С талантливыми детьми интересно на ранней стадии, пока с ними еще ничего не сделали. Может, еще посижу-посижу в яме, и пойду преподавателем… Талант у человека от бога… Убить его ничего не стоит, ломаного гроша за него сейчас не дают… Жалко этих детей. Для чего-то природа на них тратилась…
Клёнышева. А что, правильно! Педагог – занятие почетное! У моей младшей слух есть. Уже на пианино играет одним пальцем… поет хорошо.
Коняев. С наследственностью у нее неважно.
Клёнышева. Ты меня совсем… решил… Я в школьном хоре солисткой была.
Коняев. Я, Мила, в Бычка мало верю… Мычать твоя девочка будет, петь – едва ли…
Молчание.
Извини.
Клёнышева(тихо). Ничего…
Молчание.
Коняев. Прости меня…
Клёнышева. Ничего, ничего. Расслабимся, Клёнышева… расслабимся…
Коняев. Что?
Клёнышева. Это я так себе говорю, когда мне больно… Ничего, я от тебя получила то, что заслужила. Запомнил, значит… ничего не забыл.
Молчание.
Ты любил, а я, видишь, над тобой издевалась. (Пауза.) А ты до сих пор не избавился, Коняев, не-ет не избавился! Скажи, Вадик, мне это нужно знать… Подожди, хочу, чтобы ты тоже все знал. Кто только за мной не ухаживал, какие руки мне предлагали! Валька Краснов – директор шинного сейчас, Третьяков – уже в Москве, в Министерстве цветных металлов, Николай Баскаков, генерал-полковник авиации… когда овдовел, просил руки. Я с ним в Варне вместе отдыхала… И вдруг – Бычков! Первый раз он ко мне подошел на каком-то совещании. Его тогда только-только из района перевели… Стоим в буфете, я заговорилась с кем-то, вдруг вижу – он впереди меня. Я ему говорю: «Бычков, ты сзади», а он говорит: «Клёнышева, что у вас здесь в буфете по чину выстраиваются?» Я возьми и ляпни: «И по чину, и по росту». А он на полголовы меня ниже. Слова не сказал, отошел. Только взглянул. Года не прошло – не я, а он меня вызывает. Держит в приемной, не принимает… Второй раз – тоже самое, в третий я не пошла. Тогда он пришел сам. В любви не признавался, высоких слов не говорил.
Молчание.
Он чутьем чует, кто ему полезен, кто нет. Людей по-другому не понимает. Он без особенных талантов, а скоро, я думаю, увидишь его на широких московских улицах, заметишь лицо в потоке машин. Читал твои письма Бычков… Я ему их читала… Смеялся… И я тогда смеялась…
Молчание.
А теперь говори.
Молчание.
Коняев. Я обидел тебя… прости.
Клёнышева. Ты поедешь со мной, я так решила. Никого не будем ждать. Машина моя недалеко. Конечно, я уже не то, что раньше, но все-таки. Не отворачивайся… Ты ведь вспоминал обо мне, не только мертвую видел… живую тебе тоже хотелось. Не отворачивайся… С другими – меня вспоминал… (Обнимает его.) Это я, та самая… Подумаешь, каких-то десять-пятнадцать лет. У меня кожа-то как у двадцатилетней… Мне секретарша говорит: давайте, Людмила Ивановна, с вами кожами поменяемся… (Тихо засмеялась.) Руки у тебя красивые… Пальцы тонкие… Бледный ты какой… На дворе лето… ты хоть загораешь? Плешивый… Когда Мадлен про тебя сказала, я почему-то представила тебя с бородой… Поехали!..
Коняев. Не могу…
Клёнышева. Не слышу, что говоришь… не слышу.
Коняев. В Симферополь привезут дочь… она на руках у чужого человека.
Клёнышева. Я этого не слышу.
Молчание.
Коняев. Я должен ехать…
Клёнышева. Позвоню в ГАИ, снимут у вас номера… Тяжело мне… Не знаю, что такое… Мне Мадлен про тебя сказала, я обрадовалась… мне как будто легче дышать стало… заехала в парикмахерскую… Что с тобой? Я не буду говорить больше… Ты что, не смотришь на меня? Боишься, да? Ну, посмотри же… Что же ты так целуешь? К щеке прикоснулся, я не услышала ничего. Целуй, не бойся…
Коняев. Кто-то идет по полю… Я не вижу кто.
Клёнышева отодвинулась. Внизу остановилась Подрезова.
Клёнышева. Сотри помаду на подбородке.
Коняев. Что?
Клёнышева. Помаду… Господи, да на подбородке же… ниже.
Подрезова некоторое время стоит молча, отвернулась от трибуны, немного демонстративно рассматривает разбитые скульптуры.
Подрезова(зовет). Вадик, извини… На одну минуту, пожалуйста.
Коняев спускается вниз. Подрезова улыбается. Она – это сразу заметно – слегка навеселе.
