ции о русах на Востоке и Западе мусульманского мира во второй половине IX – начале X в. были не сами русские земли, а Булгар, Итиль, Багдад, каспийские, причерноморские и средиземноморские города, причем во все эти пункты (за исключением Багдада) русы прибывали по воде, создавая у местных жителей стойкое впечатление о том, что способ передвижения на кораблях является единственно возможным в той стране, откуда приезжали русы» (Коновалова 2001: 189).
При этом, по археологическим данным, у салтовских аланов конница действительно количественно существенно уступала пехоте: «Процент воинских захоронений в целом, а также процентное содержание каждой части войска можно попытаться определить на материалах полностью раскопанного Сухогомольшанского могильника. Всего с оружием 15,6 % могил, и, по приблизительным подсчетам, большинство (до 2/3) взрослого мужского населения не принадлежало воинству. Если все воинские захоронения принять за 100 %, то на долю конных дружинников придется 22 %, на остальную часть войска – 78 % (41 % – пехотинцы). Понятно, что цифры эти лишь приближенно могут отражать реально существовавшее организационно-тактическое деление войска, в основном, по-видимому, совпадающее с социальным членением общества» (Крыганов 1989: 109).
7. Согласно восточным авторам, передающим «Анонимную записку», у русов имелись большие и богатые города. Ибн Русте: «У них (русов. – М.Ж.) много городов, и живут они привольно» (Новосельцев 1965: 397). Гардизи: у русов «имеются большие города» (Заходер 1967: 92). «Худуд ал-Алам»: «Страна эта (страна русов. – М.Ж.) изобилует всеми жизненными благами» (Галкина 2002: 111). Ибн Ийас: земля русов «большая, обширная, в ней – многочисленные города, между которыми – большое расстояние» (Заходер 1967: 93).
Многие городища аланской салтовской культуры, известные по археологическим материалам, вполне можно назвать городами или как минимум протогородами (обсуждение данного вопроса см.: Плетнева 1967: 25–50; 1989: 12–25; Винников, Плетнева 1998; Афанасьев 1987: 10—141; 1993: 94—150; 2001: 43–55; Галкина 2002: 191–204; 2006: 391–399; 2012: 262–269; Колода 2009: 35–43; Свистун 2009: 44–51; Флеров 2010).
По словам В.В. Колоды, «лесостепные салтовские городища на Северском Донце выполняли различные функции. Среди них, безотносительно к конкретному памятнику, выделяются следующие: 1) центры хозяйственных (прежде всего – сельскохозяйственных) микрорегионов, 2) центры торговли, 3) военные форпосты на границе и на торговых путях (в том числе переправах и бродах), 4) административные центры, посещаемые тудуном (правителем территории) для осуществления распоряжений центральной власти, 5) место временного пребывания военных гарнизонов и военных отрядов, идущих на славянские земли за сбором дани, 6) место аккумулирования и временного хранения этой дани и необходимого для войск продовольственного запаса, и т. д.» (Колода 2009: 37).
Ученый выделил десять протогородских центров в контактной зоне салтовской и славянской культур, каждый из которых был «не просто центром определенного микрорегиона, но и играл исключительную роль в иерархии поселений лесостепной зоны, обуславливая доминирующее положение возглавляемого им микрорегиона» (Колода 2009: 39).
Крупнейшее эпонимное для культуры Салтовское (или Верхне-Салтовское) городище с окружающим его посадом, бывшее, вероятно, политико-организационным центром салтовского населения (Афанасьев 1993: 128–129), являлось поистине грандиозным для Восточной Европы того времени поселением: площадь – около 120 га; население – около 6–7 тысяч человек (городище), около 20 тысяч человек (с учетом посада); катакомбный могильник площадью около 100 га, в котором покоятся останки около 100 тысяч человек.
Весьма важным является вывод Г.Е. Свистуна, согласно которому значительная часть салтовских городищ была построена «в ответ на угрозу, происходившую с восточного или юго-восточного направления» (Свистун 2012: 156), т. е. со стороны Хазарского каганата, отношения с которым у салтовских аланов, видимо, были враждебными – Русский каганат и Хазарский каганат оспаривали политическое первенство на юге Восточной Европы.
8. Согласно «Анонимной записке», земля, где живут русы, лесистая и болотистая. Ибн Русте: в земле русов находятся «чащобы и заросли; [остров] нездоровый, сырой; если поставит какой-нибудь человек свою ногу на землю, сотрясется земля из-за ее сырости» (Заходер 1967: 78). Гардизи: земля русов «вся в деревьях. И леса (или рощи) и земля имеют много влаги, так что если поставить ногу на сырое [место], земля задрожит от влажности» (Заходер 1967: 78); Марвази: «Там деревья и леса» (Заходер 1967: 79).
