Ключевым аргументом Ф. Буяка является общность ряда названий, встречающихся как в Польше, в ареале предполагаемой им прародины двух «племён», так и на землях летописных радимичей и вятичей. Для радимичской территории такими параллельными с польскими названиями оказываются Будогощь (Bydgoszcz), Хотомиль (Chotymi), Чечерск, (Czeczersk), Чериков (Czerykow), Дроков (Drokow), Гомель (Gomii), Лучин (Luczyn), Мглин (Mglin), Пропойск (Propost), Радомль (Radyml), Речица (Rjeczyca) и т. д.
Также Ф. Буяк обратил внимание на названия, созвучные наименованию радимичей и имени их легендарного первопредка Радима, образующие компактную группу близ города Гнезно: Radzyń, Radoviska, Radomno, Radziąds, Radomki, Radomin, Radosli, Radomice, Radzymin, Radzanów, Radzimowice, Radzymin, Radzyń (Bujak 1949).
Построения Ф. Буяка были подвергнуты критике В.В. Седовым и Г.Ф. Соловьёвой (Седов 1965: 10; 1970: 141; 1982: 157; Соловьёва 1968). Так, В.В. Седов отметил, что «географические названия, одинаковые с намечаемым районом Повисленья, имеются не только в областях расселения радимичей и вятичей, но и на территории северянского Подесенья и кривичского Поднепровья. Такие же названия, как Будогощ, Хотимль и др., не могут быть использованы, так как имеются во многих областях Восточной Европы (например, Будогощ Витебской губ., Будогощ Тихвинского уезда, Будогощ в Обонежской пятине)» (Седов 1965: 10); «на карту Ф. Буяка попали лишь выборочные географические названия, что и создаёт ошибочную картину» (Седов 1970: 141).
Г.Ф. Соловьёва отметила, что «распространение названий, связанных с именем Радима, в Повисленье можно связывать скорее с именем не легендарного Радима, а Радима Гауденция – архиепископа Гнезненского, брата святого Адальберта», который почитался в Гнезно, близ которого и расположены поселения, указанные Ф. Буяком (Соловьёва 1968: 353). Связь восточноевропейских топонимов с основой «рад» с Радимом или радимичами, по мнению исследовательницы, далеко не всегда может быть установлена, а там, где такая связь вероятна, они расположены преимущественно у границ Радимичской земли, отражая давнюю традицию маркирования рубежей, что «не дает оснований сопоставлять все эти названия с приходом радимичей из Польши» (Соловьёва 1968: 356).
В.В. Седов в поисках прародины радимичей обратился к гидронимии и сделал важные наблюдения. Учёный обратил внимание на то, что в Восточной Европе имеются два уникальных повторяющихся гидронимических ареала: один в Верхнем Поднестровье, а второй – в земле радимичей (Седов 1965: 11; 1970: 142–143; 1982: 157). «Случайность выделения этих районов исключается в связи с обширностью картографируемой территорией, во-первых, и в связи с полным охватом материала, во-вторых. Предполагать обратное движение из Посожья в Поднестровье нельзя, так как в Поднестровье повторяемые гидронимы очень скученны, а в радимическом Посожье заметно рассеяны» (Седов 1965: 11).
В понимании фразы о происхождении радимичей «от ляхов» В.В. Седов присоединяется к тем учёным, которые понимали её как обозначение соседства ляхов и предков радимичей (Седов 1970: 142–143). Указал он и на то, что позднейшими лингвистами установлено, «что те особенности белорусского языка, в которых А.А. Шахматов и его современники видели ляшские черты, являются продуктом местного развития, независимого от истории польского языка» (Седов 1970: 142).
Верхнеднестровская гипотеза происхождения радимичей была принята и Г.Ф. Соловьёвой (Соловьёва 1968: 355).
Компромисс между польской и верхнеднестровской гипотезами происхождения радимичей предложил польский исследователь Я. Тышкевич: в первые века нашей эры далёкие предки радимичей, действительно жили на территории Польши, откуда в бурную эпоху IV–VI вв. ушли на Верхний Днестр, а затем переместились в Посожье (Tyszkiewicz 1970: 456). Однако могла ли в течение почти тысячи лет сохраняться память о проживании дальних предков радимичей на территории будущей Польши? Это представляется в высшей степени сомнительным. ПВЛ не сохранила никакой памяти о событиях, предшествовавших выходу славян на Дунай в VI–VII вв., и было бы сомнительно ожидать здесь какого-то исключения для радимичей. Да и были ли в начале нашей эры «ляхи»? Историческая география и диалектная конфигурация славян этого времени точно не известна ни современным учёным, ни древнерусским летописцам.
Подводя итоги историографического обзора, видим, что летописная сентенция о происхождении радимичей и вятичей (или одних радимичей, поскольку ряд учёных допускает, что вятичи были прибавлены к радимичам летописцем просто по аналогии) «от ляхов» остаётся загадкой, надёжное решение которой отсутствует, несмотря на то что над ним размышляли многие учёные. Одни исследователи относились к летописной легенде с доверием и выводили радимичей с территории Польши, другие решительно отказывали ей в достоверности, третьи искали прародину радимичей не на самих польских землях, а где-то в соседстве с ними; не было единства и в том, всё ли «племя» радимичей мигрировало или только какие-то небольшие группы, ставшие элитой в Посожье и передавшие своё имя местному населению.
