В обрядовом употреблении хлеба соль имеет значение, так сказать, дополнительное. В азиатских ветвях индоевропейских языков, по-видимому, недостает соответствующего названия для соли в европейском смысле, поэтому возникло мнение, что индоевропейцы научились употреблению этого минерала во время своего переселения. Когда европейцы поднялись из предполагаемой первобытной страны, те из них, которые пошли на запад, должны были встретить естественные соляные россыпи в окрестностях Аральского озера, потом морей Черного, Адриатического и Средиземного (37, 321, примеч. 2). Ознакомившись с солью, ею стали очень дорожить. Возникали даже кровопролитные войны за соляные источники.
Боярский свадебный пир. Художник К.Е. Маковский
В славянстве по богатству соли важное место заняла Галиция, откуда соль шла в Киевскую обл. В древнейшем своем виде обрядовое употребление соли совершалось при жертвоприношении животных; последних посыпали солью, чтобы они пришлись богам по вкусу. Так, у древних евреев жертвенных животных посыпали солью. Платон называет соль веществом, «любимым богами». Как предмет жертвоприношения соль получила значение предохранительного средства от чародейства. Соль в дальнейшем историческом развитии значения ее обрядового употребления неразрывно соединилась с хлебом во всех случаях его употребления, когда хлеб выражает богатство. Так, молодых благословляют хлебом и солью; на новоселье присылают хлеб и соль; отправляющемуся в далекий путь дают хлеб и соль. В Великой и Малой России гость, застающий хозяев дома за обедом, говорит: «Хлеб-соль вам», «Хлиб та силь», что служит пожеланием богатства.
Глава VII
Юридическое и бытовое значение хлеба. — Хлеб как внешний знак уполномочения и брачного договора. — Хлеб как выражение пожелания благополучия и богатства. — Хлеб — плата за труд. — Хлеб как угощение и пища
Хлеб служит знаком уполномочения. Так, в Великой, Малой и Белой России свата или сваху в дом невесты отправляют с хлебом в руках. В России, Болгарии и Чехии с хлебом в руках приглашают гостей на свадьбу (17, с. 25; 187, 2, с. 167, 289; 251, I, с. 175; 28, с. 31).
Хлеб служит знаком заключенного договора или соглашения. Так, при заключении важной сделки меняются хлебами. В Ярославской губ. во время рукобитья сват соединяет руки отца невесты и отца жениха, три раза переводит пирог через их руки, потом переламывает его пополам и одну половину дает отцу невесты, а другую — отцу жениха (218, с. 20). В великорусской песне невеста просит своих родителей:
Не бейте вы полу о полу,
Не хлопайте вы пирог о пирог,
Не давайте вы меня, горькую,
На чужую, дальню сторонушку (160, 3, с. 160).
Хлеб на свадьбах служит символом брачного союза и внешней формой его юридического скрепления. Так, в некоторых местах Великой России жених и невеста на свадьбе кладут руки на один хлеб (124, с. 20). У словаков жених и невеста на сговоре подают друг другу руки через хлеб. В Саратовской губ. и у поляков жених и невеста съедают вместе один хлеб (187, 2, с. 357; 239, с. 75).
У чехов и словаков после сговора дают жениху большой хлеб, одна половина которого остается у жениха, другая идет невесте. Обе половины разрезают на столько частей, сколько ждут гостей, и по куску посылают в дом тех, которых приглашают на свадьбу; получившие хлеб платят за него немного денег. В Болгарии свадебные мединики пекут в доме жениха и в доме невесты из одной и той же закваски (28, с. 31; 18, 2, с. 24; 64, с. 170).
Хлеб иногда символизирует участие общины, мира — народа в частном деле. Так, в Галиции собирается в дом отца жениха вся родня его во время печения коровая. В Великой и Малой России когда коровай сажают в печь, то за лопату держатся все присутствующие в доме. На свадьбе короваем угощают всех родных (41, II, с. 639; 187, 2, с. 612; 204, 3, с. 380).
На родинах, крестинах, новоселье, именинах, свадьбе хлеб часто служит выражением благополучия и богатства. Чуть не каждый шаг жениха и невесты на свадьбах сопряжен с обрядовым употреблением хлеба, с предварительным расчетом наделить молодых, хотя бы символическим образом, обильным урожаем хлеба, что так необходимо для крестьянского семейного благополучия.
Хлеб часто служит подарком или платой за труд. Так, священнику после свадьбы, крестин, иногда после жатвы дают хлеб. Хлеб приносят также родильнице или дарят его повивальной бабке. В старинное время хлеб приносили учителям. У Квитки-Основьяненка «судящии» получают от бедной крестьянки взятку бубликами.
Наконец, хлеб является простым угощением, независимо от его религиозно-мифического и юридического обрядового употребления. В таком значении «ржица-матушка», «ржица-кормилица» — источник веселья, семейной и общественной радости, почета и ласки.
А я ржи напашу, да во скирды складу,
Во скирды сложу, домой выволочу,
Домой выволочу, да дома вымолочу.
