Пражская культура, как показано в работах В.В. Седова и И.П. Русановой, имеет истоки в полиэтничной пшеворской общности, в рамках которой проживали германцы, славяне и кельты (Русанова 1976: 201–215; 1990; Седов 1994а: 166–200; 2002: 97—125). Г.И. Матвеева обратила внимание на близость ряда элементов именьковской культуры с теми, которые были характерны для славянского населения пшеворской культуры: «О славянской принадлежности именьковских племён свидетельствует их погребальный обряд. Выше уже была отмечена его близость к обряду безурновых захоронений пшеворской культуры, которые В.В. Седов считает славянскими, в отличие от урновых, принадлежавших германцам. Совпадает топография могильников, форма, глубина и размеры могильных ям, размещение кальцинированных костей в могиле, наличие сосудов и их фрагментов в погребениях, бедность погребального инвентаря и его основные категории. Общим является обычай бросать вещи в костёр и умышленно ломать их перед помещением в могилу» (Матвеева 2004: 75).
Подводя некоторые итоги размышлениям об этнонимии именьковцев, можно сказать следующее: выводы о том, что какие-то группы именьковского населения именовались словенами и северянами, являются вполне допустимыми. Дать какое-то иное убедительное объяснение упоминанию народа С.л. виюн в письме хазарского царя Иосифа, четко локализующего его в Среднем Поволжье, едва ли возможно. Точно так же иначе затруднительно объяснить упомянутый там же поволжский этноним С.в. р, который оказывается как бы «лишним» – сувары названы в том же перечне поволжских народов. Если верна гипотеза В.В. Седова о генетической связи именьковской и волынцевской культур, то можно говорить и о том, что именно с миграцией именьковцев связано появление этого этнонима, вытеснившего древнее местное имя анты, в регионе днепровского левобережья.
Глава III. Кривичи
I. О соотношении летописных «кривичей» и «полочан»
Согласно ряду летописных известий, регион верховьев Западной Двины с городом Полоцком входил составной частью в обширный ареал славянского этнополитического объединения кривичей:
– в легенде о призвании варягов в Повести временных лет (далее – ПВЛ) сказано, что «первии наследници… въ Полотьске Кривичи» (ПСРЛ. I: 20; ПСРЛ. II: 14), а поскольку кривичи участвовали в призвании Рюрика, то он посадил в городе одного из своих мужей (ПСРЛ. I: 20; ПСРЛ. II: 14);
– под 1127 г. летописи, повествуя о походе киевского князя Мстислава Владимировича на Полоцкую землю говорят: «Посла князь Мьстиславъ съ братьею своею многы [на] Кривичи четырьми путьми» (ПСРЛ. I: 297; ПСРЛ. II: 292);
– в Ипатьевской (под 1140 и 1162 гг.: ПСРЛ. II: 304, 521) и Воскресенской (под 1129 и 1162 гг.: ПСРЛ. VII: 28, 76) летописях полоцкие князья названы «кривичскими».
В то же время, согласно другим летописным пассажам, в указанных местах проживало другое славянское «племя» – полочане. Всего в ПВЛ полочане упоминаются трижды.
В рассказе о расселении славян с Дуная читаем: «От техъ Словенъ разидошашася по земьли и прозвашася имены своими, кде седше на которомъ месте. Яко пришедше седоша на реце именемъ Мораве и прозвашася Морава, а друзии Чесе нарекошася, а се ти же Словене: Хорвати Белии, Серпь, и Хутане. Волохомъ бо нашедшимъ на Словены на Дунаискые и седшимъ в нихъ и насиляющимъ имъ. Словене же ови пришедше и седоша на Висле и прозвашася Ляхове, а отъ техъ Ляховъ прозвашася Поляне Ляхове. Друзии Лютице, инии Мазовшане, а нии Поморяне. Тако же и те же Словене пришедше, седоша по Днепру и наркошася Поляне, а друзии Деревляне, зане седоша в лесехъ, а друзии седоша межи Припетью и Двиною и наркошася Дреговичи, и инии седоша на Двине и нарекошася Полочане, речькы ради, еже втечеть въ Двину именемь Полота, от сея прозвашася Полочане. Словене же седоша около озера Илмера и прозвашася своимъ именемъ и сделаша городъ и нарекоша и Новъгородъ, а друзии же седоша на Десне и по Семи и по Суле и наркошася Северо. И тако разидеся Словенескъ языкъ темже и прозвася Словеньская грамота» (ПСРЛ. I: 5–6; ПСРЛ. II: 5).
Кривичская женщина 30–35 лет. XI в. Домжерицы, Лепельский район, Витебская область. Реконструкция
Далее же в ПВЛ говорится, что «по сеи братьи (после смерти Кия, Щека и Хорива. – М.Ж.) почаша держати родъ ихъ княжение в Поляхъ, а въ Деревляхъ свое, а Дрьговичи свое, а Словене свое въ Новегороде, а другое на Полоте, иже и Полочане, от сихъ же и Кривичи, иже седять на верхъ Волгы и на верхъ Двины, и на верхъ Днепра, ихъ же и городъ есть Смоленескъ, туда бо седять Кривичи, таже Северо от них» (ПСРЛ. I: 10; ПСРЛ. II: 8).
