Хазары знали Нижнее и Среднее Поволжье куда лучше арабов, ведь оно входило в состав их государства. К сожалению, хазарские источники до нас практически не дошли, и единственным хазарским памятником, в котором имеется систематическое описание территорий, подвластных хазарам, является знаменитое письмо хазарского царя Иосифа, адресованное испанскому еврею Хасдаи ибн Шафруту[34]. В пространной редакции письма имеется перечисление народов, живущих вдоль волжских берегов: «У (этой) реки (Атил = Волга. – М.Ж.) расположены многочисленные народы… Вот их имена: Бур.т. с, Бул.г. р, С.вар, Арису, Ц.р. мис, В.н.н. тит, С.в. р, С.л. виюн. Каждый народ не поддается (точному) расследованию, и им нет числа. Все они мне служат и платят дань», после чего «граница поворачивает по пути к Хуварезму (Хорезму. – М.Ж.)» (Коковцов 1932: 98).
В краткой редакции перечисления поволжских народов нет, сказано просто про «девять народов, которые не поддаются точному распознанию и которым нет числа» (Коковцов 1932: 81). Об упоминаемом последним народе С.л. виюн речь у нас еще пойдет впереди. Идентификация большинства других упоминаемых Иосифом народов не вызывает особых проблем: Бур.т. с – это буртасы, Бул.г. р – волжские булгары, Ц.р. мис – черемисы, Арису – эрзя или удмурты. В.н.н. тит, как показала недавно тщательно исследовавшая этнонимию письма Иосифа Е.С. Галкина, вопреки распространенному мнению, не вятичи, так как в этом случае никак невозможно было бы сочетание подряд двух букв нун в этом этнониме, так как означает оно не удвоение, а присутствие между ними краткой гласной. Логичнее сопоставить этот народ с упоминаемым в начале письма Иосифа этносом В.н.н.т. р (с точки зрения графики такая конъектура вполне допустима) и отождествлять его с унногундурами (оногурами), которых знает на Средней Волге и автор анонимного географического трактата «Худуд ал-алам». Унногундуры в числе ряда тюркских племен юго-востока Европы мигрировали в Поволжье в конце VIII в. (Галкина 2006: 336–339; 2006б: 379–380).
Интересны два почти идентичных этнонима: С. вар и С.в.р. (Суур). Обычно под одним из них понимают сувар, также откочевавших в конце VIII в. в Поволжье, а под другим – восточнославянских северян, но источник не дает для этого никаких оснований, четко локализуя все перечисленные этносы в Поволжье. Дабы обойти это препятствие, Е.С. Галкина предположила, что речь здесь идет о двух группах сувар, разделение которых упомянуто у Ибн Фадлана (Галкина 2006б: 380; 2006: 339), что одно время казалось убедительным и мне, однако возможно и другое объяснение: один из этих двух этнонимов действительно относится к северянам, но не к тем, которые жили на Левобережье Днепра, а к какой-то группе потомков именьковского населения. Особенно в этой связи интересна указанная выше гипотеза о происхождении волынцевской культуры от именьковской: именно потомки волынцевцев – носители роменской культуры – в древнерусских летописях именуются север, северо или северяне. И фиксация аналогичного этнонима Иосифом в Среднем Поволжье служит определенным подтверждением правоты данной гипотезы, хотя категорически утверждать это нельзя: на славянской языковой почве[35] данный этноним мог развиться и независимо в разных частях славянского мира.
Здесь пришло время вернуться к упомянутому выше этнониму С.л. виюн, которым в письме царя Иосифа завершается список поволжских народов и после которого граница Хазарии поворачивает к Хорезму. Связь этого названия с общим названием всех славофонных народов, бывшим также и непосредственным этнонимом ряда славянских «племен», несомненна. Но локализация его Иосифом настолько не укладывается в рамки традиционных представлений, что исследователи обычно просто игнорируют ее, понимая под С.л. виюн ту частью славян, «которая и согласно Повести временных лет платила дань хазарам» (Новосельцев 1990: 157). Делать это можно только при полном отрыве от контекста источника, ясно помещающего данный народ в Среднем Поволжье. Гораздо более логично объяснение Е.С. Галкиной, предположившей на основе анализа своеобразия формы этого этнонима в письме Иосифа и сопоставления его с наименованием славян в арабской традиции, что перед нами «эндоэтноним, непосредственно перенятый хазарами от одного из народов Поволжья» (Галкина 2006: 340; 2006б: 380). И таким народом могла быть только какая-то группа потомков именьковского населения, а сам этот эндоэтноним должен был звучать близко к форме словене[36]. Подобные имена, производные от общего самоназвания всех славяноязычных народов (точнее, ставшего таковым на определенном этапе), были достаточно распространены в славянском мире: словаки, словенцы, словене ильменские, словинцы-кашубы на побережье Балтики, славонцы в хорватской Славонии (Иванов, Топоров 2000: 415). Преимущественно они закреплялись на его окраинах – там, где славяне жили в иноэтничном окружении. Ситуация, при которой древнее самоназвание сохраняется преимущественно на окраинах расселения некоей этнической группы, в то время как в центральных ее частях оно постепенно утрачивается, весьма типична. Вспомним, к примеру, карпатских русинов, сохранивших древнерусское название «русин», отразившееся еще в договорах Руси с Византией и относящееся в домонгольскую эпоху ко всему населению Киевской Руси (Суляк 2004: 9—10). Другой яркий пример, непосредственно относящийся к рассматриваемому вопросу, – это словене ильменские, жившие в финском окружении. Ситуация с именьковцами была еще более показательна в этом плане – они жили полностью в инокультурном окружении и в полной изоляции от остальных праславянских групп, что привело к тому, что их культура значительно отличалась от других синхронных ей культур «славянского круга» (пражской, пеньковской и т. д.).
