— Что, сэр? — на красном широком лице Девелкэя отразилась неуверенность. — Я не думал, что вы прибегнете к таким чрезвычайным мерам.
Правая рукавица Сидира рассекла воздух.
— Мы разом покончим с этим. Расположите кавалерию по флангам их авангарда и отсеките их от основных сил. Мы заманим их в ловушку, а потом атакуем и разобьем по частям. Пора положить этому конец!
Девелкэй промолчал, но по его лицу было видно — он прекрасно понял, что замыслил Сидир. Если не произойдет ничего неожиданного, то вся армия Империи окажется на реке, а это означает, что северяне, когда будут отступать, — нет, когда они обратятся в бегство, — полезут на берега. Берега крутые, там люди будут проворнее лошадей. Таким образом, многие рогавикьянцы могут спастись. Уланы не смогут их преследовать.
Стараясь не думать о Донии, Сидир объяснил:
— Я решил, что не стоит уничтожать их всех. По крайней мере, не сегодня. У нас нет времени, мы слишком нужны в Арванете. Вы ведь знаете, что загнанный в угол рогавикьянец опасен, как бешеный пес. Они отнимут у нас много жизней. На следующий год мы вернемся сюда и расправимся с ними, если этот урок не заставит их быть умнее.
«… Сам я, может быть, и не вернусь сюда. Я мог бы попросить о переводе. Не знаю. Сейчас наша задача состоит в том, чтобы прорваться сквозь них и заплатить за это как можно дешевле. Поставить точку и уехать от Донии».
— Да, сэр, — неохотно согласился Девелкэй. — Разрешит ли мне Главнокомандующий присоединиться к своему полку?
— Да, — ответил Сидир и тут же добавил: — С тобой боги, друг из Рунга.
Они обнялись и разъехались.
На спуске пришлось спешиться и вести лошадей в поводу, от напряжения на коже выступал пот и тут же замерзал. Когда Сидир снова сел в седло, он увидел, что всадники на берегу получили его приказ и теперь тоже спускались на лед, ведя лошадей за собой. За это время противник, видимо, уже успел атаковать, хотя баромьянцы занимали господствующие высоты, а сверху и снизу их прикрывали стрелки. Но основная часть северян оставалась на месте, словно парализованная.
Сидир, окруженный конвоем, быстро пересек лед. Копыта звенели по зеленоватой поверхности. Сидира поджидал его знаменосец — золото сверкало на алом полотнище флага, Звезда Империи над родовым орлом клана Шалиф. Как хотелось бы ему, чтобы это знамя развевалось в авангарде! Когда-то так и было, но это было давно, тогда и сами баромьянцы были безжалостными варварами. Но теперь, когда они стали цивилизованным народом, они знали, что своим предводителем не следовало рисковать без надобности.
Цивилизованные… Дония не понимала, зачем он воюет, не понимала, что он подразумевает под словами «закон», «государственность», «благосостояние», «братство под покровительством Славного Престола». Когда здешние пустоши превратятся в возделанные поля, когда на них вырастут дома, в которых царит счастье, когда на острове Горн Нез расцветут сады, когда гуманность победит жестокость, познает ли душа северянки покой?
«…Положить конец!»
— Открыть перекрестный огонь!
Раздались сигналы рожков. Армия Сидира обрушилась на северян.
Они ждали в засаде у замерзшего леса. Кавалерия, зашедшая в тыл противнику, несокрушимой стеной стояла за спинами северян. Кавалерия, наступавшая справа, перешла с рыси на легкий галоп.
Длинные луки напряглись и зазвенели, посыпались стрелы. Но все лучники целили в него. Повсюду раздавалось предсмертное ржанье лошадей, люди вылетали из седел и валились на землю, насквозь пронзенные стрелами. Прогудела труба. Вверх и вниз по реке галопом с пиками понеслись уланы. Позади Сидира его пехотинцы издали дикий боевой клич и двинулись вслед за конницей влево и вправо. На освободившееся место выкатывали орудия.
Его лошадь летела так плавно и легко, что он мог пользоваться биноклем. Люди, которых он увидел впереди среди деревьев, не были похожи на рогавикьянцев. Не за рыбой же они бросились к лункам во льду, оставив свои позиции! Киллимарейч, трижды предатель цивилизации! Сидир почувствовал, что отдал бы все, только бы достать саблей Джоссерека.
Вперед, вперед!
Ряды врага смешались. Они толпились на острове, среди леса и ледяных торосов. Атаковали их псы. В первых рядах должно быть некоторое смятение. Огромные животные рычали и щелкали зубами. Но мечи и пистолеты справятся с ними. Два подразделения конницы одновременно атаковали остров. Подошла и пехота — пики, клинки, ружья и барабаны под победным знаменем Империи.
Вокруг стоял страшный рев.
Сидир почувствовал, как что-то молотом ударило его по черепу. Белый мир и голубое небо закружились в красном вихре, обрушились на него и все потемнело.
Он очнулся в реке. Его лошадь билась в плавающих льдинах и испуганно ржала, но этот звук терялся среди воплей тонущей армии. Вода неудержимо заливала ее, обжигала холодом, темнела на белом снегу.
