Впереди двигалась подвода, запряженная одной светившей ребрами лошаденкой, – последней не только в родном селе, но и во всем районе. На ней лежали несколько хрупких детских тел. За возом плелась молодая женщина, в которой Иван не сразу признал жену одного из своих далеких родственников. Она уже не плакала, только выла.
Вскоре подвода повернула направо – к сельскому кладбищу, на окраине которого приезжие молодые люди недавно выкопали длинный глубокий ров. Не сегодня-завтра он будет полон. Придется рыть другой.
За столом сидел дядька, коренастый, крепкий, с широким небритым лицом цвета пролетарского стяга, развевающего над учреждением, которым его то ли выбрали, то ли назначили руководить после того, как предыдущего председателя сельсовета отправили покорять сибирские просторы.
Клименко толкнул дверь.
– Здравствуй, Юстим Карпович.
– Здравствуй, Иван Гаврилович. Располагайся.
– Что ж… Давай, решай мою судьбу.
– Ты о чем?
– А то не знаешь? Хлеб я не весь сдал. Припрятал немного про запас. Для деток. А товарищи-красноармейцы его обнаружили и изъяли.
– Ты вот что, Ваня… Повремени пока. Командира ихнего ночью арестовали как врага народа. За мягкотелость, понимаешь ли, в хлебозаготовках.
– Наверное, снова Кондратьич постарался.
– А то кто же? Я уже и не знаю, что делать с этим пакостным стариком. Но легче нам не станет… Вместо Якова Самуиловича назначили Лейбу Исааковича Гутмана. Тот – настоящий зверь. За три колоска может расстрелять на месте. Боюсь, худо будет, если к нему попадут материалы твоего дела.
– На все воля Божья…
– На Бога надейся, да сам не плошай.
– Что же это происходит, Юстим? Неужели товарищу Сталину никто не говорит правды?
– Товарищ Сталин далеко. И не каждый честный коммунист к нему подступится. А разные шептуны – всегда рядом. «Валюты не хватает… Так сказать, на индустриализацию страны… Надо бы еще продать хлебушка за рубеж, а кулацкие элементы, того, не желают сдавать норму…» Вот такие, братец, дела. У меня на Кубани тоже, наверное, все вымерли. Который день писем не получаю.
– И где же выход?
– Пока Гутман нє прибыл, я дам тебе направление в город – на работу. Будешь получать продпаек, глядишь, и семье чем-то подсобить сможешь.
– Да куда я, Юстим, без деток? Шестеро у меня. И все кушать просят. Нет, не для того мы революцию делали, чтобы в родном краю с голоду подыхать.
– Думаешь, у меня сердце кровью не обливается? – ударил по столу председатель. – Эх, Ваня, Ваня… На Киевщине и Харьковщине ежечасно, нет – ежеминутно… Люди хотят уехать, а их не пущают… Да что тебе говорить? Иди – работай, надо будет – вызовем!
Вернувшись домой, Иван Гаврилович быстро нашел мальчишек и сразу же повел их в лес.
– Ну, показывайте, где ваш скарб?
Андрей приподнял нижнюю ветку молодой елочки и начал раскапывать небольшой, покрытый осыпавшимися иголками, бугорок. Под ним оказалось несколько боровичков. Крепеньких, пузатеньких, но очень маленьких – с наперсток.
Алексей разочарованно свистнул.
– Ну, дела! Может, правду говорила баба Паня, что грибы не растут после того, как их кто-то увидел?
– Все может быть, – согласился отец. – Давайте срежем хоть эти.
Он наклонился и уронил взгляд влево:
– Смотрите, дети, маслюк. А вон – еще один… И еще…
Парни упали на колени и стали собирать лесной урожай.
Кошелка, которую они предусмотрительно взяли с собой, вскоре оказалась полной.
– Вот что я вам скажу, мои хорошие, – на обратном пути начал серьезный разговор Иван Клименко. – Нас ждет еще больший голод. Сами видите: в селе всю живность перебили. Старшие – Федор с Ниной – поедут на учебу в город, младшие – Варя и Марийка останутся с нами: им самим не выжить. А вам надобно бежать!
– Надо – значит, надо. Только куды? – несмело поинтересовался Андрей.
– На Волыни у мамы есть родная сестра – ваша тетя. Ганя ее зовут. Пробирайтесь к ней, пока не ударили морозы.
– Ни, тату, мы с вами! – решительно возразил Алеша, впервые в жизни переча отцу.
– А если меня не станет?
– Как это? – округлили глаза братья.
– А вот так. «За контрреволюционную деятельность и саботаж»…
– Так вы ж у нас того, одним из первых в колхоз вступили!
– Завтра в село прибудет новый командир прод отряда. Тот на былые заслуги взирать не станет. Трах-бах – и готово!
– Но…
– Никаких «но». Ежели что со мной случится – сразу садитесь в лодку и плывите вниз по течению. Вода сама вас вынесет куда надо!
Отца забрали в тот же вечер. Всю ночь держали в сельсовете, заставляя подписать какие-то бумаги. Но Иван упрямо отказывался.
Ночью его и еще десяток мужиков из соседних сел под присмотром нескольких вооруженных красноармейцев отправили в губернский город. Больше о них никто не слышал…
Как только на востоке запылал край солнечного диска, Екатерина, плача, стала собирать детей в дальнюю рискованную дорогу:
– Андрейчик, Алешенька… Родные вы мои, милые. Никогда не забывайте своих родителей… Что бы не случилось – пишите письма. И при первой возможности – возвращайтесь домой.
