А.А. Потебня в сочинении «О мифическом значении некоторых обрядов и поверий» обратил внимание на игру в ворона и предложил объяснение, как я думаю, вполне верное. Общим мотивом во всех вариантах игры в ворона является намерение ворона залить детям очи. Это заливание очей, по мнению г-на Потебни, указывает, что ворон иносказательно выражает смерть: ослепленные дети делаются достоянием смерти. Г-н Потебня указывает на следующий мотив (замечу — очень редкий): кого матка успеет рассмешить из детей, пойманных вороном, тот принадлежит ей, а который не смеется — то ворону. Отсутствие смеха, по замечанию г. Потебни, есть признак пребывания в царстве смерти — на основании сходства смеха со светом и жизнью. В подтверждение этого мнения приведено указание, что, по германским поверьям, души, пребывающие у Гольды, не могут смеяться. Добавим к этим соображениям г. Потебни, что самое копание ямки, может быть, служит символическим выражением похорон. Копание ямки составляет основу игры и встречается во всех ее вариантах.
Основное значение игры в ворона открывается еще из следующей италианской игры этого рода: в Северной Италии дети поют следующую песенку, подражая в конце криком ворону: <…> «Ворон! Принеси сито; моя мать умерла — ке!» Сито играет здесь, вероятно, ту же роль, что весы в италианских (и русских) народных повериях: безгрешная душа проходит сквозь сито[90].
Олицетворение смерти в виде птиц вообще, в особенности ворона, нашло место и в письменности — как древней классической, так и новой христианской, в сочинениях Горация <…>, Ефрема Сирина. В «Гиалеях» и «Азбуковниках» птица Харадр понимает, кто из больных останется жив и кто умрет. «Аще будет ему (т. е. больному) умрети, отвратит от него очи своя Харадр; аще быти ему живу, ино веселяся возлетит на аер (воздух) противу солнца». Это сказание встречается в «Физиологах» и бестиариях[91].
По-видимому, на действительном факте основываются народные поверья, что вороны криком своим предвещают ветер или бурю. В одних местах думают, что будет буря, если вороны летают быстро и высоко[92]; в других — если вороны летают низко[93]; в третьих — если летают над водой[94]; на дождливую погоду вороны садятся на деревья между ветками; на холодную и на мороз садятся на верхушке деревьев[95]. Вообще, по народным поверьям, если птицы кружатся в воздухе с криком, то зимой это знак метели, а летом — дождя[96]. Крестьяне Пудожского у. Олонецкой губ. (водлозеры), когда при ловле рыбы нуждаются в достаточной силе ветра, чтобы парус лодки был надут, обращаются к воронам с таким заклинанием:
Сивушки-бурушки,
Вещие вороняюшки,
Пособите, дружки, помогите.
Как моего дедушку слухали,
Как моего батюшку слухали,
Послужите и мне верою-правдою,
Силою крепкою[97].
В сказках обнаруживается даже отождествление ворона с ветром, например в русской сказке «Солнце, Месяц и Ворон Воронович»[98].
Поверья, что птицы криком предвещают или даже поднимают бурю, встречается в разных странах <…>. Суеверные сказания о вороне распространялись не только устно, но и письменно. Они входили в сборники суеверных примет, так называемые «Волховники», «еже есть се: храм трещит, ухозвон, воронограй, куроклик, окомиг» и пр. Некоторые статьи «Волховника» переписывались отдельно и вошли в индексы запрещенных книг под своими частными названиями; таковы «Воронограй» (приметы и гадания по крику воронов), «Курогляшенник» (по крику петухов), «Птичник» или «Птичьи чарове» (по крику и полету птиц вообще) и «Трепетник» (о дрожании различных частей человеческого тела)[99].
Кроме «Волховников» сказания о вороне письменным путем могли проникать через «Физиологов». В древнейших «Физиологах» ворон являлся символом верности. В армянском переводе, сделанном, как полагают, в IV или V в. по греческой рукописи, говорится, между прочим, что «есть род ворона, который похож на голубя; по смерти своей подруги он не прикасается к другой». Позднейшие греческие тексты приписали это свойство горлице, которая в средневековых переделках «Физиолога» совершенно вытеснила ворона[100].
Более важным представляется еще то обстоятельство, что ворон по своему неприятному крику, черноте и хищности издревле уподоблен был черту и вошел в жития святых, занял место в житейных сборниках Викентия Бове, Якова де Ворагине, Цезария Гейстербахского, проник в патерики. Затем ворон вошел в «Беседу трех святителей» — чрезвычайво распространенный в старину памятник, оказавший глубокое влияние на народную словесность.
