авников. В Харьков довольно часто заходит слепой с малых лет кобзарь из Вильшаны Игнат Гончаренко. Кроме значительного числа духовных и юмористических песен он знает думу о побеге трех братьев из Азова и думу о вдове и трех сыновьях. Первую думу он поет почти буквально сходно с вариантом, записанным Неговским от Кулибабы, — обстоятельство, указывающее на преемственную связь этих кобзарей. Вообще поэтический репертуар появляющихся в г. Харькове кобзарей весьма значителен; новых исторических песен не приходится слышать, но встречаются любопытные варианты, характеристические изменения песен, в главных чертах уже нашедших место в печати.
Ввиду того обстоятельства, что скудные остатки кобзарства исчезают с каждым днем, желательно приведение их в известность и обследование в подробностях. Для генеалогии южнорусской кобзы и ознакомления с историческим типом южнорусского бандуриста необходимо определить число кобзарей в известной местности, села, в которых они имеют оседлость, и села, посещаемые ими временно, главнейшие биографические черты, как то: когда ослеп, бывал ли в городе, у кого учился кобзарскому искусству и на каких условиях и проч. т. п. Существенный интерес представляет обстоятельное разъяснение современного отношения крестьян к кобзарю, его материального житья-бытья и свойства и степени его влияния на окружающих. Само собой разумеется, что на первом плане должно стоять приведение в известность поэтического достояния кобзаря: дум, духовных стихов, песен юмористических и проч., с соблюдением всех особенностей выговора, всех темных слов и всех пояснений и замечаний певца.
В прежнее время существовали кобзарские школы: слава бандуриста распространялась по селам; к нему сходились ученики, такие же обиженные природой горемыки-слепцы, как и знаменитость, их привлекшая; года три-четыре странствовали они со своим большею частью угрюмым наставником по селам, тщательно прислушиваясь к его песням и игре на бандуре. Прежде чем проникнуть в тайну народного музыкального искусства и ознакомиться с его технической стороной, им нужно было пройти тяжелую кобзарскую школу, неразрывно связанную с жизнью впроголодь. Неизвестно, существуют ли в настоящее время кобзари как представители самостоятельно на почве общенародных воззрений выработанной школы словесного искусства, и, если существуют, какое между ними замечается различие по количеству и качеству песен, по моральным и экономическим связям с учениками, по положению в крестьянской среде. Эти и ряд подобных вопросов в деле обстоятельного ознакомления со всеми существенными чертами духовно-нравственного и экономического облика крестьянства не лишены значения, и удовлетворительный на них ответ, как нам кажется, может повести к раскрытию любопытных сторон народной жизни.
Слепые певцы-нищие — не назойливые вымогатели милостыни и не лицемерные обманщики, прикрывающие лохмотьями падшую нравственность и огрубелую в пороках душу. Порок не может гнездиться в душе человека, окруженного вечным мраком. К тому же в селах нищего каждый знает, и обмануть здесь кого-либо мнимой бедностью вряд ли возможно. Будучи последними в народе по своему убожеству и неспособности к земледельческим и другим работам, малорусские бандуристы занимают первое место по развитию поэтических и философских способностей. Живя среди непробудной ночи, не видя в течение многих и многих лет вокруг себя ни одного человеческого лица, они всей мыслью, какая только может быть при таком состоянии, уходят внутрь себя.
Слепой бандурист. Художник К.А. Трутовский
Единственно на кобзарях можно проследить, какие изменения претерпевает бесплотное народное создание — песня, когда она делается достоянием отдельного лица. Какую форму примет песня в руках фабричного рабочего или девушки, проводящей дни на шерстомоечном заведении, — это определить довольно легко. Трудно определить влияние отдельного человека из народа на идущую от прадедов и бесконечно варьируемую народную песню. Только на отдельном атоме народа, отрешенном от мира слепце-бандуристе, можно с некоторым расчетом на безошибочность вывода проследить тайные пути народного поэтического творчества. Если возможно судить о таком неуловимом предмете, как дух народа, то лишь по формам его проявления в отдельных учреждениях и личностях, между прочим, и в таких людях почвы, земли, края, как бандуристы. Охватить же мыслью и выразить словесно или письменно дух народа в целости выходит за пределы сил человеческого индивидуума. Не было и не может быть такого великого человека, который вполне понял бы и достаточно выразил главные истины, кроющиеся в народе в данный момент его исторического развития.
