Ныне в том же русле, но без ссылки на предшественника рассуждает В.Ю. Аристов. По мнению историка, рассказ ПВЛ о происхождении радимичей и вятичей «от ляхов» и легендарных братьев-первопредков Радима и Вятко имеет сугубо литературный характер и был придуман летописцем, который знал о западнославянских церковных деятелях, братьях Радиме (Гауденции, первом епископе Гнезно) и Войтехе (Адальберте). Поскольку в начале XII в. радимичи и вятичи еще сохраняли свою независимость от Руси, автор ПВЛ, чтобы подчеркнуть их чуждость, приписал двум этим «племенам» «ляшское» происхождение, обратив внимание на сходства этнонима радимичи с именем епископа Радима, а заодно сблизил имя его брата Войтеха с вятичами. По мнению В.Ю. Аристова, искусственный характер имеет как известие о происхождении радимичей и вятичей «от ляхов», так и известия об их первопредках (Aristov 2018: 18–25).
Никаких аргументов, кроме сходства имен, подобные гипотезы не имеют. Радим – распространенное средневековое западнославянское имя (примеры см.: Морошкин 1867: 162). Козьма Пражский упоминает чешского военачальника Радима, погибшего в 1082 г. в битве с Австрией (Козьма Пражский 1962: 148). Соответственно, сближение легендарного летописного Радима именно с епископом Гнезно Радимом (Гауденцием) ни на чем не основано.
Происхождение этнонимов радимичи и вятичи (и им подобных патронимических славянских «племенных» названий) от личных имен их легендарных первопредков признается авторитетными современными лингвистами (Трубачев 2000: 6). А.В. Назаренко считает, что «эпонимическое предание, также зафиксированное «Повестью временных лет», о Радиме и Вятке как о родоначальниках радимичей и вятичей… производит реальные племенные названия от этимологически и морфологически вполне прозрачных славянских антропонимов *Radimъ и *Vętъko по реальной морфологической модели патронимов на слав. *-itj-. Это не значит, что Радим и Вятко предания существовали в действительности, но это значит, что если бы названные имена не были засвидетельствованы другими источниками, то летописный текст мог бы служить вполне аутентичным доказательством их реального существования. Иными словами, в родословных легендах радимичей и вятичей в качестве эпонимов использованы подлинные имена. Не эпоним отвлечен от племенного названия, а племенное название является производным от реального антропонима. Исторически сомнительный источник оказывается вполне надежным ономастически» (Назаренко 2009: 388). Таким образом, едва ли правомерно отрицать фольклорный характер образов легендарных предков славянских «племен», названия которых образованы в соответствии с патронимической моделью.
Даже если считать рассказы о Радиме и Вятко из этногеографического введения к ПВЛ не произведением фольклора, а книжным вымыслом летописца, то останется рассказ летописной статьи 6492 г., где говорится о происхождении радимичей «от рода ляхов» без упоминания их предка-эпонима и без присоединения к ним вятичей. Причем, поскольку данное известие читается не только в ПВЛ, но и в Новгородской I летописи, оно, видимо, присутствовало и в предшествующем ПВЛ так называемом Начальном своде конца XI в. Следовательно, традиция сближения радимичей с ляхами существовала еще до создания ПВЛ, и, возможно, пассаж из этногеографического введения о Радиме и Вятко представляет собой ее дальнейшее развитие. Но само существование традиции сближения радимичей с ляхами в летописании неоспоримо.
Тем не менее гипотеза о тождестве лендзян Константина Багрянородного и летописных радимичей достаточной поддержки в историографии не получила. Е.А. Мельникова и В.Я. Петрухин подвергли ее критике: «Предполагать, что название «лендзанины» замещало именно этноним радимичей среди славян – пактиотов росов, трудно, так как, во-первых, и в перечне пактиотов у Константина упомянуты «прочие Славинии», а во-вторых, неясно, были ли радимичи под властью Киева в X в.: поход, приведший к покорению радимичей Киевом, состоялся в 984 г., а полюдье, по Б.А. Рыбакову, шло в обход их территории» (Константин Багрянородный 1991: 317. Комментарий 20, авторы – Е.А. Мельникова, В.Я. Петрухин).
Аргументация данных авторов, на наш взгляд, совершенно несостоятельна. Во-первых, из летописного рассказа об обложении Владимиром данью радимичей в 984 г. никак нельзя делать выводов о том, что они никогда не платили дань Киеву раньше. Многие восточнославянские этнополитические союзы, согласно летописным сообщениям, побеждались киевскими князьями, облагались данью, а затем при удобном случае отказывались ее платить, и Киеву приходилось принуждать их к уплате дани снова. Летописи пестрят указаниями на неоднократные войны Киева со славиниями (ПВЛ 2007: 11, 14, 21, 26–29, 31, 35, 38–39). Относительно конкретно радимичей в ПВЛ говорится о том, что впервые их данью в пользу Киева обложил еще Олег Вещий (ПСРЛ. I: 24; ПСРЛ. II: 17). Данное сообщение, хотя и не поддается надежной верификации, полностью укладывается в общую летописную схему отношений Киева со славиниями Восточной Европы: победа Киева и обложение славинии данью → восстание славинии и прекращение выплаты дани → новая победа Киева и возобновление даннических отношений. Радимичи, чьи земли располагались относительно недалеко от Киева, выходили к Днепру и соседствовали «русской землей в узком смысле», бывшей ядром Древнерусского государства (Насонов 1951: 28–68; Рыбаков 1982: 55–90; Кучкин 1995; Седов 1999: 50–82; Свердлов 2003: 93–99), с неизбежностью рано должны были оказаться в сфере интересов и военной активности киевских князей и, соответственно, в какие-то периоды вполне могли быть принуждены платить Киеву дань и до похода Владимира, память о чем сохранилась в летописи[69].