– Добре, мамо, – еле сдерживал слезы Андрей.
– Вот адрес тети Гани. Она добрая и чуткая, примет вас, как родных… Лодку пустите дальше по течению, больше она нам не понадобится. Ну, с Богом… Берегите себя!
– Не волнуйтесь, мамо. Все будет хорошо! – клятвенно заверил Алексей.
Алеша достал заблаговременно припасенный нож и полоснул его лезвием по привязанной к дереву веревке, другой конец которой был продет в кольцо, закрепленное на носу покачивающейся на волнах лодчонки.
– Залазь, – прошептал, озираясь по сторонам.
Брат послушно уселся на одну из поперечин.
– Ложись!
Андрей упал на дно ногами в сторону кормы.
Алексей вошел в воду, оттолкнул лодку от берега и, перевалившись через ее борт, улегся, вытянувшись в противоположную сторону.
Подхваченное мощным течением, легкое деревянное суденце резво побежало на вожделенный юго-запад.
По левому берегу широкой полноводной реки неторопливо брели трое советских пограничников. Впереди них бежала собака. На груди старшего наряда болтался бинокль. Время от времени он прикладывал его к своим зеницам и четко отдавал команды:
– Кажется, на нас плывет какое-то бревно. Рядовой Гатаулин!
– Я…
– Похоже, это лодка. Готовьте багор!
– Есть!
Стройный молодой солдатик с раскосыми, вечно улыбающимися глазками, ловко нырнул за ближайший куст за длинной палкой, на конце которой виднелся острый железный крюк и пошел к месту, где фарватер реки пролегал у самого берега.
Когда гонимая течением лодка с братьями приблизилась на минимальное расстояние, он попытался зацепиться за ее борт, но Андрей успел вставить под крюк лезвие своего топорика и вывернуть багор.
Пограничник попробовал повторить задуманное чуть ниже, но снова безрезультатно.
Тем временем лодку уже вынесло течением на середину реки.
– Чертов туман! – сплюнул Гатаулин. – Ничего нельзя рассмотреть! Но там кто-то есть! Точно! Нутром чую!
– А мы сейчас проверим! – злорадно улыбнулся старший наряда и, припав на одно колено, выстрелил. Затем еще раз. И еще. Одна из пуль попала Алешке в руку. Он взвыл от боли и поднялся в полный рост.
Ствол винтовки еще дважды полыхнул огнем.
Мальчишка схватился за грудь и свалился за борт.
– Марат! – прохрипел сержант.
– Я! – сразу же отозвался Гатаулин.
– Достать диверсанта!
– Есть!
Солдат быстро разделся и полез в воду. Спустя мгновенье раненый оказался на берегу.
А лодка с его братом понеслась дальше.
Глава 2Война
Начало лета 1939 года.
Сначала поездом, затем – на подводе Клименко добирался к своему новому месту службы. Впрочем, новым его можно было назвать только условно. Ибо прежде, чем поступить в военное училище, Алексей провел здесь целых пять лет как воспитанник. Сам командир заставы Никитин взял над ним шефство!
А вот и он.
Все такой же стройный, подтянутый, только первая седая прядь появилась на левом виске.
– Лейтенант Клименко для дальнейшего прохождения службы…
– Отставить! Иди-ка сюда, сынок, дай я на тебя полюбуюсь! Хорош… Хорош… Совсем не похож на того подстрелыша, которого мы выудили в реке семь лет тому назад… Да, кстати, как закончил училище?
– На отлично, Василий Ефремович.
– Молодец… Домой заезжал?
– Нет.
– Почему?
– Ответ пришел на мой запрос. Из сельсовета. Больше нет у меня ни одной родной кровинки на всей земле.
– Так уж и ни одной? А я?
Алеша бросился к майору и обнял его.
– Только вы и остались, батьку.
– И тетка.
– Какая еще тетка?
– Анна.
– А-а-а… Вы нашли письмо? И ничего не говорили мне столько лет?
– Бумага, конечно, сильно намокла, но мы почти дословно восстановили текст. «Прийми моих деточек, как своих родных»… Что это означает?
– Наверное, родители собирались переправить через реку еще кого-то.
– Наверное…
– Как бы там ни было, теперь вы для меня и отец, и мать.
– Спасибо, сынок!
Они еще раз обнялись и пошли вдоль берега пограничной реки.
– Вот, скажи мне, почему так получается? – пустился в философствование майор. – Мы с тобой – украинцы, и по ту сторону – вроде бы такие же малороссы… А живем в разных державах? Нет, чтобы объединиться и сообща взять за горло капиталистическую гидру…
– А может, они того, не хотят никого брать за горло? – несмело возразил Клименко.
– Хотят… Паны называют нашего брата быдлом, запрещают изучать родной язык.
– Так и мы с вами вроде как не на мове балакаем…
– Отставить… Понимаешь ли, сынок, мы строим социализм, общество будущего, в котором не будет эксплуатации человека человеком, где рабочие и крестьяне наконец-то получат возможность реально управлять государством… А у них при власти – паны, шляхта, готовые спустить три шкуры с трудящегося человека.