5) Лемеш — слово праславянское; во всех славянских языках оно ныне находится и даже звучит совершенно одинаково; изменяется только ударение.
6) Роля — слово праславянское: в церковнославянском — ралша; русском — роля, ролья; словацком, лужицком, полабском, польском — rola; сербском и хорутском — ral.
К праславянским словам принадлежат также:
7) леха в значении полосы или меры земли, 8) гряда в значении полосы земли, взрытой для посева, 9) загон или гон в значении определенного участка пахотной земли, 10) борозда в значении тропинки или полосы между гряд, 11) сеяние, 12) ярина, 13) озимина, 14) борона, 15) мотыга, 16) жатва, 17) серп, 18) сноп, 19) вилы, 20) стог, 21) молотьба, 22) цеп, 23) солома, 24) сито, 25) решето, 26) млин, 27) жернов, 28) отруби, 29) мука и некоторые другие.
К праславянским словам относятся также следующие: тесто, дрожжи, квас, преснок, хлеб, пирог, калач, коровай, каша, толокно, кисель (21, 20–32, 51–56).
Славянское пшено, пшеница Миклошич производит от пхати — contundere; в таком случае оно означает то зерно, которое употребляется в пищу не по древнейшему обычаю, непосредственно в виде поджаренных колосьев, но размельченное в муку посредством толчения или трения (120, с. 326).
К славяно-немецкому культурному кругу принадлежит слово рожь, древневерхненемецкому — rosso, англосаксонскому — ruge, прусскому — rugis, литовскому — ruggys, чешскому — rez. Происхождение слова темное. Бенфей думает, что рожь есть красное зерно и перешло к немцам из славянской земли. Некоторым подтверждением мнения знаменитого филолога служит мнение ученого-ботаника де Кандоля, что родиной ржи была страна между Альпами и Черным морем, область нынешней Австрийской империи (37, с. 328), где славяне жили уже в очень древнее время. Впрочем, мнения о родине ржи различны, и в некоторых сочинениях родиной ржи выставляется Средняя Азия (263, с. 19).
Славянское вообще, малорусское в особенности, слово жито происходит от жити. В слове этом сосредоточивается много смысла и содержания; им выражается главное благо народа, так что благо можно поставить синонимом жита, что и сделано в одном месте Евангелия от Луки: «И соберу ту вся жита моя и вся благая моя» (Лк. 12: 18).
Можно думать, что такие слова, как поле, древнеславянский язык — пыро, литовский — kwetys, готский — hwaiteis — первоначально принадлежали пастушескому быту, а впоследствии получили значение земледельческих слов. Так, слово поле хотя и употребляется в значении местности, покрытой хлебными растениями, но в действительности, по старинному своему значению, содержит в себе понятие обширного открытого пространства без леса. В сказках и песнях поле широкое, чистое. В древних грамотах польские города — степные города. Дикое поле — степи херсонские и екатеринославские. Древнеславянское пыро в значении пшеницы, гороха, чечевицы, греческое пирос, литовское puraj (озимая пшеница), вероятно, происходят от одного подобнозвучного слова, означавшего в глубокой древности траву. Древнейшее значение этих слов сохранилось в северных языках, в русском слове пырей, чешском — руг, англосаксонском — fyrs lolium, в английском — furz.
Таким образом, пыро служило названием для травы и впоследствии было применено к пшенице (37, с. 326). До некоторой степени представляется вероятным внутреннее родство готского hwaitais — пшеница, литовского kwetys — пшеница, славянского квет, цвет, польского kwiat, малорусского квитка; быть может, первые два слова некогда имели то же значение, что последние, и только с течением времени вышли из такого значения и стали выражать собой важное в жизни народа хлебное растение. Пшеница могла представляться лучшим цветком-травой, какой природа дает человеку. Малороссияне ныне говорят, что «жито красуется», т. е. наливается в поле и услаждает взор человека, как лучший цветок.
