Платок и полотенце в славянских свадебных обрядах имеют обширное применение. Г-н Ящуржинский говорит, что ручники на великорусских свадьбах почти вышли из употребления (225, с. 76). Замечание это неосновательно, т. к. обрядовое употребление ручников на свадьбах сохранилось в Великой России в большей степени, чем в Малой России или в каком бы то ни было другом славянском крае. В Олонецкой губ. — сватов, в Псковской губ. — дружка одаривают и обвязывают полотенцами. Завешивание платком лица невесты, расстилание холста перед домом новобрачных, обыкновение оставлять полотенце в бане, обрядовое обтирание губ молодой встречаются только в Великой России (104, с. 191; 187, 2, с. 145, 233; 76, с. 620; 172, № 15, с. 97; 191, с. 90; 129, I, с. 122; 170, 4, с. 150). Есть значительное число свидетельств о древнерусском обрядовом употреблении ширинок. В былине о Добрыне жена его дарила сваху и свата ширинками (80, 2, с. 15). В княжеских и царских свадьбах XVI и XVII столетий, по свидетельству свадебных записей и Гейденштейна, невеста одаривала жениха и гостей ширинками; по свидетельству Коллинса, жених давал невесте платок (160, 3, дополн. 43; 90, с. 125; 63, с. 220).
В Малой России повсеместно невеста одаривает жениха и его родственников платками или полотенцами, коровай накрывают крестообразно ручниками (71, с. 3, 13; 187, 2, с. 526). В одной малорусской песне отец встречает возвратившуюся из церкви после венчания дочь в воротах и держит в руках полотенце в сто локтей. На вопрос отца, будет ли у нее такое полотенце, невеста отвечает, что у нее будет втрое длиннее (161, с. 83). В болгарской песне работы девушки носят название даров, т. к. они назначаются обыкновенно в подарки жениху и сватам. У поленцов в Дибре невеста дарит жениху платок; жених завязывает им себе шею (15, 2, с. 2; 28, с. 14, 31). В Сербии жених, входя в дом невесты, спрашивает: «Jeси лi девоjко пешкир навезла?» (74, 1, с. 21). К левому плечу поезжан прикрепляют пестрый платок (237, с. 531). В черногорской песне девушка высказывает сожаление:
Но jе мене данас найжалiе,
Што я не мам свиленога дара,
Да даруем кичене сватове (148, с. 172).
У поляков дружки во время сговора или движения свадебного поезда имеют на себе от правого плеча к левому полотенца. У кашубов и чехов невеста дарит жениху, у сербов лужицких — дружку платок или полотенце (38, с. 57; 244, с. 21; 234, 2, с. 244).
Обрядовое употребление полотенец встречается, помимо свадеб, на крестинах, похоронах, по окончании жатвы. В Левобережной Малороссии на могиле парня или девушки прикрепляют к кресту полотенце как знак, что под крестом покоится человек неженатый (96, с. 444). Полотенце бросают на крышу избы, чтобы лен родился высокий (долгий) (11, I, с. 34). В Западной России действенным средством против общественных бедствий считают «обыденные кросна» или «обыденное полотно». Для прекращения засухи крестьянки в один день начистят льну, напрядут его и соткут в один целый кусок полотна известной величины; в случае падежа скота полотно это вешают на кресте, который мужчины ставят по той дороге, по которой более всего ходит скот (92, с. 97, 198).
Г-н Забелин говорит, что свадебный подарок платка означает акт избрания (63, с. 220) — мнение, несомненно, верное в значительном большинстве случаев обрядового употребления платка. Есть, однако, много обрядов, не поддающихся этому объяснению. Г-н Кавелин опоясывание сватов поясом или ручником считает одним из предохранительных средств против чар и порчи (69, с. 208). Мнению этому противоречат некоторые народные рассказы и предания, свидетельствующие, что опоясывание сватов — слишком недостаточная гарантия их безопасности. В Малой России существовал рассказ, что один колдун обратил свадебный поезд в стадо волков. Когда охотники убивали злополучных оборотней, то под волчьей шкурой они находили ручники — знаки достоинства некоторых свадебных чинов (13, с. 31). Мы полагаем, что обрядовое употребление ручников знаменует, подобно обрядовому употреблению пояса, радугу, находившуюся в ближайшем распоряжении облачных дев, превратившихся впоследствии в ведьм. В малорусских сказках прекрасные ручники вышивает мужичка, потом царица, обладающая чудесными свойствами: «Як плаче, жемчуг сиплетця, а як смiетця, так усялi квiтки цвiтуць». В малорусской сказке об Иване Голике говорится о волшебном ручнике, рассекающем пополам человека. Прилетела к Ивану Голику недовольная на него княжна, дочь змея, «зараз виняла з пiд поли рушник з золотими кiнцями, та як махне тим змiевским рушником, так его надвое и разрубила: ноги остались тут (в хате), а туловище з головою изнесло кришу в будинку и впало за сiм верст од будинка» (95, 2, с. 14, 74). По западнорусскому поверью, ведьмы уничтожают молоко у коров посредством полотенца, которое рано утром с наговорами таскают по росе. Как роса убывает из-под полотенца — так убывает у коров молоко (92, с. 126).
