Весна, весна красная!
Приди, весна, с радостью,
С великою милостью:
Уроди лен высокий,
Рожь, овес хороший (209, с. 10).
В словинской весенней песне:
Боже, дай ведра,
Боже, покати свое колесо
На наши житницы
И на наше поле… (198, с. 153).
В Малороссии на весеннего Егория женщины поют:
Ой, випимо, родыно,
Щоб нам жито родыло,
И житечко, и овес,
Щоб зiбрався рiщ увесь,
И пшеныця, и ячмiнь,
Щоб нам житы смачнiш (204, 3, с. 32).
В пространной волочебной песне, распеваемой в Белоруссии в день Воскресения Христова, между прочим находится следующее пожелание урожая:
Отчини окно, зерни у гумно,
Отчини другое, зерни у поле,
Да што же у поле рано гомонило?
Гомонило у поле ядрено жито.
Ядрено жито господаря кличе:
«Да ты, господару, отведай мене,
Отведай мене у скородзе,
Отведай в усыпание,
Отведай мене в красованне,
Отведай мене в полованне.
Як пойдем жнецов нанимать…
Да уродзи, Боже, ядрено жито,
Ядро з ведро, снопок с пирожок,
А зернышко с орешок,
У поле капами, а у гумне стогами,
Щоб так густо, як на небе звезды,
Ярь и пшеницу и усяку пашныцю» (209, с. 100).
В другой волочебной песне:
Роди, Божа, жито и пшаницу,
Жито, пшаницу, усякую пашницу,
Колосом колосисто, ядром ядристо,
Сноп от снопа на две стопы,
Копа от копы на четыре стопы,
С одного колоса бочка жита,
С другаго — другая, с третьяго — третья (14, с. 2).
Во Владимирской губ. при вождении колоска поют:
Пошел колос на ниву,
На белую пшеницу.
Уродися на лето
Рожь с овсом,
С дикушею[17], со пшеницею (11, III, с. 764).
В малорусских колядках:
Дай же ти, Боже, в поле урожай,
В поле урожай, а в гумно звожай,
А в гумне хлибно, в оборе обильно,
В дому весiльно, на славу втiшно (41, II, с. 37).
Щоб ему, господину, и коровки булы
И неврочливыи, и молочливыи,
И овес-самосiй, и ячмень-колосiй,
И пшеныця-сочевыця,
И горох… (204, 3, с. 266)
В польской колядке:
U tego pana
Biała kamienica:
Urodzi się iżyto
J jara pszenica (198, с. 153).
Хлеб довольно часто встречается в начале бытовых и семейных песен, в запеве и в сравнениях встречается изредка и в конце песни, в общем выводе, заключении или морализации.
Жатва. Художник А.А. Пластов
Хлебные запевы иногда стоят в неразрывной связи со всем содержанием песни, иногда представляются явлением случайным, приставным и составляют собственно хлебную типичную фразу. В запевах бытовых песен «Из-за горы витер вiе — жито половiе» указывает на необходимость труда (например, 204, 5, с. 169). «Ой час, маты, жито жаты, — колос похилывся», — в песнях обычное выражение пожелания замужества (204, 5, с. 206; 41, I, с. 67). Такое же значение предполагает запев: «По долу, долу яра пшеныця; до пшеныци вбита стеженька» (41, II, с. 86, 92). Запев в белорусской песне: «Говорила и рожь, и пшеница, на нивушке стоя, говорила: „Я не могу на нивке стояти, колысом махати, только могу у стогах стояти“» и проч. (209, с. 216) — представляет собственно дожиночную песню; но такого рода дожиночные песни входят в свадебные, застольные и др. В малорусской песне «Як задумав голубонько диты годоваты» (204, 5, с. 790) аллегорического содержания главная мысль о незаменимости родины выражается в двух последних строках типичным хлебным сравнением:
А на тiй же Украйни жито та пшениця,
А на тому та Полисси кукиль та митлыця.
Жито, пшеница, орание поля входят в народно-поэтические сравнения и употребления в связи с другими предметами внешней природы, причем отвечают общему ходу народно-поэтического творчества, общим народно-поэтическим приемам сравнения и уподобления. В сравнениях и уподоблениях обнаруживаются характерные черты народного миросозерцания. Более всего сравнений, уподоблений и эпитетов вызывают молодые лета, парень, девушка, любовь в разных фазисах ее развития, замужество, радость и горе. Так, о молодых летах:
Як скоро ти красни цвиты одцвитають,
Так скоро молодыи лита пропадають (204, 5, с. 475).
Ой из-за гори, из-за кручи
Орли вылитають, —
Не згадаю я роскоши,
Вже лита минають (204, 5, с. 83).