Пределы земледельческой культуры с течением времени все более и более расширялись в этнографическом и географическом отношениях. Народ, ознакомившись с благами, доставляемыми хлебопашеством, крепко его держится и настойчиво распространяет. Нельзя, однако, не отметить того явления, что географические пределы земледельческой культуры отдельного народа иногда суживались, временно сокращались по несчастным историческим обстоятельствам. В этнографических пределах малорусского народа яснее всего обнаружилось обусловленное историческими обстоятельствами колебание в географическом распространении земледелия. Южнорусский земледелец то выдвигался к Черному морю и к Донцу, то отступал далеко на северо-запад, бросал не только Харьковщину, но и Полтавщину и южную часть Киевщины. Лишь только светлый Ормузд в виде литовских князей, польских королей или московских царей брал верх над мрачным Ариманом, над ханами крымскими, белгородскими, над турецким падишахом, как малорусский земледелец выдвигался вперед, в глубь дикого поля, как пионер европейской цивилизации.
Древнейшие русские письменные памятники: Летопись Нестора, Житие преподобного Феодосия и «Русская Правда» — заключают много указаний на развитый земледельческий быт. В древней летописи хлебопашество впервые упоминается под 946 г. После того как древляне убили Игоря, Ольга с войском подступила к Искоростеню: «Древляне затворишася в граде и боряхуся крепко из града… И стоя Ольга лето, не можаше взяти града и умысли сице: посла ко граду глаголющи: „Что хочете доседети? А вси града ваши предашася мне и ялися подань, и делают нивы своя и земли своя, а вы хочете измерети гладом, не имучеся по дань“» (99, с. 57). Слова эти служат ясным свидетельством, что в половине X века, когда жила Ольга, или, что уже несомненно, во второй половине XI века, когда жил летописец, записавший народное предание о походе Ольги на Искоростень, земледелие было распространено даже во всей древлянской стране, считавшейся на Руси сравнительно глухой и бедной.
В древних памятниках разбросаны известия о земледельческих орудиях, о рабочем скоте, о способах земледельческого хозяйства и о родах хлебов. В Южной России, где черноземный слой толст, был в употреблении плуг. Плуг и борона упоминаются в «Русской Правде». В Северной России, в Новгородской и Суздальской областях, должно быть, употреблялась соха, с XIV столетия часто встречающаяся в актах как главное орудие севернорусского земледельца. В Первоначальной летописи под 1103 г. говорится о лошади как о рабочем скоте в Приднепровском крае, где впоследствии для земледелия всегда употреблялись волы. «Дивно ми, дружино (говорил Владимир Мономах дружинникам великого князя Святослава), оже лошадий жалуете (дружина Святослава не хотела оставить смердов без лошадей в рабочую пору), ею же кто орет, а сего чему не промыслите, оже то начнет орати смерд, и, приехав, половчин ударить и стрелою, а лошадь его поиметь, а в село его, ехав, иметь жену его и дети его, и все его именье? То лошади жаль, а самого не жаль ли?» (99, с. 267). Для возделывания земли употребляли и волов; в древнем языке сохранилось название — «рало волово» (7, с. 59). В летописном предании — Обрин: «Аще поехати будяше Обърину не дадяше въпрячи коня ни вола, но веляше въпречи 3-ли, 4-ли, 5-ли жен в телегу и повести Обрена…» (99, с. 2). Выходит таким образом, что в Киевщине ездили на конях и волах, как ныне ездят в Малой России.