Заметка о некоторых вредных свадебных поверьях и обычаях местных крестьян
Вступление в брак у простого народа обставлено многими обрядами и поверьями, большею частью древнего языческого происхождения. Некоторые поверья вполне невинного свойства, и если заслуживают уничтожения, то единственно как заблуждения ума, занимающие в сфере народных воззрений место верного понятия. Есть прекрасные народные обряды, например обыкновение торжественно возлагать на голову невесты венок из цветов: обрученная девушка становится на колени перед столом (в языческой древности — наравне с очагом, игравшим роль жертвенника), склоняет голову, и мальчик с песнями кладет ей на голову венок из барвинков и руты. Некоторые обряды придают только более торжественности и веселия свадьбе, и потому, хотя и не освящены Церковью, имеют полное право на жизнь и распространение. Но в массе народных обрядов и поверий можно указать противоречащие приличию и скромности, вносящие раздор в семью и даже ставящие в опасность человеческое существование. Само собой понятно, что крайние заблуждения простонародной мысли заслуживают прежде всего внимания и искоренения, по крайней мере ослабления или исправления.
Положение южнорусской женщины не может быть названо печальным. Малороссиянка в отношении мужчины занимает чуть ли не господствующее место. В девичестве в честь нее поют песни и вьют венки; дивчина — полновластная и подчас насмешливая властительница парубоцкого сердца; в замужестве южнорусская женщина приобретает значение основания, на котором коренится благосостояние семьи; муж сплошь и рядом ничего не предпринимает, не посоветовавшись со своей богоданной половиной. Эта замечательная черта южнорусского характера находит подтверждение в документальных исторических свидетельствах: в продажных записях XVI и XVII столетий, совершаемых от имени мужа, не редка фраза, что запись делается им, «породившися с малжонкою своею милою». Как результат чистых и разумных воззрений южнорусского народа на женщину является свобода выбора при бракосочетании и отсутствие родительского принуждения. Противоположные явления суть не более как исключения; но и в таком случае они вполне заслуживают противодействия и искоренения со стороны духовных властей.
То, что в южнорусском племени по отношению к женщинам является печальным исключением, в племени великорусском — общее правило. Здесь почти полный произвол родительской власти, иногда родительского каприза, и полное подчинение жены мужу — подчинение, символизируемое на свадьбе ударом плетки, который молодой наносит своей новобрачной.
Принуждение невесты родителями в разнородном крестьянском населении Харьковской губ. встречается довольно часто, причем преимущественно практикуется в великорусских раскольничьих селах.
В чине венчания ясно требуется «изъявление благого и непринужденного желания» со стороны жениха и невесты, вступающих в супружество. Петр Великий указом 1701 г. разрешил жениху отказываться от невесты даже в церкви, во время венчания, а указом 1724 г. узаконил, чтобы родители, опекуны и помещики под страхом суда Божия приносили присягу, что они не принуждают брачующихся ко вступлению в супружество.
Если и в настоящее время встречаются уклонения от благих предначертаний и стремлений Церкви и правительства, то противодействовать им словом убеждения и наставления лежит на нравственной обязанности приходских священников.
В церкви во время обряда венчания священник, по издавна установившемуся обычаю, спрашивает молодых поочередно: «Имаши ли благое и непринужденное произволение». Невеста почти всегда отвечает: «Имею». Утвердительный ответ далеко не всегда говорит о действительном ее согласии и желании вступить в брак. Отрицательным ответом девушка боится нарушить чин венчального обряда. Сопротивление в церкви способно привести скромную и богобоязливую народную мысль в большое смущение. Кроме того, в переспективе предвидится бурная сцена семейного неудовольствия. Много понесено расходов, сборы на свадьбу стоили дорого, и, чтобы пренебречь ими, нужно много смелости и решительности — качеств, не особенно свойственных женщине.
Некоторыми священниками практикуется весьма разумное обыкновение спрашивать жениха и невесту о взаимном согласии на бракосочетание еще до венчания, или в то время, когда приходят к священнику договариваться о плате за совершение венчального обряда, или когда записывают брак в обыскную книгу.
Свадьба в крестьянском быту сопряжена с большими расходами. Оставляем в стороне дары молодым «на развод» со стороны их родителей и знакомых, это расходы производительные, облегчающие новобрачным труды по части первоначального материального устроения. Есть много расходов, совершенно непроизводительных, являющихся или следствием сохранившегося от языческих времен крайнего свадебного разгула, или результатом дурной стороны — общественного крестьянского мнения, стороны, сложившейся под влиянием кабака. Француз Боплан, посетивший Украину в половине XVII столетия и составивший описание тогдашнего ее состояния, замечает, что на брачных пирах страсть малороссиян к вину переступает все пределы умеренности. Помещики в старое время дозволяли крестьянам к свадьбе и крестинам варить пиво, что доставляло им возможность без лишних издержек пить, сколько душе угодно. В другое время крестьяне должны были покупать пиво в господских пивоварнях. Ни на одном празднике, ни на одном обрядовом торжестве в настоящее время не выпивается столько хлебного вина, как на свадьбе. Богат ли селянин, или беден — он одинаково старается всех весильных гостей напаивать наповал в течение нес