Во-вторых, в рассказе Константина Багрянородного о полюдье, в котором упомянуты «прочие Славинии» – радимичи как раз не названы, соответственно, вполне могут скрываться под этим определением. Обращает на себя внимание и то, что в рассказе о полюдье не указаны не только лендзяне, но и уличи, а в тридцать седьмой главе «Об управлении империей» и те и другие обозначены как данники киевских русов.
В-третьих, реконструкция маршрута полюдья, предложенная Б.А. Рыбаковым (Рыбаков 1982: 316–329), является гипотетической и, соответственно, не может служить аргументом. Ученый не включил в него радимичей потому, что они Константином Багрянородным напрямую не названы. При этом интересно, что «прочие Славинии» не нашли отражения в его карте полюдья. Само понимание полюдья как последовательного кругового объезда киевскими князьями названных Константином Багрянородным славиний, предложенное Б.А. Рыбаковым (Рыбаков 1982: 317. Рисунок с маршрутом полюдья), далеко не бесспорно. Иное понимание организации полюдья предложил М.Б. Свердлов. Обратив внимание на то, что в рассказе о полюдье Константин не только перечисляет несколько славиний, но говорит и о «прочих славянах», а в другом месте называет данниками Руси также лендзян и уличей, ученый заключил: «Полюдье является не последовательным объездом только древлян, дреговичей, кривичей и северян, а разъездом «архонтов» из Киева по «Славиниям», названным «и прочих славян». Там они совершали круговой объезд»; «великий князь, члены великокняжеской семьи, знатные княжие мужи с дружинами («со всеми росами») ежегодно выходили из Киева с ноября по апрель кормиться» (Свердлов 1983: 61; 2003: 167–168, 169). В поддержку гипотезы М.Б. Свердлова можно привести летописное сообщение, согласно которому Игорь передал дань с уличей и древлян своему воеводе Свенельду, в результате чего собственные дружинники стали жаловаться Игорю: «Отроци Свеньлъжи изоделися суть оружьемъ и порты, а мы нази» (ПСРЛ. I: 54; ПСРЛ. II: 42; ПСРЛ. III: 110). Получается, что Игорь и его дружина не принимали участия в сборе дани Свенельдом с двух названных «племен»; Свенельд собирал дань в одних славиниях, Игорь – в других.
Приведем аргументы в пользу тождества летописных радимичей «от рода ляхов» и лендзян Константина Багрянородного.
Лендзяне согласно приведенному выше сообщению девятой главы «Об управлении империей» проживали где-то в бассейне Днепра (на берегах водоемов, которые «впадают в реку Днепр»). В другом месте той же девятой главы Константин Багрянородный перечисляет все славинии Днепровского бассейна: «Зимний же и суровый образ жизни тех самых росов таков. Когда наступит ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киава (Киева. – М.Ж.) и отправляются в полюдия, что именуется «кружением», а именно – в Славинии вервианов (древлян. – М.Ж.), другувитов (дреговичей. – М.Ж.), кривичей, севериев (северян. – М.Ж.) и прочих славян, которые являются пактиотами (данниками. – М.Ж.) росов. Кормясь там в течение всей зимы, они снова, начиная с апреля, когда растает лед на реке Днепр, возвращаются в Киав. Потом так же, как было рассказано, взяв свои моноксилы (купленные у лендзян и других славян. – М.Ж.), они оснащают [их] и отправляются в Романию (Византию. – М.Ж.)» (Константин Багрянородный 1991: 50–51).
В этом пассаже перечислены по именам все известные нам славинии Днепровского бассейна, кроме радимичей и полян. Его сопоставление с фрагментом о лендзянах, живущих на берегах впадающих в Днепр «водоемов», неминуемо приводит нас к тому, что именем лендзяне у Константина Багрянородного обозначено одно из этих двух «племен».
Вариант с полянами[70] можно отвергнуть по следующим причинам:
1. Не вдаваясь ни в какие дискуссии о происхождении руси, совершенно очевидно, что «росы» Константина Багрянородного – это киевская община как таковая, выступающая коллективным экзоэксплуататором покоренных восточноевропейских славиний, объединившая как пришедших с севера варягов, так и полян («Поляне яже ныне зовомая русь», – констатирует летописец: ПСРЛ. I: 25–26; ПСРЛ. II: 18), поставлявших киевским князьям основной воинский контингент.