Выскажем теперь собственные соображения о происхождении и прародине радимичей.
1. К настоящему времени археологами надёжно установлено, что связанные с радимичами памятники появляются в регионе бассейна Сожа не ранее VIII–IX вв. (Седов 1982: 157) и не являются развитием предшествующих колочинских и тушемлинских древностей. Соответственно, вывод о том, что радимичи не были автохтонами Посожья, выглядит бесспорным.
2. Наблюдения В.В. Седова о двух уникальных для Восточной Европы повторяющихся гидронимических ареалах в Верхнем Поднестровье и в Посожье представляются исключительно важными и указывающими на ту территорию, которую предки радимичей занимали непосредственно перед миграцией на берега Сожа (рис. 11).
3. Возможно ли совсем игнорировать летописную традицию и тот факт, что антропоним Радим является преимущественно западнославянским (наличие в Польше ряда названий, которые могут быть связаны с этим именем), а также топонимы, совпадающие с теми, которые имеются в радимичском ареале (даже с учётом спорных случаев)? Считаем, что этого делать всё же не стоит, и с осторожностью попробуем наметить контур возможной гипотезы о перемещении предков радимичей.
4. Сразу скажем, что невозможно датировать «польскую прародину» радимичей началом нашей эры, как это сделал Я. Тышкевич, так как в этом случае ко временам летописцев о ней уже не сохранилось бы никакой памяти. Если таковая существовала, то мигрировать на Верхний Днестр предки радимичей должны были не ранее VI в. (нижняя граница исторической памяти ПВЛ), а скорее в конце VII – первой половине VIII в., откуда примерно через несколько десятилетий двинулись на Сож.
Интересно, что в конце VI в., по историческим данным, намечается отлив населения из прикарпатско-верхнеднестровского региона – миграция хорватов на Балканы (Седов 2002: 484; Майоров 2006), на опустевшие территории как раз и могли прийти предки исторических радимичей.
5. Фраза летописца «Бяста бо два брата в Лясех» указывает на то, что, по его представлению, радимичи и вятичи происходят именно с ляшской территории, а не из соседних с ней земель. Слова о радимичах «Прешедъше ту ся вселиша» явно указывают на расселение всего «племени», а не только князя и старейшин.
6. Чтобы понять, как и в каких исторических условиях могла проходить миграция радимичей, надо обратиться к общеисторическому контексту эпохи. В VII–IX вв. на дунайских и среднеевропейских славян наступали многочисленные враги: кочевники авары, болгары и венгры, а также франки. Из-за этого часть славян снимается с насиженных мест и уходит на север и на восток, происходит инфильтрация в Восточную Европу славян из Подунавья, из Моравии и балканских земель, затронувшая значительную её часть. Мигранты подселяются к местному славянскому населению, принося свои традиции, которые нашли отражение в распространении в регионе целого ряда характерных для дунайских земель артефактов (серьги, лунницы, височные кольца и другие украшения дунайских типов, железные ножи с рукоятками, оформленными волютообразными завершениями, определённые типы удил, нагрудные кресты с так называемым грубым изображением Христа и т. д.) (обобщение соответствующих археологических материалов см.: Седов 1999: 183–204; 2002: 531–551; см. также А.Ю. Фомина). Возможно, именно с этой инфильтрацией дунайских славян в Восточную Европу связана легенда ПВЛ о дунайской прародине славян.
Эта масштабная миграция с неизбежностью должна была затронуть и западнославянский ареал, привести в движение какие-то местные славянские группы, которые также страдали от вражеских нападений. Одной из таких групп и могли быть предки исторических радимичей.
Интересно, что радимичские семилучевые височные кольца имеют именно дунайское происхождение и соответствующие прототипы (Седов 1999: 188; 2002: 538), хотя увязывать напрямую вопрос о происхождении радимичей с вопросом о происхождении их височных колец не следует. Семилучевые височные кольца могли получить у радимичей распространение уже после их прихода на Сож.
7. Где-то в VII–VIII вв. группа увлекаемых потоком «дунайской» миграции (или иными причинами, например нападением врагов) славян с территории современной Польши могла переместиться на Верхний Днестр, где прожила относительно продолжительное время (от нескольких десятилетий до примерно столетия) и сформировала там определённый гидронимический ландшафт.
8. Во второй половине – конце VIII в. предки радимичей продолжили свою миграцию и вышли на берега Сожа (при этом какая-то их часть должна была остаться в Поднестровье, чтобы сохранить там свою гидронимию), где с этого времени фиксируются их археологические памятники (обзоры археологической культуры радимичей см.: Рыбаков 1932; Соловьёва 1956: 156–160; Седов 1970: 134–143; 1982: 151–157; Богомольников 2004).
9. Точно сказать, на каком именно из перечисленных этапов возникло название «радимичи», затруднительно. Б.А. Рыбаков обратил внимание на то, что географическое распределение славянских этнонимов (исключая заимствованные) образует два ареала: внутренний, соответствующий зоне древнейшего обитания славян (этнонимы только на