– Возможно…
– Тебе что, все равно? – потребовала ответа Джулия.
Перебинтованная глыба пожала плечами:
– Да. Разумеется. Но мы не можем уехать, милая. – «Милая». Слово это было насмешкой для обоих, дуновением чувства в комнате, что знала лишь боль. – Но я не могу встретиться с миром вот так. – Он поднес руку к лицу. – Как думаешь? Посмотри на меня.
Джулия подчинилась.
– Как думаешь? – повторил он, не сводя с нее глаз.
– Не можешь.
– Нет, – он опять принялся внимательно изучать пол под ногами. – Мне нужна кожа, Джулия.
– Кожа?
– И тогда, возможно… возможно, мы еще отправимся на танцы. Разве ты не этого хочешь?
Он упоминал о танце и смерти с одинаковой небрежностью, словно как одно, так и другое не имело особого значения. И ее успокаивало, когда он так говорил.
– Как? – наконец спросила Джулия. Конечно, она хотела узнать, как можно украсть кожу, но еще и том, как сохранить рассудок.
– Есть способы, – произнесло освежеванное лицо и отправило ей воздушный поцелуй.
Если бы не белые стены, Кирсти, возможно, никогда бы не прикоснулась к шкатулке. Если бы где-нибудь висела картина с цветами в вазе или пирамидами – с чем угодно, лишь бы нарушить монотонность палаты, она бы спокойно смотрела на нее и думала. Но пустота была невыносима; Кирсти не могла мыслить здраво. Потому и взяла шкатулку со столика.
Та оказалась тяжелее, чем она помнила. Кирсти пришлось сесть на кровати, чтобы осмотреть ее. Но разглядывать было нечего. Ни крышки. Ни замочной скважины. Ни петель. Кирсти могла повернуть коробочку что один, что пятьдесят раз, но так и не найти подсказки, как же та могла открываться. Но цельной она явно не была, в этом Кирсти была уверена. А значит, логика подсказывала, что внутрь можно как-то залезть. Но как?
Кирсти постучала по коробочке, потрясла ее, потянула, сжала, но все безрезультатно. Но когда она слезла с кровати и осмотрела вещицу под лампой, обнаружила намек на то, как эта шкатулка была сконструирована. По бокам виднелись крошечные трещинки, там, где одна часть головоломки упиралась в другую. По идее они были невидимыми, но в них осталась запекшаяся кровь, выдавшая сложную систему отдельных частей.
Кирсти принялась систематически ощупывать каждую грань, проверяя свою гипотезу, опять начала тянуть и сжимать. Трещины подсказали общую географию игрушки; без них Кирсти бы блуждала по этим шести граням целую вечность. Но благодаря подсказкам количество возможностей существенно снизилось; было не так много способов совместить коробку так, чтобы она разъединялась.
Через какое-то время терпение Кирсти было вознаграждено. Щелчок, и неожиданно одна из секций скользнула наружу. Внутри открылась настоящая красота. Отполированные поверхности, мерцающие, словно перламутр, цветные тени как будто двигались в лакировке.
А еще послышалась музыка; из шкатулки донеслась простая мелодия, которую играл пока невидимый механизм. Зачарованная, Кирсти решила пойти дальше. Хотя одна часть сдвинулась с места, остальные не слишком охотно последовали за ней. Каждая была новым вызовом пальцам и разуму, а победы вознаграждались новым мотивом в звучащей мелодии.
Кирсти выуживала четвертый сегмент, пробуя затейливую последовательность поворотов по часовой стрелке и против нее, когда услышала колокол. Она оторвалась от работы и огляделась.
Что-то было не так. То ли глаза играли с ней злую шутку, то ли снежно-белые стены палаты чуть заметно разошлись по швам. Кирсти отложила шкатулку и, поднявшись с кровати, подошла к окну. Торжественный звон все не замолкал. Кирсти на пару дюймов отодвинула занавеску. На улице была ветреная ночь. По больничному газону летали листья; на свет лампы сбились мотыльки. Как бы странно это не казалось, но звук колокола доносился не снаружи. А изнутри. Кирсти опустила занавеску и повернулась лицом к комнате.
И как только она сделала это, лампа рядом с кроватью затрепетала подобно живому пламени. Инстинктивно Кирсти потянулась к частям шкатулки: они и эти странные события были каким-то образом связаны. Но когда ее рука нащупала фрагменты, свет померк.
Но Кирсти не осталась во тьме; и она была не одна. В конце кровати появилось мягкое свечение, а в нем фигура. Состояние ее плоти превосходило любую фантазию – крючки, шрамы. Но когда создание заговорило, по голосу стало понятно, что от боли оно не страдает.
– Это называется Конфигурация Лемаршана, – сказало оно, указав на шкатулку. Кирсти взглянула на нее; та парила в дюймах над ладонью. Она чудесным образом собиралась без посторонней помощи, части скользили друг к другу, пока вся конструкция вращалась, снова и снова. Кирсти снова увидела отполированные внутренности коробочки, в них словно отражались лица призраков – искаженные, как будто от горя или кривого зеркала – и все они выли, взывая к ней. А потом все сегменты, кроме одного, встали на свои места, а гость снова воззвал к вниманию Кирсти.