В третий раз полочане упоминаются летописцем в следующем контексте: «Се бо токмо Словенеск язык в Руси: Поляне, Деревляне, Новъгородьци, Полочане, Дреговичи, Северо, Бужане, зане седять по Бугу, послеже не Волыняне» (ПСРЛ. I: 9—10; ПСРЛ. II: 8).
Итак, одни летописные тексты отдают верховья Западной Двины кривичам, а другие – полочанам. Исследователи давно заметили это противоречие и попытались прояснить его. Выводы при этом у них получились не просто разные, но нередко взаимоисключающие.
П.Н. Третьяков полагал, что «многие племена «Повести временных лет» – это, несомненно, обширные племенные объединения… Но далеко не все «племена» являлись именно такими объединениями. На первых страницах «Повести временных лет» наряду с ними перечислены образования совершенно иного характера – вновь возникшие территориальные объединения, появившиеся… вследствие распада у восточных славян первобытно-общинного строя. Ярким примером в этом отношении являются полочане – на первый взгляд одно из древнерусских племён, фактически же одно из новых территориальных объединений» (Третьяков 1941: 35; 1953: 221–222). Итак, кривичи – древнее славянское племенное объединение, в то время как полочане – новое территориальное образование древнерусского времени, ошибочно вставленное летописцем в перечни восточнославянских «племён». Такова мысль П.Н. Третьякова.
Учёный подкрепляет её следующими соображениями (Третьяков 1941: 36; 1953: 222). Полочане не присутствуют ни в одном летописном рассказе северного происхождения. Их нет в легенде о призвании варягов (в ней названы словене, кривичи, чудь и меря), в рассказе о походе Олега на Киев в 882 г. (названы варяги, чудь, меря, кривичи) и установлении им дани с Киева в пользу северных «племён» (словен, кривичей и мери). Нет полочан и в перечнях «племён», принимавших участие в походах на Византию в 907 г. (варяги, словене, чудь, кривичи, меря, древляне, радимичи, поляне, вятичи, хорваты, северяне, дулебы, тиверцы) и в 944 г. (варяги, русь, поляне, словене, кривичи, тиверцы, печенеги). Во всех указанных случаях в летописном повествовании фигурируют только кривичи, при этом, когда византийцы после похода 907 г. согласились платить дань Руси, в числе городов, долженствующих получать её, Полоцк значится, следовательно, его жители принимали участие в походе[42].
Всё это, по мнению П.Н. Третьякова, «говорит о том, что полочан, как одного из древнерусских племён, по-видимому, никогда не существовало. В XI–XII вв. так называли жителей Полоцка и его земли, точно так же, как население Новгородской земли и Новгорода Великого называли новгородцами. «Слово о полку Игореве» говорит о курянах – жителях Курска. Эти термины относятся к новому, территориальному делению русского населения, которое повсеместно стало вытеснять старое, племенное деление… очень вероятно, что именно составитель «Повести временных лет», которая создавалась в Киеве, причислил жителей Полоцка – полочан – к числу северных древнерусских племён, допустив, таким образом, существенную ошибку» (Третьяков 1941: 36; 1953: 222–223).
П.Н. Третьяков опирался также на реконструкции А.А. Шахматова, согласно которым в летописных сводах, предшествовавших ПВЛ, полочане отсутствовали. Здесь, однако, надо иметь в виду, что все известия о полочанах приходятся на этногеографическое введение к ПВЛ, которое отсутствует в Новгородской I летописи (далее – НПЛ), отразившей, по Шахматову, Начальный летописный свод конца XI в. Соответственно, оно осталось за бортом шахматовских реконструкций. Однако, во-первых, вопрос о времени появления в летописях текста этногеографического введения (а начало НПЛ можно рассматривать и как выжимку из оного), а равно и о соотношении ПВЛ и НПЛ в целом дискуссионен, а во-вторых, даже если в летописи этногеографическое введение впервые было вставлено в начале XII в. при составлении ПВЛ, то из этого никак не следует, что оно было написано именно в то время. Вполне возможно, что изначально оно существовало как самостоятельный памятник, впоследствии включённый в летописи (Кузьмин 1977: 296–326).
Главные тезисы П.Н. Третьякова представляются мне неубедительными. Летописцы, вопреки мнению учёного, нигде не смешивают древние славянские «племена» с новыми территориальными общностями[43], они чётко разделены на понятийном и хронологическом уровнях: вторые на страницах летописей со временем приходят на смену первым как общности нового порядка. Полян заменяют кияне, словен – новгородцы и т. д. Более того, летописец прямо говорит, что имя полочане происходит от реки Полоты, а не от города Полоцка (см. вышеприведённое летописное известие), что чётко указывает на «племенной», а не территориально-политический характер этого объединения.
Этнонимы, производные от гидронимов были распространены в славянском мире: вспомним вислян, бобрян, речан и т. д. Полоцк, очевидно, также получил своё имя по реке Полоте: «Полоцк, или Полотеск, – город, стоящий на реке Полоте; словообразование, подобное Торопцу от реки Торопы, Витебску – от реки Видьбы и т. д.» (Тихомиров 1956: 362. См. также: Нерознак 1983: 139). И уже от имени города Полоцка получили своё имя полочане как территориально-политическая общность XI–XIII вв. – жители Полоцка и его волости (впервые полочане в таком кач