Символика красного цвета
В действии цветов на физическую и психическую природу человека заключается еще много загадочного и таинственного. Гейгер высказал предположение, что человек прежде всего заметил красный и другие близкие к нему цвета, происходящие от оптических волн большей длины, чем волны синего и фиолетового цветов. Магнус допускает, что красные цветовые волны производят на нервы человека более сильное механическое действие, чем синие и фиолетовые волны, и что поэтому нервы, воспринимавшие возбуждение от этих последних, могли получить позднейшее развитие[18]. Хотя способность распознавать цвета составляет общее всем народам свойство и гипотеза дарвиниста Магнуса о постепенном развитии перцепции цветов признана ныне несостоятельной (подробности в соч. В.И. Шерцля «О названиях цветов»)[19], при всем том не подлежит сомнению, что красный цвет всегда пользовался у народов предпочтением сравнительно с другими цветами и в народных лексиконах всегда имеет особое вполне определенное наименование.
В народном быте, поверьях и песнях русского народа красный цвет имеет теперь большое значение и еще большее имел в старину, так что в настоящее время во многих случаях является лишь культурным переживанием стародавнего быта и мировоззрения.
Обращаясь к описаниям малорусского народного костюма у Чубинского, Головацкого, Кольберга и других этнографов, мы находим большое пристрастие народа к ярким цветам, преимущественно красному, в чем малороссияне сходятся с великороссами и многими другими народами. Мужчины любят носить красный пояс, красное шитье на воротнике и груди сорочки. Женщины обнаруживают большую наклонность носить красные ленты, красные очипки, сорочки с красною заполочью, в старину — красноватые клетчатые плахты и красные сапожки или черевики. У Г.Ф. Квитки, повести которого составляют в высшей степени правдивый этнографический материал, девушки ходят в «червоных юбках, що так як мак цвите» и «у червоных черевичках». В последнее время наклонность малорусов к красному цвету стала ослабевать.
Пристрастие к красному цвету обнаруживают многие другие народы: киргизы, цыгане, сибирские туземные племена, обитатели Полинезии[20].
Пристрастие к красному проявляется во многих словах, означающих этот цвет, преимущественно в приложении их ко всему хорошему, красивому. В старинном русском языке и в живых областных наречиях красный означает собственно красивый. В «Слове о полку Игореве» «красный» Роман Святославович, «красная» Глебовна, «красные» девицы. В народных песнях обычный эпитет девицы — «красные». В малорусской народной поэзии эпитет «красный» прилагается к небесным светилам, парубку и девушке, короваю. То же отождествление красоты с красным цветом обнаруживается у многих других народов. Так, у чехов слово «ryzi» обозначало первоначально только красный, но затем приняло значения «настоящий», «чистый», «неподдельный», в турецком языке «kizil» — красный, a у киргизов то же слово означает «красивый», «прекрасный». У финских народов «красный» — «красивый». По-китайски «красное сердце» означает «искренность», «откровенность»[21].
Символическое и обрядное значения красного цвета у русских, как у многих других народов, разнообразны, причем в основе большинства символических значений красного цвета лежит его значение как эмблемы огня. Разберем здесь несколько малорусских символических значений красного цвета.
Красный коровай в свадебных песнях[22] служит символом солнца или месяца. Как эмблема пламени и жара красный цвет входил в поверья и обряды индийцев, египтян, римлян (например, красный «flammeum» невесты).
Красные ленты служат символом девственности. У малороссов замужние женщины не носят красных лент.
У лужицких сербов невеста после сговора перестает носить красные ленты[23]. В сербских песнях невеста — красная лента[24]. То же и в великорусских песнях[25]. Красный платок (иногда — красные ленты) служат символом крови. С таким значением красный платок развевается на высоком шесте над хатой после первой брачной ночи молодых. Древние иберийцы, карфагенцы и спартанцы носили во время войны красную одежду; у римлян, туземцев Северной и Южной Америки символом войны — кровопролития — служит красная одежда[26]. <…>
Малоросская семья в национальных костюмах. Фото XIX в.
Красные перевязки служат симпатическим средством от сглазу и болезней. Делают такие перевязки из ниток гаруса, полосок ситца, ленточек и надевают их на шею и на руки. Подобного рода обычаи встречаются и в других странах. Так, в Шотландии женщины в предотвращение чар обматывают свои пальцы красным шелком и весною перед выгоном скота в поле обвязывают у коров хвосты красными нитками. В Германии обвязывают скоту рога и шею красными лентами, чтобы предохранить его от всяких болезней и невзгод. В Индии невесте привязывали на шею в качестве свадебного снурка нитку из красной шерсти. В Китае привязывают детям к кисти руки что-нибудь красное и приучают их смотреть на красный цвет как на лучшее предохранительное средство против злых духов