аряжской легенды) под 6622 (1114) г.[101], в которой некий неизвестный нам по имени летописец, один из авторов или редакторов ПВЛ (быть может, тот самый «черноризец Печерского монастыря», упоминаемый в начале её варианта по Ипатьевскому и Хлебниковскому спискам), от первого лица повествует о своём посещении Ладоги, рассказах, услышанных от ладожан, а также о знаменитых ладожских стеклянных бусах, которые в огромном количестве производились в Ладоге в VIII–IX вв. (о ладожских стеклянных бусах см.: Львова 1968: 64–94; 1970: 89—111; Рябинин 2003: 13, 112–113). В XII в., когда о том, кто и когда делал эти бусины, уже никто ничего достоверно не знал, они, вероятно, вымывались из почвы ливнями и речной водой и воспринимались как диковина: «В се же лѣто заложена бысть Ладога камениемъ на приспѣ Павломъ посадникомъ при князѣ Мьстиславѣ. Пришедшю ми в Ладогу, повѣдаша ми Ладожане, яко сдѣ есть: «Егда будеть туча велика, находять дѣти наши глазкы стекляныи, и малыи и великыи, провертаны, а другые подлѣ Волховъ беруть, еже выполоскываеть вода», от нихъ же взяхъ боле ста, суть же различь. Сему же ми ся дивлящю, рекоша ми: «Се не дивно; и суть и еще мужи старии ходили за Югру и за Самоядь, яко видивше сами на полунощныхъ странахъ: спаде туча, и в тои тучи спаде вѣверица млада, акы топерво рожена, и възрастъши, и расходится по земли и пакы бываеть другая туча, и спадають оленци мали в нѣи, и възрастають и расходятся по земли». Сему же ми есть послухъ посадникъ Павелъ ладожкыи и вси ладожане. Аще ли кто сему вѣры не иметь, да почнеть фронографа» (ПСРЛ. II: 277–278. Древнерусский текст с параллельным переводом на современный русский язык: ПВЛ 2004: 308–309). Далее следуют примеры падения разных предметов с неба, заимствованные из хронографической литературы (см. о них: Творогов 1979: 8—11), долженствующие «историзировать» соответствующие рассказы ладожан. В НПЛ под 6624 г. кратко сказано, что «Павелъ, посадникъ ладоскыи, заложи Ладогу, город каменъ» (ПСРЛ. III: 20, 204).
Важно, что иных упоминаний Ладоги в ПВЛ нет, этот далёкий и незначительный в политическом отношении город не интересовал киевских летописцев[102]. В варианте ПВЛ, представленном в Лаврентьевской летописи, этот город вообще ни разу не упомянут (см. географический указатель к первому тому ПСРЛ) и впервые назван в Лаврентьевском списке только в рамках Суздальской летописи под 6762 (1254) г. (ПСРЛ. I: 473), а затем ещё всего два раза (ПСРЛ. I: 560. Географический указатель).
В варианте ПВЛ, представленном в Ипатьевской летописи, Ладога упоминается дважды: в приведённом рассказе летописца о посещении им Ладоги и в Сказании о призвании варягов[103], что ставит в связь данные статьи. Видимо, именно посетивший Ладогу и услышавший там какие-то местные предания или местную интерпретацию исторических данных книжник внёс в текст варяжской легенды «ладожскую» интерпретацию событий середины IX в.
Сопоставительный анализ НПЛ и основных списков ПВЛ привёл нас к заключению о вторичности «ладожской» версии Сказания о призвании варягов. Посмотрим, подтверждается ли этот вывод на общем фоне истории русского летописания.
Варианты названия города, в который приходит Рюрик (с указанием того, говорится ли в соответствующей летописи о «дружине многой», как в НПЛ, или о «всей руси», как в ПВЛ), по всем летописям из ПСРЛ, в которых присутствует «варяжская легенда», приведены в Таблице 3.
Таблица 3. Город, в котором вокняжился Рюрик и кого («всю русь» или «дружину многу») привели с собой варяжские братья, в летописях, изданных в ПСРЛ
* Аналогично (город, в котором садится Рюрик, не указан, братья-варяги приводят с собой «всю русь») в Троицкой летописи: Присёлков 2002: 58.
** Аналогично (Рюрик садится в Ладоге, братья-варяги приводят с собой «всю русь») в Хлебниковском списке.
*** Аналогично (Рюрик садится в Новгороде, братья-варяги приводят с собой «дружину многу и предивну») в Берлинском списке НПЛ: НПЛ 2010: 109.
**** Аналогично (Рюрик садится в Ладоге, братья-варяги приводят с собой «всю русь») в Московско-академическом списке.
Как видим, во всей последующей летописной традиции (кроме поздней компилятивной Густынской летописи, которая в своей начальной части во многом следует за Ипатьевской[104], и Летописца Переяславля-Суздальского, автор которого также пользовался какой-то летописью типа Ипатьевской[105]) городом, в котором после своего призвания к словенам и их союзникам вокняжился Рюрик, назван именно Новгород. «Ладожская» версия так и осталась в летописании локальным явлением, связанным с Ипатьевской летописью. Новгород назван также в «Польской истории» использовавшего русские летописи Яна Длугоша (Щавелева 2004: 226).
