осе на грамотность, школы и библиотеки. Французский король Генрих IV 300 лет назад высказал доброе пожелание, чтобы у каждого крестьянина по праздникам была мясная пища. В настоящее время можно высказать столь же достойное и высокое пожелание, чтобы все русские крестьяне располагали калошами и зонтиками как предметами обычной житейской необходимости.
Бабье лето
В Малороссии «бабыне лито» бывает 1–8 октября.
О происхождении этого названия К. Сементовский, со слов крестьян Лубенского у. Полтавской губ., сообщает следующее предание: когда-то давно, очень давно в эти дни случился сильный холод, а плоды с деревьев не все были собраны и неминуемо должны были пропасть; вот бабы, собравшись, стали молить Бога, чтобы было тепло; вдруг по их прошению холод исчез, сделалось тепло, как летом, и плоды были собраны; тогда-то неделя после Покрова и прозвалась «бабиным летом»[33]. В Харьковской губ. бабьим летом называют первые теплые солнечные дни после Покрова.
В Великороссии бабье лето начинается в одних местах 1 сентября, в других — 8 сентября и продолжается неделю. В Польше и Чехии под именем бабьего лета разумеют продолжительную теплую погоду осенью[34]. В Болгарии последние дни месяца марта называются «бабини дни». Они обыкновенно бывают холодными и ветреными. По народному поверью, эти дни взяты у апреля таким образом: одна старуха на исходе марта, когда наступила хорошая погода и потеплело, сказала своим козам: «Циц, козица, на планина, пжрдни марту на брадина» (т. е. ну-те, козочки, на горные пастбища, нап….е в бороду марта), и погнала коз в горы. Март обиделся таким пренебрежением к нему старой бабы: «Апрель, мой побратим, — сказал он, — займи мне денька три, чтобы сгубить эту старуху». Апрель согласился. Сейчас же начался такой холодный ветер со снегом, что старушка замерзла вместе со своими козами. Говорят, что до сих пор видны каменообразные фигуры старухи и коз на Шар-планине, между Албанией и Македонией[35]. Терещенко упоминает о таком же предании у «карпатских славян (?)», без указания источника[36].
Немцы издавна признают «старое бабье лето» (alter Weiber-Sommer). В некоторых местах Германии взамен его является Frauentag, Frauenabend, один день или только несколько часов в году женских; но в это время мужья обязаны подчиняться женам и беспрекословно исполнять их желания и приказания. В Брюсселе 19 января женщины считаются полновластными лицами, и мужья должны им повиноваться в это время[37].
Терещенко приводит два мнения о происхождении бабьего лета, опровергая их: первое, что бабье лето в сентябре является остатком прежнего, отмененного Петром Великим летосчисления с 1 сентября, и второе, что в сентябре видно на небе созвездие Бабы, т. е. Плеяды. Собственное мнение Терещенко[38] состоит в том, что бабьим летом начало октября названо потому, что в это время бабам приходится много трудиться, как летом. Очевидно, и это мнение неудовлетворительно. Гораздо более заслуживает внимания мнение Либрехта, что бабье лето является остатком господства женщин, гинекократии, о чем подробнейшее исследование см. в соч. Бахофена «Mutterrecht».
От «бабьего лета» и «бабиных дней» следует отличать встречающиеся в России и в Болгарии угощения в определенные дни повивальных бабок, которые также иногда называются «бабиными». В России такие дни бывают обыкновенно на 7-й или 40-й день после родин: при обрядовых размывках и одмывках, в Болгарии — на третий день Нового года.
Ворон в народной словесности
По замечанию Л.З. Колмачевского, единственным критерием для правильной оценки оригинальности и относительной древности животных сказок может служить только принцип естественности[39]. К сожалению, эта верная мысль редко находила практическое применение в научных работах, посвященных народным поверьям и сказаниям о животных. Мифологические гипотезы в этой отрасли знания занимают еще слишком много места. До сих пор держится в науке мнение, что большинство народных поверий и сказаний о вороне относится к облачным мифам, — мнение, как мы думаем, совсем несостоятельное при ближайшем их рассмотрении в связи с природными особенностями coraces и отчасти с историко-литературными о них данными. Не устраняя вполне мифологического толкования, мы думаем, что к нему подходят лишь немногие поверья и сказания о вороне и что большинство сказаний этого рода являются результатом непосредственного наблюдения над природой и основывается на зоологических свойствах птиц рода coraces.