Хлеб складывали в копны, хранили его в гумне и молотили цепами, на что имеется сравнительно позднее указание в Уставной грамоте митрополита Киприана 1391 г. Обмолоченный хлеб хранили в сусеках, на что есть указание в Житии преподобного Феодосия и в Печерском патерике, и в клетях, на что есть указание в Первоначальной летописи. Хлебные зерна раздроблялись посредством ручных мельниц. В Печерском патерике о преподобном Феодоре говорится: «Постави же в пещере жерновы и от сусека пшеницу взимая, и своими руками измеляше». В Житии Феодосия говорится, что печерские иноки «ручная дела строяще и тако носяще во градъ про даяху и темъ жито купяху и се разделяхуть, каждо в нощи свою часть и измеляшет на строеше хлебомъ». Хлеба уже в XII веке разделялись на яровые и озимые. Впервые яровые хлеба упоминаются в Приднепровье под 1103 г., озимые — в Новгородском крае в 1127 г. В Северной России хозяйство велось притеребами, т. е. расчищали новь, углублялись в леса и там заводили сенокосы; выжигали леса и поднимали целины. Самые поселения в Средней и Северной России легко переносились с места на место, и потому в древности было множество пустошей, селищ, деревнищ, починков, новоселков (16, с. 43–44, 47–50).
Для исследователя хлебных песен и обрядов немалый интерес представляет решение вопроса, какие хлебные растения преобладали в Древней России, т. к. с удовлетворительным решением этого вопроса связывается приблизительное определение времени возникновения некоторых обрядов, хронологическая их давность. Кстати, для решения такого вопроса в древних русских памятниках есть некоторые, правда, весьма шаткие и загадочные, данные. В драгоценном в историко-бытовом отношении Житии преподобного Феодосия находятся явные указания, что в конце XI века в краю, прилегающем к Киеву, самым употребительным хлебным растением была рожь. Пшеница была известна как «чистый хлеб» и употреблялась, между прочим, монахами в смеси с медом как лакомство в пяток первой недели Великого поста. По-видимому, и в XI столетии жито и пшеница употреблялись так же, как ныне, первое — массой народа, вторая — людьми зажиточными, богатыми. Рожь или пшеница была предметом обрядового действия в древнее время — сказать трудно; вероятно, и та, и другая, преимущественно — пшеница как высший сорт хлебных растений, наиболее приличный торжественности обрядового действия. «На севере, — говорит А. Щапов, — при усиленном химизме дыхания хлеб особенно необходим. Мясо для русских не заменяло хлеба. Они почти нисколько не ценили естественное изобилие животной пищи и только хлеб считали главизною всего и „самой животины“. В случае неурожая или какого-нибудь недостатка хлеба русские испытывали страшные бедствия, несмотря на изобилие животной пищи. Из-за хлеба народ наш не раз производил страшные бунты… Хлеб и земледелие были первыми, главными, преобладающими рычагами колонизации и культуры русской земли… По естественным условиям лесная почва, в Древней Руси преобладавшая, естественно, всего больше обусловливала культуру ржи, а не пшеницы, т. к. она более всего содержала перегноя, не доставляющего пшенице кремнекислого калия и фосфорнокислых солей. Древнерусские поселенцы, конечно, научным образом этого не понимали и не сознавали. Но вековой опыт, показавший на практике наибольший успех разведения на черноземной почве ржи, а не пшеницы, побуждал все починки и деревни, „ставившияся ново или на новь, на лесех“, основывать преимущественно на ржаных полях. И действительно, вся лесная агрикультура основывалась главным образом на ржаном хлебопашестве, и земледельческое население насаждалось и воспитывалось в диких лесах, на ржаной почве. Даже в имениях богатейших и знатнейших бояр, которые больше всех потребляли пшеницу, деревни сеяли больше всех хлебов рожь, примерно, maximum пшеницы — 20 десятин, minimum ржи — 33–35 десятин. Крестьянские же поля почти исключительно засевались рожью, с небольшим количеством овса, ячменя и отчасти — гречи и гороха. Что культура ржи главным образом мотивировала распространение земледельческих поселений, — это видно из истории земледельческой колонизации Сибири, особенно Восточной. Так, например, на Лене, Илиме, по Иркуту и проч. все пашенные поселения устроились главным образом с целью возделывания ржано