Подрезова. Я пришла к такому выводу… одна вещь таких больших денег не стоит. Давай на эту сумму еще что-нибудь… На вторую половину… Я ее забирать не буду: ты сейчас в затруднении… в смысле денег. Бритву я нашла, кому загнать. В моем подъезде живет соседка, она все покупает, что ни предложишь. Дала деньги не глядя… Но оказалось, бритву хочет взять Вера Семенихина… Она пришла первой, в смысле раньше, чем я… и берет для брата. Для соседки моей мы с Олегом договорились на эту сумму найти какой-нибудь пузырек… Ей все равно, лишь бы деньги потратить. Значит, свои триста тридцать, за вычетом тридцати соседки, я отдала Олегу… Он моментом съездил и привез вина… Как ты думаешь, сколько он взял?! (Пауза.) Он ящик вина, Вадик, привез… Ящик сухого вина… Такой у тебя товарищ… Что он просил передать… Самохвалова одежду вернула… потому что ее отец на замок запер… сказал, пока не снимет, не выпустит. Позвали Семенихину, та ее едва-едва уговорила… Вадик, ты не обижайся… Мы здесь до такой моды не доросли. Ходить в таком открытом виде для нас – порнография. Срам этот Вера принесла…
Коняев. А где она сама?
Подрезова. Самохвалова? Она под арестом…
Коняев. Вера где?
Подрезова. Да вон она на той стороне сидит… Вадик, ты извини, у меня время не ждет… я наволочки сняла, простыни поставила… Выходной день, сам понимаешь, сколько работы…
Коняев. Кто там еще?
Подрезова. Там я, Олег… и Семенихина.
Коняев. Давно?
Подрезова. Вера ждала, пока вы тут выясняете отношения… А мы недавно подошли… Ты что, нас не видел?
Коняев. Нет…
Подрезова. Я лично не прислушивалась… Мы с Олегом приложились. Он для виду… Говорит, за рулем. А я приняла… Вера пить не стала… Ближе к делу. Ты не против? Я тоже без вас не хотела, а он говорит: «Выпей, Шура, за упокой одного хорошего человека. Скажи что-нибудь жалостливое, по-русски»… Так я и не поняла – смеется или шутит… Но отказаться… вроде грех… я выпила… так что ты на меня не обижайся… Ближе к делу. Ты не против?
Коняев. Что тебе нужно, Шура? Я ничего не понял… Ты выпила… ты торопишься, и что?
Подрезова. Я тебе сказала: наволочки я сняла, поставила простыни… Подожди, не сбивай меня… Олег не против, чтобы я у тебя на ту сумму попросила еще одну какую-нибудь вещь… стоимостью сто пятьдесят рублей… максимум. Сумки, он сказал, остались у тебя…
Коняев. Их нет.
Подрезова. Как нет?
Коняев. Не знаю. Можешь подняться посмотреть.
Подрезова. Куда же они делись, Вадик? Сами поехали, что ли?
Коняев. У Мадлен остались… Я вернулся, ее нет… Подожди, она придет.
Молчание.
Подрезова. Купил он меня… Заливал про усопшую душу. Вина подлил и проехал. Вы, ребята, фармазоните. Вадик-Вадик… не ожидала от тебя.
Коняев. Придет Мадлен, возьмешь что-нибудь. Деньги свои забери.
Подрезова. Да что ты мне всё эти деньги суешь? Могу я на себя хоть раз в жизни сумму бросить! Что я совсем ничего не стою?! (Отошла, помахала наверх рукой – Клёнышевой.) Извините меня, пожалуйста, что помешала…
Клёнышева. Не подойдешь даже поздороваться, Подрезова.
Подрезова. Подниматься времени нет. Здравствуй, Людмила Ивановна.
Клёнышева. Как жизнь, чем занимаешься?
Подрезова. Стираю…
Клёнышева. Я вообще говорю. Работаешь?
Подрезова. Работаю, а куда денешься! Вадик, так, значит, ждать мне Мадлен или как?
Коняев. Жди.
Подрезова. Тогда я назад трусцой.
Коняев. Идите сюда.
Подрезова. Спокойно, товарищ! Мы знаем, когда надо подойти.
Шура побежала по полю назад к западной трибуне. Коняев остался внизу. Подождав некоторое время, вниз спустилась и Клёнышева.
Коняев. Они там сидят…
Клёнышева. Ну и что?
Коняев. А ты видела, когда они пришли?
Клёнышева. Видела…
Коняев. Зачем я тебе понадобился?
Молчание.
Клёнышева. Значит, пришла пора прощаться. Прощай, сударь – друг детства и юности.
Коняев. Будь счастлива…
Клёнышева. При всех недостатках Бычков имеет одно достоинство: души не требует. Он и не догадывается, что такая имеется. Что ты чувствуешь или переживаешь – ему без разницы.
Стоят молча и смотрят, как по футбольному полю к ним приближаются Подрезова, Семенихина и Потехин с ящиком вина на плече.
Коняев. Сколько он у тебя взял?
Клёнышева. Он просил тебе ничего не говорить. Молчи, а то выходит, что я его продать успела.
Молчание.
Минут пять посижу с вами и пойду… иначе подумают, что я от них ухожу… И так про меня говорят – сухая слишком.
Потехин(подходя). Шурин, моя жизнь под угрозой. Саша считает, что я ее обманул.
Поднимается на трибуну. Вслед за ним потянулись и остальные. Потехин, поставив ящик, достает бумажные стаканчики, открывает бутылку.
Подрезова. Если ты меня обманул, то здесь кирпичей много, трудно будет убежать… как ты говоришь, – «бублик»?
Потехин. Бараночка. Примите еще вина, Шура.
Подрезова. Хватит.
Молчание.
Коняев. Что с Наташей? Вера, она придет?
Семенихина. Ей стыдно перед тобой, что она ничего не купила.
Молчание.
Коняев.