Поскольку выводы Д.Т. Березовца о русах как об аланах-салтовцах представля-ли собой, так сказать, третий путь в поисках истоков руси и резко расходились как с норманизмом, так и с антинорманизмом, а также и с традиционными взглядами на историю Хазарии, то в последующей историографии они не получили достаточного развития.
Ученого поддержал археолог Д.Л. Талис, который, отталкиваясь от концепции Д.Т. Березовца, показал, что в Крыму проживали носители салтовской культуры, родственные верхнедонским аланам, которые в источниках именовались росами (Талис 1973: 229–234; 1974: 87–99)[88]. В поддержку гипотезы Д.Т. Березовца высказались А.Г. Николаенко (Николаенко 1991) и А.Г. Кузьмин (Кузьмин 2003: 243–267; 2005: 266–294). О.Н. Трубачев в рамках развиваемой им гипотезы об индоарийском происхождении руси сделал вывод, согласно которому именно в районе салтовско-славянского пограничья «начал шириться этноним Рус, Русь, почему говорят о Донской Руси. Донская Русь, ее положение по отношению собственно Хазарии, с одной стороны, и Киевской Руси – с другой, сохраняет в себе еще много нерасшифрованного. В силу этих и других причин внимание научной истории как бы соскальзывает с этого промежуточного, малоизвестного объекта» (Трубачев 2005: 148).
На юго-востоке Европы локализовал Русский каганат и В.В. Седов[89]. Согласно гипотезе ученого его археологическим отражением является славянская волынцевская культура VIII – начала IX в. По справедливым словам Е.С. Галкиной, работа В.В. Седова стала «первой попыткой локализации Русского каганата как самостоятельного сильного государства на основе комплексного использования данных археологии, нумизматики, лингвистики и аутентичных письменных источников» (Галкина 2002: 35).
В.В. Седов обратил внимание на то, что в историографии характеристика этнокультурных и политических процессов, происходивших в Восточной Европе в IX–X вв., нередко дается в обобщенном виде, и в таком же суммарном виде рассматриваются сведения о русах, содержащиеся в источниках разного времени, в то время как на самом деле эта эпоха в истории Восточной Европы была наполнена политическими преобразованиями и этнокультурными трансформациями. Соответственно, необходимо выделение и историческая конкретизация отдельных периодов жизни региона. Первая половина IX в., время существования Русского каганата, – это совершенно особая эпоха в жизни Восточной Европы, картина которой, восстанавливаемая по историко-археологическим данным, существенно отличается от последующих периодов, соответственно и значение понятия «русы» для этого времени не обязательно тождественно тем, какие оно имело в другие периоды (Седов 1998: 3—15; 1999: 50–82; 1999а: 27–70; 2002: 255–295; 2003: 3—14).
Весьма важным представляется вывод В.В. Седова: ареал волынцевской культуры совпадает с территорией так называемой Русской земли в «узком смысле» в Среднем Поднепровье, очерченной по летописным данным (Тихомиров 1979: 22–45; Насонов 1951: 28–68; Рыбаков 1953: 28–39; 1982: 56–67; Кучкин 1995: 74—100) и, очевидно, представлявшей собой древнейший очаг распространения соответствующего этнонима в Восточной Европе (Седов 1999: 77–80; 2002: 269–272).
Вместе с тем и гипотеза В.В. Седова о Русском каганате как волынцевской культуре имеет существенные проблемы. Ключевая из них в том, что согласно «Анонимной записке» русы хоронили своих умерших по обряду ингумации, в то время как у волынцевцев имело место трупосожжение. «Анонимная записка» говорит о городах у русов, в то время как волынцевцы жили в неукрепленных селищах. Точные аналогии этнографических характеристик русов «Анонимной записки» находятся, как подметил Д.Т. Березовец, в салтовской культуре.
Некоторые ученые выступили с критикой гипотезы В.В. Седова и предложили иную историческую интерпретацию волынцевских памятников: учитывая их связь с салтовской культурой, они могут маркировать зону проживания славян, подчиненных Хазарскому каганату (Петрухин 2001: 139; 2014: 109–111; Комар 2005а: 207–218; Воронятов 2005: 199–210). При этом следует подчеркнуть, что если не выходить за пределы собственно археологических данных, то корректнее будет следующая формулировка: волынцевские памятники очерчивают ареал славян, находившихся под влиянием носителей салтовской культуры.
В рамках концепции Д.Т. Березовца противоречие между позицией В.В. Седова и его оппонентов в известном смысле устраняется: волынцевцы – это славяне, находившиеся в подчинении у русов с хаканом во главе, носителей салтовской культуры, и от них перенявшие соответствующий этноним.
Салтовская (салтово-маяцкая) культура в узком (собственном) смысле – это культура аланского населения лесостепной части Подонья, сложившаяся в результате переселения в этот регион аланских племен и генетически связанная с культурой аланов Северного Кавказа. Вхождение этой территории в состав Хазарского государства, на наш взгляд, ничем не доказано (еще И.И. Ляпушкин пришел к выводу, что салтовские аланы были независимы от Хазарии: Ляпушкин 1958: 85—150; 1961: 187–213), а соответственно, нет оснований и для «расширительной» трактовки понятия «салтовская культура» как «культура Хазарского каганата», которую предлагала С.А. Плетнева (Плетнева 1967; 1981: 62–75; 2000).
