– ане, – яне) и внешний, соответствующий зоне славянской колонизации (этнонимы как на – ане, – яне, так и на – ичи, – цы). Все патронимические этнонимы оказываются во внешней зоне (Рыбаков 1982: 26). Соответственно, на территориях современной Польши этноним радимичи едва ли мог возникнуть, ведь она является коренным славянским ареалом, территорией, на которой происходило становление славян (Седов 2002: 69—125), а с точки зрения распределения славянской этнонимии относится к внутренней зоне (Рыбаков 1982: 27. Карта).
Наиболее вероятным мы считаем возникновение этнонима радимичи только на этапе расселения соответствующей славянской группировки на Соже.
10. Поиски лингвистических следов миграции радимичей едва ли имеют смысл. Современной науке слишком мало известно о диалектной конфигурации славянского мира VII–VIII вв., когда происходили перемещения радимичей, да и язык их в ходе этих перемещений должен был трансформироваться, в том числе и под влиянием новой обстановки и новых соседей. Прибавим сюда трансформацию радимичских диалектов в результате вхождения сначала в древнерусский, а затем в прабелорусский лингвистические ареалы. Всё это должно было стереть гипотетические древние «ляшские» черты в языке радимичей, а тем более их потомков.
Браслет с завязанными концами, кривичи, IX–X вв.
11. Перспективными представляются дальнейшие поиски следов миграции (или её отсутствия) радимичей в материалах гидронимики, археологии и антропологии, а также в исследованиях ДНК.
Тема происхождения вятичей находится за рамками настоящей работы. Вопрос о том, мигрировали их предки вместе с предками радимичей или же вятичей к радимичам искусственно прибавил летописец (Нидерле 1956: 161; Рыбаков 1932) остаётся открытым.
IV. Радимичи «от ляхов» и лендзяне Константина Багрянородного
Как бы мы ни решали вопрос о происхождении радимичей, очевидно одно: в глазах летописцев, отражавших, видимо, взгляд киевлян в целом на своих северо-восточных соседей, радимичи были теснейшим образом связаны с ляхами. О происхождении радимичей от ляхов в ПВЛ сказано дважды (о вятичах это сказано только один раз, и, возможно, они прибавлены к радимичам искусственно): в этногеографическом введении («Радимичи бо и Вятичи отъ Ляховъ. Бяста бо два брата в Лясех») и в рассказе о покорении радимичей Владимиром в 984 г. («Быша же Радимичи отъ рода Ляховъ. Прешедъше ту ся вселиша»).
Одной из загадок трактата византийского императора Константина VII Багрянородного (Κωνσταντίνος Ζ' ο Πορφυρογέννητος, 945–959) «Об управлении империей» (Πρὸς τὸν ἴδιον υἱὸν Ρωμανόν, 948–952) являются названные им в числе восточноевропейских славянских этнополитических объединений (славиний) лендзяне (Λενζανηνοι/Λενζενίνοι), надежная локализация и идентификация которых в науке отсутствует[64].
Лендзяне упоминаются в «Об управлении империей» дважды.
Первый раз – в главе девятой в числе тех славян, которые поставляют ладьи киевским русам: «Славяне же, их (русов. – М.Ж.) пактиоты, а именно: кривитеины (кривичи. – М.Ж.), лендзанины и прочие Славинии – рубят в своих горах моноксилы во время зимы и, снарядив их, с наступлением весны, когда растает лед, вводят в находящиеся по соседству водоемы. Так как эти [водоемы] впадают в реку Днепр, то и они из тамошних [мест] входят в эту самую реку и отправляются в Киову (Киев. – М.Ж.). Их вытаскивают для [оснастки] и продают росам» (Константин Багрянородный 1991: 44–45).
Второй раз – в главе тридцать седьмой в перечне соседей печенегов как одна из подчиненных русам славиний: «Остальные же четыре рода (печенегов. – М.Ж.) располагаются по сю (правую. – М.Ж.) сторону реки Днепра, по направлению к более западным и северным краям, а именно: фема Гиазихопон соседит с Булгарией, фема Нижней Гилы соседит с Туркией (Венгрией. – М.Ж.), фема Харавои соседит с Росией, а фема Иавдиертим соседит с подплатежными стране Росии местностями, с ультинами (уличами. – М.Ж.), дервленинами (древлянами. – М.Ж.), лензанинами и прочими славянами» (Константин Багрянородный 1991: 156–157).
Константин Багрянородный четко локализует лендзян в Восточной Европе, соответственно их прямое отождествление с западнославянскими ляхами/лендзянами невозможно. В то же время «племя» лендзян совершенно неведомо древнерусским источникам, которым прекрасно известны все остальные упомянутые императором рядом с ним славинии: кривичи, уличи, древляне.
Два эти обстоятельства сделали лендзян Константина Багрянородного загадкой, которая по сей день не имеет в историографии надежного решения (обзор историографии см.: Константин Багрянородный 1991: 316–317, 390; Немецкие источники 1993: 31–34).