Парень сравнивается с солнцем, соболем, орлом, соловьем, селезнем, голубем (204, 5, с. 6, 40, 8, 73, 76, 33), с дубом, хмелем, ромашкой, квитчатым барвинком (204, 5, с. 13, 19, 11, 44, 14). Парень, сознающий свое одиночество и желающий жениться: «У чистому поли былина» или суховерхая береза (204, 5, с. 209, 27). Жених — украшенный терем (187, 2, с. 121), облако (74, с. 2), шершень:
Прилетев шершень з стели,
Та впал на постеле —
Де Марусечка спала… (41, I, с. 114)
Девушка — вечерняя звезда, золото, рыбка, цветок, вишня, зеленая верба, тополь, бузина; белизна ее — бузиновый цвет; очи — шелковичные ягоды; половой орган — «хустына, шовком шитая»; «криница край перелаза» (204, 5, с. 54). Девушка-невеста — золотое перо, молодая кукушка (41, II, с. 100, 104), куница (225, с. 69), самка павлина, розмарин, сиреневая ветка, пчела, шелковинка на катушке или шелковинка, плавающая по морю (74, с. 26, 33, 37, 38, 39).
Возникновение любви — появление цветов: «Ой на гори, ненько, зацвило синенько, — нихто мене так не любить, як той Коваленко» (204, 5, с. 111), развитие леса, склонение калины над водой, хождение по роще, повевание ветра, копание колодца (204, 5, с. 115, 18, 58, 83, 79, 153). Символическое выражение любви в песнях малорусских определяется иногда весьма характерно: сближением двух предметов, стоящих в природе или в домашнем быте в тесной зависимости один от другого. Например:
Плыве човен воды повен,
Плыве и весельце:
Чи так мене верно любишь,
Як я тебе, серце? (41, III, 299; 204, 5, с. 22).
Ой у поли озерце,
Там плавало видерце:
Соснови клепки, дубове денце —
Не цураймося, серце! (204, 5, с. 169, 129, 256).
Сопилочка с калиночки —
Ясенове денце —
Ой хто ж мене та не любить,
Рожен ему в серце (204, 5, с. 10).
Козак спит; девушка его будит, чтобы турки не убили его, не украли его коня — песенный образ любви (204, 5, с. 19). Будит, потому что любит. Другой часто встречающийся песенный образ любви и желания выйти замуж — стлание постели (204, 5, с. 23, 44 и др.).
Приглашение девушки-невесты начать общую, супружескую жизнь выражается стихом:
Ой ты, дивчино славнаго роду,
Возьми хвартушок, ходим до саду,
Нарвем яблок, нарвем грушок,
Нарвем грушок повен хвартушок (204, 5, с. 75).
Потеря девушкой невинности выражается в народной поэзии разнообразно:
Ишов козак яром,
Яром долиною,
Зацвiв козак рожою,
Дивка калыною.
Козак ожинывся,
Дивка зосталася (204, 5, с. 85).
Полюбила Гриця чорнобривця,
А я в батька та гуляла,
А в батька нiчого не робила,
Тилько по садочку походыла,
Волосский оришок посадила… (204, 5, с. 904).
Колодезю мiй глибокiй — коли б я не впала, —
Полюбила прейдисвита — теперь я пропала.
Ростут, ростут опенечки край дорожечки;
Покидаэ парень дiвку через ворожечки (204, 5, с. 262).
Стала слава, стала слава,
Стали й поговори
Да на тую дивчиноньку
Що чорнiй брови.
Ой зацвiла маковочка
Зачала бринити —
Йде козак от дiвчини
Починаэ дниты (204, 5, с. 53).
Ой держала, розум мала
Та упустила в воду (204, 5, с. 52).
Ой як я встрачу коника вороного,
Ой то ты встратышь вiночка рутяного (204, 5, с. 35).
Зацвiла калинонька в лузи (204, 5, с. 63 и др.).
Кроме того, встречаются другие символические выражения потери невинности: девица дает казаку напиться воды, ночует с милым в саду; парень часто лазит через плетень, ломает калину. Впрочем, ломание калины часто означает связь со вдовой (204, 5, с. 85, 822).
Сцена у колодца. Художник К.А. Трутовский
Женитьба и замужество — переход через реку, срубание дерева; согласная супружеская жизнь — рыба с водою; несогласная — «щен чобiт на обцасi, а другiй на корку» или «пишли наши марно лита, як мисяц кругом свита» (204, 5, с. 52, 494, 146, 1067, 1093).
Людской говор и сплетничество — кресание кремня, шум водяной мельницы, черная туча, стругание дерева, звон (204, 5, с. 547, 74, 144, 145, 225, 201).
Радость, довольство и богатство — восходящее солнце, блеск чешуи щуки на солнце, вишневый сад с травой по колено, поповский сенокос и дьяконский колодец (204, 5, с. 1049, 1051, 13, 26).
Горе и плач — схиление травы, дым, усыхание дерева, черные буквы на белой бумаге, пыль по дороге, наступление орды, высыхание воды, колеблемая степным ветром трава, потеря соловьем голоса, восхождение на гору, помутившаяся вода, стрекотание сороки, крик лебедя, течение речки струями (204, 3, с. 235, 124; 204; 5, с. 622, 1028, 1005, 968; 135, 74, 23, 270, 940, 187). Любопытной в историко-литературном отношении чертой горести представляются следующие символические выражения: