее солнцестояние. Прошло два года, как мой третий муж умер — утонул во время рыбной ловли: его ялик перевернулся и ударил его по голове.
— Я соболезную… — вставил Казиру.
— Мы скучаем по нему, — сказал Ивен.
— Да, — Дония вздохнула, нагнулась, чтобы погладить волосы Кириана, и улыбнулась Ивену через голову Казиру.
— Люди теряют и находят… в конце концов мы возвращаем земле то, что она когда-то нам одолжила. А как жил ты?
— По-разному, — горожанин пожал плечами. — Бывало всякое, как обычно, до тех пор, пока этой осенью Арванет не был захвачен.
Дония ждала, опершись на локоть. Пальцы стиснули бока, она почувствовала легкий озноб. Из темноты, сгустившейся за открытыми окнами, Донеслось уханье совы.
— Зная таких, как ты, Казиру, я не сказал бы, что это хоть как-то могло на тебе отразиться, — медленно произнес Ивен. — Мало ли разных хозяев было в Арванете за столько тысячелетий? И все они думали, будто город принадлежит им. Со временем их сметали, а Арванет оставался.
— А наши норы в Лэарсе никто не трогал, да? Такие, как я, выживали всегда, подобно крысам. Верно, более или менее. И все же, когда приходят хорьки, худо и крысам. Боюсь, что теперь именно такой случай. — Он резко подался вперед. — Прошу вас, прислушайтесь ко мне! Какие слухи дошли до вас, живущих в Герваре, что лежит так далеко на севере по реке Югулар, что даже корабли сюда не доплывают? Что жители Империи из Рагида двинулись на восток вдоль берегов пролива Дольфин, захватили Арванет и занимают его и по сей день? Вы считаете, будто вам нет до этого дела? Южанам, мол, все равно будет нужен металл? Торговля будет продолжаться? Ваш народ будет все так же свободно кочевать по своим землям? Но послушай, Дония, послушайте, все северяне, теперь все обстоит иначе. Прежняя Империя распалась триста лет назад. Сейчас ее восстанавливают баромьянцы, воины с южных гор. Их сила и властолюбие грозят всем нам в равной степени.
Сам я поначалу не думал, что это завоевание нанесет нам какой-либо ущерб. Напротив, любая суматоха, нам, Братьям, только на руку. Но все вышло иначе. Хорьки и в самом деле залезли в наши норы. Отчаявшись, я заказал билет на первое же почтовое судно, назвавшись фальшивым именем. В гостинице Агамеха я нашел курьера и заплатил ему, чтобы он доставил тебе, госпожа моя, письмо, в котором я сообщал, что еду. В Фульде Жано и Кириан встретили меня. И вот я здесь.
Он сделал паузу, чтобы передохнуть и глотнуть меда. Мед уже начал гудеть в его голове, словно пчелы из давно умершего лета проснулись и зажужжали над лугами.
— Значит, ты считаешь, что баромьянские помещики из Рагида намерены вторгнуться и в наши земли? — спросил Ивен.
— Я в этом уверен, — ответил Казиру.
Дония отбросила назад свои волосы.
— В наших древнейших сказаниях говорится, что южане всегда стремились завоевать нашу страну, пахать наши земли и пасти скот на наших пастбищах, — сказала она, — но всякий раз терпели поражение. Уже на моем веку мы сражались с ними на Пыльных Равнинах до тех пор, пока они не отступили к свое реке Кхадрахад. Тогда их тоже возглавляли баромьянцы. Если это ничему их не научило, что же, пусть снова ведут свои войска через долину Югулар. Глупцы снова получат свое.
— Говорю тебе, что капитан, захвативший Арванет на сей раз, не похож на тех, кто приходил до него, — буквально взмолился Казиру. — Я понимаю, что одних моих слов для вас недостаточно. Но вы хотя бы присмотритесь, прислушайтесь, попробуйте сами все почувствовать, обдумайте все это.
Глаза Донии вспыхнули. Последнее время она вела тихую жизнь, если сравнивать с прошлыми временами.
— Может быть, мы еще поговорим об этом, — негромко сказала она.
И они обсуждали это весь следующий месяц. Связные приводили глав Семей со всей округи, иногда даже с территорий, которые лежали за пределами Гервара. Они внимательно слушали, совещались меж собой, не таясь от пришельца, соглашаясь, что в этом деле интересы Братьев совпадают с их собственными. Тем временем Казиру наслаждался щедрым гостеприимством северян. Несколько незамужних женщин искали уединения с ним — ими двигало любопытство, — и Казиру по мере сил старался не разочаровать их. Но как ни приятна была любезность северян, его отношения с ними оставались довольно поверхностными. Он уже не надеялся мобилизовать жителей Рогавики. Для них просто не существовало проблемы, ради которой он сюда приехал. Все его потуги растолковать им опасность оставляли их равнодушными.
Когда лед на Югуларе растаял, и первый корабль из Арванета пришел в Фульд, Казиру отправился домой. Дония обещала ему еще подумать над его словами. Но прошел еще целый год, прежде чем она действительно серьезно задумалась над этим.