Известно, что увлечение мифологической теорией происхождения народных сказаний содействовало появлению подложных песен и усилению того ложного патриотизма, который ищет себе пищи в национальном самовосхвалении, повсюду усматривает славян и наделяет их всеми премудростями и добродетелями. Псевдопатриотическая спекуляция коснулась и народно-песенного материала о вороне. Мы разумеем здесь следующую песню:
В лесе в темном у Вислицы,
Среди бору на Кислицы
Есть заклятый сухой сук,
На том суку сидит крук:
Пане-круку, пане-круку,
Чорна бога старший внуку!
Слеты з древа, черный крук,
Дай у душу ему стук,
Ладно ладо, дивно диво,
Не живи, моспане, криво![40]
Барсов Е.В. пользуется этой песнею в «Лексикологии „Слова о полку Игореве“». Див Слова, говорит г. Барсов, соответствует Круку на его заклятом (?) суке.
Любопытно, продолжает г. Барсов, что этот Крук называется здесь «старшим внуком Чернобога»[41]. Вряд ли, однако, можно сомневаться в поддельности всей песни, причем Крук так же мало заслуживает серьезного внимания, как Вишну и Сива «Словенской Веды» Верковича, как Посвистач в думе-сказании о походе князя-язычника в «Записках о Южной Руси» Кулиша[42]. Существование Чернобога у русских славян подлежит еще большему сомнению. «Строго говоря, — замечает А.И. Кирпичников, — из всех богов русских непоколебимо может вынести критику только один Перун»[43].
Вороны в собственном смысле (coraces) обитают на всем земном шаре. Близ экватора число их значительно увеличивается; они имеют многочисленных представителей в умеренных странах, и только в холодных число их ограничено. Большая часть ворон принадлежит к числу оседлых птиц, и только немногие виды отлетают, впрочем, не очень далеко.
Существуют много разновидностей этой птицы. Наибольшим распространением и известностью пользуются обыкновенный, или благородный, ворон (corax nobilis), черные и серые вороны (corvus corone et C. cornix), грачи (frugilegus) и галки (monedula). Различаются они главным образом по величине и лишь в незначительной степени — по крику, цвету перьев и характеру[44].
По соображениям Пикте, ворон был известен праарийцам[45]; но различные виды вороньего рода, по-видимому, не были точно отличаемы, может быть, потому, что житейской надобности не было для такого различения.
Для обозначения птицы «corvus» в славянских языках существует несколько названий: «ворон», «ворона», «гавран», «крук». Слова «ворон» и «гавран» считают праславянскими, т. к. они встречаются во всех славянских наречиях. В литовском и леттском наречиях словам этим отвечают «varna», «varns». Слово «ворон» Пикте сближает с санскритскими «bran», «vran», «sonare» Миклошич же производит его от «vr». Происхождение префикса «ra» Микуцкий объясняет на основании аналогий с русского «кайма», «канура», «закоулок», чешского «гомолый» и т. п. Слово «крук» сближают с литовским «krauklis», греческим «κραυγός» и усматривают в нем звукоподражательный «крък», однородный с корнем слов: «каркать», латышским «crocitare», лит. «kraukti»[46], немецким «Кrähе».
Значительное число поверий и сказаний о вороне основывается на его зоологических свойствах, крике, цвете перьев, выдающемся уме, хищности и воровстве.
Крик благородного ворона представляет сочетание звуков: «корк-корк, кольк-кольк, рабб-рабб». Звуки эти бывают различной высоты и смешиваются таким образом, что приобретают некоторое разнообразие[47].
<…> По временам голос этих птиц принимает особенную гибкость и разнообразие. Грачи и галки легко перенимают некоторые тоны, галка может подражать другим звукам, например пению петуха, и может без особенного труда произносить слова, а ворон выучивается даже говорить, верно повторяет слова и употребляет их со смыслом; он лает по-собачьему, смеется, как человек, воркует, точно домашний голубь[48].
Своеобразный крик вороны привлек издавна к себе внимание народа. В музыке африканских негров обнаруживаются мотивы, заимствованные от вороньего крика. Римлянам крик ворон напоминал слово «eras» («завтра»), и потому возникло у них народно-этимологическое сказание о вороне как медлителе, проникшее впоследствии и в легенду о святом Афанасии[49]. Иногда к крику ворόн прилагается отдаленное в звуковом отношении толкование. Так, поляки говорят, что когда ворона садится летом в поле под полукопной, то говорит: «Пани, пани» <…>. В Малороссии записано другое любопытное толкование вороньего крика: «Ворона у литку, хоч и що добре запопаде на спожиток, то все кричит: „гайно, гайно!“, а у зимку, як живытьця уже ничим, то вже хоч и никчемне попаде, хоч кизяк мерзлый, усе кричить: „Ха-арч, ха-арч!“, або „калач, калач!“»