Главное теперь — не потерять стремена, иначе стальные доспехи утянут под воду. Головы животных торчали из потока бурлящей воды вокруг Сидира. Тонущие люди бешено молотили руками по воде, потом шли на дно. Они хватались за льдины, но те переворачивались и хоронили их под собой. Рядом с ним из глубины показалась рука, потом лицо, по которому струилась черно-зеленая вода. Оно было совсем молодым, почти мальчишеским. Но полынья был слишком широка: пальцы поцарапали лед, и человек пропал.
«Это дело рук того парня из Киллимарейча, — пронеслось в сознании Сидира. — Его и ему подобных Они знают, что мы не умеем плавать. Они привезли со своих кораблей взрывчатку и взорвали лед. А этих варваров посадили здесь не для того, чтобы драться с нами, а чтобы ввести нас в заблуждение… Неужели все мужчины и женщины северян знали об этом? Что ж, может быть и так. Даже самый последний рогавикьянец способен сохранить секрет так же глубоко, как ледник схоронил предков.»
Поверх обломков льдин он видел, как тысячи воинов тыловых подразделений рогавикьянцев подъехали к краю воды и двинулись вдоль берега. Как только имперские солдаты добирались до берега, их убивали.
«Почему я не догадался?
Неужели Дония, когда приезжала ко мне, знала, что может лишить меня разума? Похоже, что да. Я для нее только враг, а она говорила, что нет других врагов, кроме захватчиков, но уж для них не может быть никакой чести. Все методы хороши. В этой волчице нет ничего человеческого».
Горн Нез возвышался над ним, чистый, как зима, если не видеть кричащих красных пятен крови вокруг убитых солдат.
Он вытащил саблю и заставил свою лошадь плыть к острову.
Рогавикьянцы подобрались и ждали.
XXII
Весна приходит в Гервар незаметно. Когда Дония ехала в одиночестве из Аулхонта, она уже совсем наступила. Длинные горные кряжи и равнины блестели, дочиста промытые предрассветным ливнем. Становилось все теплее, солнце разогревало землю, влага поднималась от земли белыми струйками тумана, понемногу растворяющимися в воздухе. Скопившиеся в углублениях лужицы то и дело подергивались легкой рябью от порывов ветерка. Трава была еще короткая и нежная, ярко-зеленая, густо пересыпанная голубыми незабудками. Сосновые рощицы почти не изменились, но ивы мягко покачивали длинными серебристо-зелеными прядями и на березах трепетала свежая листва. Безоблачное небо было наполнено солнечным светом и звенело от птичьих голосов. Вдалеке лось присматривал за своими самками и телятами. Их шкуры были необычно красными, какими бывают только весной. На темени вожака светилось белое пятно. Ближе резвились зайцы, фазаны шумно вспархивали из зарослей, первые пчелы летали в поисках взятка, сверлили воздух стрекозы. Воздух переливался, клубился, пахло то землей, то рекой.
Дония направила своего иноходца на запад, и ехала, пока ее сад не пропал из виду. Наконец, она нашла то, что искала — большой плоский камень, выступающий над гладью речки. Она спешилась, привязала лошадь, сбросила с себя одежду и счастливо растянулась на нем, подставив тело солнцу, ощущая ногами, спиной, ладонями тепло нагретого камня. Некоторое время она наблюдала за пескарями, которые копошились среди лежащих на дне булыжников, а течение ласкало ее босые ступни. Потом она достала письмо, которое пришло накануне с почтовым верховым, что останавливался в Фулде. Она не стала читать его своим близким и не была уверена, что ей этого хотелось бы.
Листки шуршали меж пальцами. Письмо было написано неуклюжими каракулями, с частыми ошибками, но по-рогавикьянски, и мысли, изложенные в нем, были понятны и ясны.
«В Арванете, в ночь после равноденствия.
Джоссерек Дэррейн приветствует Донию, хозяйку Аулхонта в Герваре.
Дорогая моя,
Когда это письмо дойдет до тебя, через два или три месяца, я уже уеду из Андалина. Ты больше меня не увидишь. В тот день, когда мы с тобой прощались, я думал, что смогу вернуться после того, как отвезу своих товарищей обратно и закончу все дела, которые еще у меня остались в Арванете. Но я понял, как ты была права и добра, когда хотела, чтобы я оставил тебя ради своего же блага.
В вашем языке нет подходящих слов, которыми я мог бы выразить то, что хочу тебе сказать. Ты, наверное, помнишь, как я однажды пытался это сделать, а ты пыталась меня понять, но у нас обоих ничего не получилось. Может быть, ты чего-то не можешь чувствовать, а чего-то не дано мне… Но об этом позднее.
Ты говорила, что любишь меня. Остановимся на этом, этого достаточно».
Дония отложила письмо и долго сидела, глядя на горизонт. Наконец она снова принялась за чтение.
«…хотят знать, что произошло и чего следует ожидать.
Твой словарь, как и мой, ограничен. Я буду использовать слова арванетского языка. Надеюсь, они помогут тебе что-то понять. Короче, новости хорошие.
Уничтожение всей имперской армии было сокрушительным — это ты, конечно, можешь себе представить. Адмирал Роннах по моему совету сделал вид, будто он не в курсе дела и даже не знает, как все произошло. Несомненно, до Наиса рано или поздно доползут слухи, что при этом сражении присутствовали некие „советники“, но это произойдет не скоро, да и слухи будут туманными, так что узнать что-нибудь толком будет невозможно. И вы, северяне, можете впредь поступать так же с любым агрессором, кем бы он ни был.