Когда возник этноним словене и к какой части славофонного населения он первоначально относился, мы точно не знаем. По совокупности источников можно говорить о том, что в VI–VII вв. он относился преимущественно к населению пражской археологической культуры (Русанова 1976; Седов 1995: 7—39; 2002: 295–323; Гавритухин 2009: 18–21). Однако ничто не мешает предположить, что возник он еще во времена, предшествовавшие миграции какой-то группы будущих именьковцев в Поволжье, и охватывал ее наряду с предками пражцев. В том, что какая-то группа именьковцев именовалась словенами, в то время как другая северянами (а иные могли носить еще какие-то названия, не отразившиеся в дошедших до нас источниках), нет ничего удивительного, ведь в сложении этой культуры приняли участие разновременные миграционные волны из разных частей праславянского ареала, которые принесли на берега Волги разные этнонимы, ставшие именам разных именьковских племен.
Выплата дани хазарам. Миниатюра Радзивилловской летописи
Проведенный анализ показывает, что существует целый блок восточных источников, которые помещают в Среднем Поволжье ас-сакалиба-славян, единственным археологическим соответствием которым является население, оставившее памятники именьковской археологической культуры. Учитывая то, что относятся эти известия к VIII–X вв., они являются важным независимым подтверждением позиции тех археологов (П.Н. Старостин, Г.И. Матвеева, В.В. Седов А.В. Богачев и т. д.), которые считают, что часть именьковцев не покинула Волго-Камье и их потомки влились впоследствии в состав населения Волжской Булгарии. Письменные источники позволяют определить и вероятные имена славянских именьковских групп. Письмо хазарского царя Иосифа фиксирует в Среднем Поволжье словен; фиксация в том же источнике в Среднем Поволжье «лишнего» этноса, имя которого может быть интерпретировано как север/северяне, свидетельствует в пользу гипотезы В.В. Седова о миграции в конце VII – начале VIII в. именьковского населения на юго-запад, где его потомки стали ядром сложения волынцевской культуры.
V. Этнонимия славян Среднего Поволжья
Проблема определения самоназваний дописьменных социумов является одной из самых сложных в изучении древней и раннесредневековой истории. Решаться она может двумя путями. Во-первых, установлением, если это возможно, преемственной связи археологических культур, этническая принадлежность и наименование носителей которых нам неизвестны, с культурами, для которых соответствующие данные могут быть установлены по письменным источникам (внешним или внутренним). Во-вторых, анализом письменных источников соседних развитых цивилизаций, если, разумеется, данное бесписьменное общество попало в их поле зрения. Именно последний путь является наиболее надежным, так как этническая номинация – вещь изменчивая, и даже установив связь некоей «анонимной» археологической культуры с культурой, имя носителей которой нам известно, мы не можем быть уверены, что носители первой именовали себя так же, как и их потомки.
В настоящей работе мы попытаемся выяснить с опорой прежде всего на письменные источники вопрос о том, как именовали себя носители именьковской археологической культуры, существовавшей в Среднем Поволжье в IV–VII вв. (об именьковской культуре см.: Старостин 1967; 1986; Матвеева 1997а; 2004; Седов 1994: 49–65; 2002: 245–255; Кляшторный, Старостин 2002; Сташенков 2005; Вязов 2011; Богачев 2011: 72—137).
К счастью, данный регион во второй половине I тыс. н. э. оказался в поле зрения арабов и Хазарского каганата. Соответственно, в арабских и хазарских источниках оказались известия, повествующие о неких «ас-сакалиба» – славянах, проживающих в Среднем Поволжье, в которых можно видеть только именьковцев и их потомков. Эти известия стали в последнее время объектом пристального научного анализа (Кляшторный 1964; 2005; Седов 1995: 196–197; 2002: 254–255; Галкина 2006: 339–345; 2006б: 380–382; 2014) и подтвердили позицию тех археологов, которые отстаивают славянскую этническую атрибуцию как минимум существенной части именьковского населения (Смирнов 1962: 161–165; Матвеева 1988; 2004: 74–78; Седов 1994: 58–65; 1994а: 315; 1995: 193–197; 1999: 59–62; 2002: 252–255; Кляшторный, Старостин 2002; Богачев 2011: 72—137). Есть ли среди этих известий сведения, которые помогли бы проникнуть за современный научный термин «именьковцы» и понять, как именовали себя славяне, жившие в середине – второй половине I тыс. н. э. в Среднем Поволжье? Попробуем найти ответ на этот вопрос.