Во времена существования салтовской культуры на ее территории росли многочисленные леса, которые салтовцам приходилось расчищать для постройки своих городищ: «Городище Мохнач, в период его заселения салтовской культурой, было покрыто лесом… первая стадия заселения городища, таким образом, была связана с очисткой участка от лесов»; «результаты исследований палеопочвы, погребенной под средневековым валом Верхнесалтовского городища, дают основания говорить о том, что в период создания городища нагорная часть долины Северского Донца была покрыта широколиственным лесом»; «изучение почв Донецкого городища (в черте современного Харькова) показали, что здесь вплоть до XIII в. существовал своеобразный степной мыс, к которому с запада подходил лес» (Колода, Горбаненко 2010: 48; 2018: 53); «многие балки и отдельные участки речных долин (особенно в верховьях малых степных рек) и сегодня имеют высокую (до 30 м) лиственную лесную растительность с густым подлеском. Одному из авторов работы (В.В. Колоде) довелось в этом убедиться в начале 1990-х гг. во время археологических исследований по средневековой металлургии на северном участке границ Донецкой и Луганской областей (села: Круглое, Городище, Фащевка), где встречались дубы в три обхвата и более. Добавим, что, по мнению такого знатока степей, как В.В. Докучаев, в древности они, несомненно, простирались вплоть до Черного и Азовского морей» (Колода, Горбаненко 2010: 48).
Болота в области распространения салтовской культуры тоже встречаются в достаточном количестве: «На левобережье Северского Донца и по сей день встречаются многочисленные старицы, озера, болота, за которыми, судя по данным археологии, местное население скрывалось от набегов врагов не только в период существования здесь салтовско-маяцкой культуры, да и значительно позже, во времена Киевской Руси» (Беззаконов 2014).
9. Авторы, передающие рассказ «Анонимной записки», сообщают кое-что об одежде русов. Ибн Русте: «(Русы) носят широкие шаровары, на каждые из которых идет сто локтей материи. Надевая такие шаровары, собирают их в сборку у колен, к которым затем и привязывают» (Новосельцев 1965: 398). Гардизи: «Шаровары у них (русов. – М.Ж.) около ста локтей; когда надевают, натягивают к коленам и там завязывают; у них верхние одежды, они носят шапки» (Заходер 1967: 99). «Худуд-ал-алам»: «Примерно из ста гязов холста они (русы. – М.Ж.) шьют одну штанину, надевают, обвивая вокруг колена; они имеют обыкновение носить шерстяные шапки со свесившимся хвостом по затылку» (Заходер 1967: 99).
Насколько нам известно, при раскопках салтовских памятников целых образцов одежды не обнаружено, но едва ли она принципиально отличалась от одежды других аланов и «степного» населения в целом. Выше была сформулирована гипотеза о варягах, расселявшихся в центральной и южной полосе Восточной Европы, как «федератах» аланского Русского каганата. Она вполне может быть подкреплена известными к настоящему времени данными об одежде варягов.
По словам С.Ю. Каинова, предпринявшего попытку реконструкции костюма варяга Х в. на основе материалов захоронений, «кафтан, как тип одежды, несомненно, был заимствован русами у кочевников. Сам покрой его как раз приспособлен для верховой езды. Хорошо сохранившиеся образцы аланских кафтанов IX века, найденные на Северном Кавказе, дают представление о системе кроя этого типа одежды. Аланские кафтаны, в зависимости от богатства владельца, изготавливались из шелка (византийского, китайского и согдийского) либо из льна. Некоторые кафтаны подбивались мехом… Более суровые климатические условия на большей части территории Древней Руси (особенно в ее северных районах), а также дороговизна такого материала, как шелк, дают основание предполагать, что при шитье русских кафтанов могла использоваться шерстяная ткань… Можно предположить, что русы, заимствовав у степных кочевников саму идею кафтана, изменили эту одежду в деталях» (Каинов 2004: 10).
Что касается шапки варяга, то «представленный на нашем рисунке головном убор является реконструкцией «русской меховой шапки», известной по скандинавским сагам. В Бирке в двух погребениях найдены серебряные, украшенные сканью и зернью, конические колпачки, которые трактуются как окончания головных уборов колпакообразной формы с меховой оторочкой. По мнению некоторых шведских исследователей, именно так выглядела «русская шапка», изготовленная мастерами Киевской Руси. Сама форма шапки, скорее всего, принадлежит кочевническим культурам – об этом, в частности, свидетельствуют колпачки, аналогичные происходящим из Бирки, но украшенные в другой технике и найденные в Венгрии» (Каинов 2004: 11).
Таким образом, комплекс одежды (уже варяжских и славянских) русов Х в. состоял из элементов в значительной, если не в решающей степени заимствованных у жителей степи. И едва ли мы ошибемся, если предположим, что основным источникам подобных заимствований была аланская салтовская культура.
Можно вспомнить и описанную Львом Диаконом прическу князя Святослава («Голова у него была совершенно голая, но с одной стороны ее свисал клок волос – признак знатности рода»: IX. 11) (Лев Диакон 1988: 82), не объяснимую ни из славянских, ни из скандинавских обычаев. Параллель находим в регионе Тмутаракани, там, где проживали «родственники» салтовских аланов, которые, как показал Д.Л. Талис, также именовались в источниках «росами» (Талис 1973: 229–234; 1974: 87–99). В 1237 г. через Матрику (Тмутаракань) в Поволжье проезжал монах-доминиканец Юлиан. По его словам, из Константинополя он со своими спутниками «прибыл в землю, которая называется Зихия, в город, именуемый Матрика, где князь и народ называют себя христианами, имеющими книги и священников греческих». Юлиан отметил, что у знатных людей Матрики существует обычай «в знак знатности оставлять немного волос над левым ухом, обривая всю голову» (Насонов 1940: 98). Скорее всего, и прическа Святослава – элемент, перенятый у салтовских аланов.