В «Беседе трех святителей», изданной Вяземским[101], находится следующее место: «Вопрос: Стоит древо без ветвия и без корения, на нем сидит вран; прииде к нему без ног, взя его без рук, зареза без ножа, съяде без рта и не бе ему в сытость. Ответ: древо — земля, врань — роса, взыде солнце и посуши землю и не бе ему в сытость». В списке «Беседы» В.И. Григоровича — то же самое значение несколько изменено, именно: «вран без очей и без крыльев». Г-н Мочульский в сочинении о Голубиной книге ошибочно объясняет ворона «Беседы»: «Сидящий на древе ворон получает светлое значение и есть самое солнце»[102]. Нужно сказать наоборот, что ворон здесь имеет темное значение и есть противник, враг солнца. Смысл загадки в «Беседе» получил не совсем правильное разъяснение; дерево — действительно земля; но вран не роса — а ночь, и потому солнце зарезало его.
Замечательно, что ворон без крыл вошел в русские народные заговоры. Так, в заговоре на остановление крови: «Летит ворон без крыл, без ног, садится на рабу (имя рек), на главу и на плечо. Ворон сидит-посиживает, рану потачивает; ты, ворон, не клюй» и пр. Афанасьев замечает, что «ворон употреблено здесь как метафора молнии, летящей без крыл, без ног и точащей дождевую влагу из тучи»[103]; но, принимая во внимание сходство этого ворона с вороном «Беседы», и в этом частном случае можно усомниться в основательности мифологического толкования. Не исключая возможности приложения его к многим другим поверьям и сказаниям о вороне, я в данном случае готов признать влияние «Беседы» — памятника, как я сказал, чрезвычайно распространенного в старину и оставившего в народной словесности глубокие следы.
Нерасположение галицких русских к ворону основывается, между прочим, на следующем апокрифическом мотиве: ворона хотела пить кровь, которая капала из ран распятого Спасителя, за что Бог проклял ее, и часть ее клюва по краям навеки получила кровавый цвет[104].
Можно думать, что в некоторых песнях о вороне произошло смешение и перенесение мотивов, причем к ворону отнесено то, что к нему прежде не относилось и не идет к его природе,
В великорусских былинах «охотничек» Суровец выехал на охоту и долгое время ездил, не находя добычи, пока не наехал на дуб, на котором сидел ворон. Он собирается стрелять в него, а ворон вещает: пусть не стреляет; эта добыча не по нем, а есть лучшая: там в чистом поле, в зеленых лугах переправляется через реку с своею ратью татарский царь Курган… Академик А.Н. Веселовский в минусинском изводе былины об охотничке Суровце обратил внимание на фантастическое описание ворона (и дерева) и при этом случае вспоминает о разукрашенном вороне в немецкой поэме об Освальде, сходные черты соловья в немецких народных песнях и фантастического сокола болгарской народной песни, с посеребренными ногами, с позолоченными крыльями, с мелким бисером на шее, с белым цветком на голове.
Характерной особенностью древнего миросозерцания было распределение всех предметов видимого мира на дуалистическом начале приурочения к богу добра или богу зла.
Не избег такого приурочения и ворон. В одних странах он получил священное значение, в других — демонское. У народов христианского вероисповедания возобладало последнее значение ворона.
Уважение к ворону как птице вещей и священной встречается во многих странах. На Сандвичевых островах ворон считается священной птицей[105]. Арабы почитают ворона как божественную птицу и считают его бессмертным.
Совсем иначе смотрят на ворона в России, Австрии, Германии. В Галиции и в Малороссии крестьяне думают, что черт летает по дворам в виде ворона, поджигает крыши, наносит людям вред[106]. В Великороссии говорят, что во время кончины колдуна или ведьмы демоны слетаются в виде ворон, садятся на крышу дома, проникают в трубу и со страшным карканьем, шумно взмахивая крыльями, уносят душу на тот свет[107].
В Германии исстари существует представление демона в виде ворона. Немецкий летописец Дамберт (ск. ок. 1100 г.) сообщает, что один богомолец видел во сне страшного ворона, который, каркая, летал вокруг Кельна; его гнал блестящий рыцарь. По объяснению пилигрима, ворон — дьявол, а рыцарь — святой Георгий[108]. По современным немецким народным поверьям, если ворон кричит над домом, где лежит покойник, то значит, душа его пойдет в ад[109]