– Шкатулка – это устройство, позволяющее взломать поверхность реальности, – сказало создание. – Нечто вроде заклинания, которым можно подать весть нам, сенобитам…
– Кому?
– Вы совершили это по невежеству. Я не ошибаюсь?
– Да.
– Такое уже случалось, – последовал ответ. – Но ничего поделать нельзя. Нет иного способа закрыть Раскол, пока мы не возьмем то, что наше по праву…
– Это ошибка, – сказала Кирсти.
– Не пытайтесь сопротивляться. Все уже не в вашей власти. Вам придется составить мне компанию.
Кирсти замотала головой. Ей уже на всю жизнь хватило запугивающих монстров.
– Я не пойду с вами. Будьте вы прокляты, я не…
При этих словах дверь открылась. На пороге стояла незнакомая медсестра – скорее всего, из ночной смены.
– Вы меня звали? – спросила она.
Кирсти посмотрела на сенобита, потом снова на медсестру. Их разделяло не больше ярда.
– Она меня не видит, – пояснило существо. – И не слышит. Я принадлежу только вам, Кирсти. А вы – мне.
– Нет.
– Вы уверены? – уточнила медсестра. – Мне казалось, я слышала…
Кирсти покачала головой. Это было безумие, совершенное безумие.
– Возвращайтесь в кровать, – отчитала ее сиделка. – Со смертью играете.
Сенобит захихикал.
– Я вернусь через пять минут, – сказала медсестра. – Пожалуйста, ложитесь спать.
И она ушла.
– Нам лучше отправиться в путь, – произнесло существо. – Пусть тут и дальше латают больных, не правда ли? Подобные места так угнетают.
– Вы не можете этого сделать, – принялась настаивать Кирсти.
Но оно все равно направилось к ней. Ряд крошечных колокольчиков, торчащих из изрезанной плоти на шее, еле слышно звенел с каждым его шагом. От существа шла такая вонь, что Кирсти чуть не вырвало.
– Подождите, – крикнула она.
– Прошу, без слез. Это напрасная трата хорошего страдания.
– Шкатулка, – в отчаянии произнесла Кирсти. – Хотите знать, откуда у меня эта шкатулка?
– Не особо.
– Фрэнк Коттон. Вам это имя знакомо? Фрэнк Коттон.
Сенобит улыбнулся:
– О да. Мы знаем Фрэнка.
– Он решил головоломку, так?
– Он жаждал удовольствия, пока мы не дали его. И тогда Фрэнк начал юлить.
– Если я отведу вас к нему…
– То есть он жив?
– Это уж точно.
– И что же вы предлагаете? Взять его вместо вас?
– Да! Да! Почему нет? Да!
Сенобит отошел от Кирсти. Комната вздохнула.
– Каков соблазн, – сказал он, но сразу добавил: – Но, возможно, вы пытаетесь меня обмануть. Возможно это лишь ложь, а вы хотите купить себе время.
– Боже, да я знаю, где он. Вот что Фрэнк со мной сделал! – И Кирсти показала существу свои изрезанные руки.
– Если вы лжете, если вы стараетесь увильнуть…
– Нет!
– Доставьте его к нам живым…
Кирсти чуть не разрыдалась от облегчения.
– …заставьте его признаться. И тогда, возможно, мы не разорвем вашу душу на части.
Одиннадцать
Рори стоял в прихожей и смотрел на Джулию, его Джулию, с которой он некогда поклялся быть вместе, пока смерть не разлучит их. Тогда это обещание казалось очень легким. Он боготворил ее столько, сколько себя помнил, грезил о ней по ночам, а днем сочинял ужасающе нелепые любовные стихи. Но все изменилось, и пока это происходило, Рори понял, что самая невыносимая пытка часто едва уловима. Последнее время бывали минуты, когда он предпочел бы смерть под копытами диких лошадей этому зуду подозрения, что разрушил его счастье.
Сейчас, когда Рори смотрел на Джулию, стоящую у подножия лестницы, он даже не мог вспомнить, как же хорошо все когда-то было. Теперь остались лишь сомнения и грязь.
Радовало его только одно: она была встревожена. Может, это означало, что пришло время для исповеди, что сейчас она во всем признается, и он сможет простить ее в неразберихе слез и понимания.
– Ты выглядишь грустной, – сказал Рори.
Она заколебалась, но потом ответила:
– Все трудно.
– Что?
Казалось, Джулия хочет сдаться, даже не начав.
– Что? – принялся давить он.
– Мне так много надо тебе рассказать.
Ее рука сжимала перила так сильно, что костяшки пальцев побелели.
– Я слушаю, – произнес Рори. Он снова полюбит ее, если только она будет честна с ним. – Расскажи мне все.
– Думаю, будет лучше… думаю, будет легче, если я тебе покажу…
И Джулия повела его наверх.
Ветер, донимавший улицы, не был теплым, если судить по прохожим, которые высоко поднимали воротники и прятали лица. Но Кирсти не чувствовала холода. Возможно, ее невидимый спутник защищал ее от стужи, укрывал огнем, что сотворили Древние, дабы жечь в нем грешников? Или так, или она была слишком испугана и ничего не чувствовала.
Но на самом деле она было не так; она не была испугана. Чувство, угнездившееся внутри, казалось двойственным. Она открыла дверь – ту самую, которую раньше отворил брат Рори, – и теперь шла