Поскольку имя лендзяне (lędjane; от общеславянского *lęd-, ср: lęda – «необработанное поле», лендзяне – следовательно, «жители необработанной (целинной) земли»: Lehr-Spławiński 1959) передается древнерусскими летописцами как ляхи, большинство исследователей, с теми или иными вариациями, пришли к выводу, что искать лендзян Константина Багрянородного следует у западных границ Руси, где-то на Волыни, которая могла входить в ареал проживания ляхов-лендзян (см., напр.: Tymieniecki 1946; Łowmiański 1953; Wasilewski 1967: 181–194; Labuda 1988: 167–211; Fokt 2007: 109–122; Parczewski 2007: 161–176).
Проблема волынской гипотезы локализации лендзян состоит в ее умозрительном характере и отсутствии прямых оснований в источниках, которые лендзян или ляхов на Волыни не знают. Согласно русским летописям здесь проживали дулебы, бужане и волыняне: «Бужане, зане седоша по Бугу, после же велыняне (ПСРЛ I: 11; ПСРЛ II: 8); «дулеби живяху по Бугу, где ныне велыняне (ПСРЛ I: 12–13; ПСРЛ II: 9). Также из сопоставления летописных упоминаний Червенских градов (ПСРЛ I: 81, 150; ПСРЛ II: 69, 137) и Червенской земли (ПСРЛ II: 746) с народом Zerivani (сериваны) «Баварского географа»[65] можно реконструировать существование на Волыни этнополитического объединения червян (от слав. *Čьrvjane: Lehr-Spławiński 1961: 265. О волынских червянах см.: Ляска 2014: 9—72).
Учитывая это обстоятельство и отметив, что «из трактата Константина Багрянородного видно, что лендзяне, во-первых, обитали в бассейне Днепра, во-вторых, соседствовали с печенежской степью, уличами и древлянами», А.А. Горский заключил, что лендзяне никак не могли быть населением Волыни как таковой, а могли жить лишь в ее восточной части, в верховьях Припяти и ее правых притоков Горыни и Стыри. По словам историка, «вероятнее всего, что лендзянами именовалась общность, обитавшая на востоке Волыни, в то время как жители Западной (побужской) Волыни назывались бужанами или волынянами» (Горский 2004: 23–24; 2017: 23).
Подобное направление поисков одно время казалось убедительным и нам. Обратив внимание на то, что, согласно летописным данным, Волынская земля, как и лежавшая к югу от нее Хорватия, были покорены Киевом лишь в конце Х в., в результате походов Владимира (ПСРЛ. I: 81, 122; ПСРЛ. II: 69, 106), и данных о более раннем их подчинении днепровской столице нет, мы полагали, что Константин Багрянородный называет лендзянами не весь этнополитический союз волынян, а небольшое восточнославянское «малое племя», проживавшее на востоке Волынской земли, на пограничье подчиненных Киеву земель, и подвластное Руси уже в середине Х в.
Сейчас, однако, мы не считаем такой взгляд убедительным и отказываемся от него, поскольку маловероятно, чтобы «малое племя» попало в один смысловой ряд с большими восточнославянскими этнополитическими союзами (кривичами, древлянами, уличами).
В целом волынская локализация лендзян Константина Багрянородного не является, на наш взгляд, убедительной, поскольку:
1) в распоряжении науки нет никаких данных, свидетельствующих о том, что Волынь подчинялась киевским князьям до походов Владимира против хорватов и на Червенские грады. Видимо, только в ходе западных экспедиций Владимира она втягивается в орбиту киевской власти;
2) нет никаких данных, свидетельствующих о проживании на Волыни ляхов/лендзян, их помещение в данный регион является умозрительным;
3) Константин Багрянородный говорит о проживании лендзян на «водоемах» Днепровского бассейна, по которым они сплавляют в Днепр заготовленные для продажи русам ладьи, что слабо подходит для Волыни.
Новую попытку обоснования волынской локализации лендзян Константина Багрянородного предпринял Д.Е. Алимов. Согласно гипотезе ученого, волынские лендзяне входили в состав политического объединения с центром в Праге, созданного чешским князем Болеславом I (935–972). Поскольку Киев и Прагу (и далее германские земли) связывал важный торговый путь, именно по нему в Киев из Карпатской котловины проникла славянская идентичность, которая оттуда затем пришла в Новгород, где источники фиксируют «словен» как жителей данного города (в соответствии с конструктивистским подходом историк рассматривает распространение славянской идентичности не как результат миграций, а как следствие культурного трансфера), таким образом, лендзяне оказываются проводниками на Русь западнославянского социокультурного влияния (Алимов 2018: 117–136).
Но как быть с тем, что, согласно источникам, на территории Волыни проживали совсем другие славянские общности? По мнению Д.Е. Алимова, «встречающиеся в историографии утверждения, что на этой территории проживали некие другие племена (волыняне, червяне, хорваты, дулебы, бужане) лишены прочных оснований». В достоверности соответствующих сообщений источников историк сомневается или считает, что в рамках примордиалистского подхода они неверно или слишком буквально интерпретировались, в то время как их следует рассматривать в качестве конструктов, созданных древними авторами на основе их «социального знания».