Драни надеру, да пива наварю,
Пива наварю, да мужичков напою,
Станут мужички меня покликивати:
Молодой Микулушка Селянинович!
ОЧЕРКИ НАРОДНОГО БЫТА
Заметка о кобзарях Харьковской губернии
В тяжелые годы XVI и XVII столетий, когда малороссийский народ терпел угнетения от татар и поляков, кобза, или бандура, играла важную роль. Она была верной подругой слепого певца-нищего, бесстрашного наездника-казака, всего народа без различия старшины от посольства. Мелодические звуки бандуры, сопровождаемые мужественными словами героической песни, оживляли угнетенный дух народа и поднимали его на новые подвиги терпения и борьбы. Дума со всей своей поэтической и музыкальной обстановкой для крестьянства и вышедшего из него казачества была хорошей воспитательной школой, освещавшей дорогу «на русськый берег».
С переменой условий народной жизни мало-помалу отошли в область истории и кобзари, почти совсем смолкли их героические думы и выдохлись их бытовые песни. В конце 40-х годов П.А. Кулиш предпринял путешествие по Право— и Левобережной Малороссии, преимущественно по Киевской и Полтавской губерниям, с целью ознакомиться с народными песнями, преданиями и поверьями. На правой стороне Днепра он не отыскал бандуристов; на левой стороне Днепра познакомился лишь с весьма немногими и как на выдающихся хранителей и выразителей народного поэтического творчества указал на Андрия Шута и Остапа Вересая. Лет через 20 после выхода в свет «Записок о Южной Руси» г-на Кулиша г-н Русов, имя которого небезызвестно исследователям южнорусской старины, сообщил в 1873 г., что Андрий Шут скончался, и Остап Вересай, таким образом, остался единственным бандуристом, знающим старинные думы. Вересая возили в Киев и в Петербург, где он пел думы перед многочисленными слушателями. Это глубокий слепой старик, но еще бодрый и впечатлительный. В Петербурге его не смущало присутствие влиятельных и чиновных особ. Он исполнял свои песни так же свободно и прочувствованно, как бы пел их в своем родном украинском селе: на грустных местах плакал, на веселых притопывал ногой и обнаруживал охоту пуститься вприсядку. В Киеве Вересая слушал известный французский профессор Рамбо. В весьма распространенном французском журнале «Revue des deux Mondes» он напечатал пространную статью о Вересае и его песнях, из которой видно, что последний могикан малороссийского народного богатырского поэтического творчества на французского ученого произвел большое впечатление и мелодия малороссийской песни ему очень понравилась. Кроме статьи Рамбо о Вересае есть еще две довольно обширные статьи: одна принадлежит г-ну Русову, другая — г-ну Лисенку. Г-н Иващенко в 1874 г. сообщил Юго-Западному отделу Географического общества, что в Нежинском у. Черниговской губ. проживают два кобзаря — Павло Братыця и Прокип Дуб. Под звуки бандуры они спели г. Иващенку обыкновенным эпическим речитативом думу про З.Б. Хмельницкого и Барабаша, думу о побеге трех братьев из Азова, думу про козака Голоту и несколько духовных стихов и юмористических песен.
Запорожец-бандурист. Старинная гравюра
Не подлежит сомнению, что в крестьянском населении Харьковской губ. находится значительное число кобзарей. Во втором томе «Записок Юго-Западного отдела Географического общества» на с. 110 есть указание, что в Лебединском у. Харьковской губ. в недавнее время были кобзари, ученики которых расходились по Черниговской губ. Лет 30 назад Н.И. Костомаров и покойные Метлинский и Неговский знали многих харьковских кобзарей и записали от них крупные поэтические произведения. Замечательно цельный и художественно выдержанный вариант думы о побеге трех братьев из Азова записан Неговским от вильшанского кобзаря Кулибабы. Лучший из известных вариантов превосходной думы о вдове и трех ее сыновьях записан Н.И. Костомаровым в пределах Харьковской губ.; лучший вариант думы о Марусе Богуславке записан Кулишем в Красном Куте Богодуховского у.; весьма подробный и цельный вариант думы о Савве Чалом записан с месяц назад студентом Эварницким в Волчанском у. от старика крестьянина. Один из почтенных профессоров Харьковского университета в последней книжке «Русского филологического вестника» высказывает сомнение, чтобы теперь можно было найти кого-либо из тех кобзарей, которых в конце 40-х и в начале 50-х годов знали в Харькове покойный А.Л. Метлинский и М.В. Неговский. Быть может, что кобзари эти живы, но затерялись в народной массе и, никем не отыскиваемые, не вызывая никакого к себе интереса или сочувствия, где-нибудь в глуши мирно кончают дни свои, вспоминая время от времени о тех просвещенных «панах», которые несколько десятков лет назад находили удовольствие и пищу для ума в кобзарских песнях и даже платили за их эпически спокойное исполнение под звуки народного музыкального инструмента. Для простодушного, искренно увлекающегося и глубоко любящего поэзию слепца-бандуриста — это времена мифические, своего рода золотой век. После умерших бандуристов остались ученики. Некоторые из них превосходно усвоили поэтическое достояние своих наст