Д.Т. Березовец, насколько можно судить, придерживался «широкой» трактовки салтовской культуры, что является уязвимым местом в его концепции и создает в ней противоречие: из работы ученого сложно понять, как он решает вопрос о соотношении аланов-русов и Хазарского государства. Видимо, Д.Т. Березовец склонялся к признанию салтовских русов вассалами Хазарского каганата. Но ни один из использованных им письменных исторических источников о русах не говорит о том, что они находились в какой-либо форме зависимости от Хазарии или вообще были с ней чем-либо связаны, кроме торговли. Более того, принятие правителем русов титула «каган» ясно говорит о суверенитете возглавляемого им политического объединения, а также о его претензиях на первенство в регионе: у народов евразийских степей – от жуань-жуаней до монголов – титул кагана считался наивысшим.
По этим причинам мы считаем более логичным то развитие концепции Д.Т. Березовца о салтовских аланах как о русах с хаканом во главе письменных источников, которое с учетом выводов И.И. Ляпушкина сформулировала в своих работах Е.С. Галкина: в VIII–IX вв. в ареале салтовской культуры в ее «узком» значении существовало независимое и соперничавшее с Хазарией мощное государство аланов – Русский каганат, включавшее в свой состав и ряд зависимых славянских областей, отмеченных распространением волынцевских памятников, на которые распространился хороним Русская земля (Галкина 2002; 2006: 385–446; 2012; Жих 2009: 147–157)[90].
По словам С.А. Плетневой, «что касается лесостепного (аланского) варианта салтовской культуры Подонья, то о нем не сохранилось никаких сведений в литературе того времени. Богатый, развитый и воинственный народ как будто совершенно не участвовал в общеевропейской жизни. Это наводит на мысль, что имя аланов скрыто в источниках под каким-то другим названием» (Плетнева 1967: 186). Если Д.Т. Березовец в решении проблемы исторической «анонимности» салтовской культуры выступил за отождествление ее носителей с русами во главе с хаканом из восточных источников, то Г.Е. Афанасьев предложил иное решение данного вопроса: по мнению ученого, салтовцы – это буртасы письменных источников (Афанасьев 1984: 28–41; 1987: 142–167).
Гипотеза Г.Е. Афанасьева не может быть принята, поскольку находится в решительном противоречии с сообщениями разнообразных источников, надежно помещающих буртасов на берегах Волги.
Практически в том же регионе, где Иосиф, и в окружении народов Поволжья помещает буртасов древнерусское «Слово о погибели Русской земли»: «…тоймици погании, и за Дышючимъ моремъ (Северным Ледовитым океаном. – М.Ж.). От моря до болгаръ (волжских. – М.Ж.), от болгаръ до буртасъ, от буртасъ до чермисъ, от чермисъ до моръдви, – то все покорено было Богомъ крестияньскому языку (Руси. – М.Ж.)»; «Буртаси, черемиси, вяда, и моръдва бортьничаху на князя великого Володимера (Мономаха. – М.Ж.)» (Слово 2005: 90).
В Поволжье помещают буртасов и восточные авторы. Ибн Русте: «Земля буртасов лежит между хазарской и болгарской землями» (Ибн Русте 1869: 19). Аль-Истахри: «Буртасы – народ, соседящий с хазарами… они – племя, расположившееся на реке Итиль» (Заходер 1962: 231–232).
Три разные традиции (хазарская, древнерусская и арабская) единогласно помещают буртасов в Среднем Поволжье, соответственно, возможность их соотнесения с носителями салтовской культуры должна быть исключена.
Отождествление русов с хаканом во главе с носителями салтовской культуры снимает охарактеризованные выше проблемы, встающие перед другими гипотезами их локализации:
– салтовская культура точно соответствует географической локализации русов в восточных источниках. При этом важно, что проживание ранних русов именно в салтовском ареале подтверждается и западноевропейскими известиями IX в.
Меч каролингского типа – дорогое оружие знати
В «Баварском географе» (середина – вторая половина IX в.) русы помещены между хазарами (Caziri) с одной стороны, древлянами (Forsderen liudi – «лесные люди»), полянами (Fresiti – «свободные жители», т. е. жители полей, свободной от леса местности, противопоставленные по этому признаку своим соседям – древлянам), лучанами (Lucolane) и венграми (Ungare) – с другой: «Кациры (Caziri), 100 городов. Русь (Ruzzi). Форшдерен лиуды (Forsderen liudi). Фрешиты (Fresiti). Шеравицы (Seravici – этноним, видимо, славянский – М.Ж.). Луколане (Lucolane). Унгаре (Ungare)» (ДРЗИ. IV: 29–30. Об этнонимах, соседних с русами см.: Седов 1999: 63–65; 2002: 267–269).