При этом в большинстве летописных списков читаем, что варяжские братья приводят с собой «дружину многу», в чём можно видеть влияние варианта варяжской легенды, представленного в НПЛ. В этой связи особое внимание привлекают две летописи – Львовская и Владимирский летописец, в которых городом, где сел Рюрик, назван Новгород (как в НПЛ и, видимо, в протографе Лаврентьевской и Троицкой), но при этом варяги приводят с собой «всю русь» (как во всех древнейших списках ПВЛ).
Такое сочетание текстологических признаков в Сказании о призвании варягов уникально, и именно эти два его варианта способны пролить свет на то, что же читалось в источнике летописной традиции, представленной Лаврентьевским и Троицким кодексами.
Соотношение вариантов текста легенды о призвании варягов, содержащихся в Лаврентьевской, Троицкой и Львовской летописях, а также во Владимирском летописце, можно выразить в виде таблицы (Таблица 4).
Таблица 4. Соотношение вариантов текста варяжской легенды в Лаврентьевской и Львовской летописях и во Владимирском летописце
* Аналогичный рассказ содержался и в Троицком списке: Присёлков 2002: 57–58.
** Вместо словен здесь по имени их главного города Новгорода названы «новгородцы».
*** То ли описка, то ли замена под влиянием популярной в позднем летописании идеи о происхождении Рюрика и его братьев из Пруссии.
Рассказ о призвании варягов в Лаврентьевской и Львовской летописях практически одинаков. В последней только сделаны несколько незначительных пояснений (например, что «варяги» – это «немцы», такая интерпретация была распространена в поздней летописной традиции; что события происходят в царствование императора Михаила), кое-где добавлены отдельные слова и словосочетания («всѣмъ сы исполнена» и т. д.), сделаны перестановки отдельных фраз и конец рассказа вынесен в следующую погодную статью, где дальше читается рассказ об Аскольде и Дире. Но эти незначительные отличия никак не нарушают принципиального текстуального единства двух рассматриваемых фрагментов из разных летописей. На том месте, где в Лаврентьевской летописи название города, в котором садится Рюрик, пропущено, в Львовской летописи оно есть – это Новгород.
Ещё более разительное сходство с варяжским сказанием в Лаврентьевской летописи демонстрирует текст Владимирского летописца. Здесь разницы в двух записях вообще практически нет (за исключением прибавки слова «добра» в характеристике земли, в которую призываются варяжские братья, и иного написания некоторых слов), а на том месте, где в Лаврентьевской и Троицкой летописях после имени Рюрика ничего нет, написано «сѣде в Новѣгороде».
Публикаторы Владимирского летописца отметили, что он «представляет собой краткое извлечение из большого летописного свода, который по своим особенностям стоял в близком родстве с погибшей Троицкой пергаменной летописью… В этом основное значение Владимирского летописца, так как он позволяет более точно восстановить некоторые тексты Троицкой летописи, имеющей важное значение в истории русского летописания» (Тихомиров, Муравьёва 1965: 3). Несмотря на то что данное заключение было сделано М.Н. Тихомировым ещё в 1965 г., по непонятной причине никто из исследователей «новгородско-ладожской» альтернативы Сказания о призвании варягов, писавших после выхода 30-го тома ПСРЛ (А.Г. Кузьмин, М.Х. Алешковский, Д.А. Мачинский, И.Я. Фроянов, М.Б. Свердлов, В.Л. Янин, Е.Н. Носов, Т.Л. Вилкул[106], А.А. Гиппиус и т. д.), не обратился к Владимирскому летописцу для прояснения вопроса о том, что же читалось в протографе Троицкого и Лаврентьевского списков.
Л.Л. Муравьёва, обратив внимание на то, что во Владимирском летописце присутствует группа известий новгородского происхождения, находящих, по её мнению, аналогии в Новгородской IV летописи, отнесла к их числу и рассказ о вокняжении Рюрика в Новгороде (Муравьёва 1968: 38). Согласиться с этим невозможно, поскольку в Новгородской IV летописи читается, что братья-варяги приводят с собой «дружину многу», а в том варианте варяжской легенды, который представлен во Владимирском летописце, находим в соответствующем месте «всю русь» как в древнейших редакциях ПВЛ (Таблица 2). Поэтому Сказание о призвании варягов во Владимирском летописце не может быть связано с новгородским летописанием и отражает ту же традицию, которая представлена в ПВЛ.
Проведённое нами сопоставление варяжской легенды в варианте Лаврентьевской летописи с её записями в Львовской летописи и во Владимирском летописце, на наш взгляд, не оставляет сомнений в том, что в исходном летописном тексте, бывшем источником общего протографа Лаврентьевского и Троицкого списков, читалось именно «старѣишии Рюрикъ сѣде в Новѣгороде», как видим это во Владимирском летописце и Львовской летописи, сохранивших написание текста-протографа.
Пожелание Т.Л. Вилкул о необходимости «удалить из последующих переизданий 1-го тома ПСРЛ» конъектуру «сѣде в Новѣгороде» (Вилкул 2008: 280) должно быть категорически отвергнуто. Напротив, в переиздания первого тома ПСРЛ необходимо добавить ссылки на чтение данного места во Владимирском летописце и в Львовской летописи.