тгальского облика — и височные кольца. От вайнаг сохранились орнаментированные бронзовые бляшки и бронзовые спиральные пронизки (табл. XVIII, 11, 23, 25). Височные кольца представлены двумя типами — проволочные кольца с заходящими пластинчатыми концами (табл. XVIII, 7) и кольца с пластинчатой расширенной нижней частью, к которой подвешивались трапециевидные привески (табл. XVIII, 9). Представляется несомненным, что и те и другие головные украшения проникли в культуру длинных курганов от местных балтов.
Только смоленско-полоцкую часть ареала длинных курганов характеризуют проволочные биэсовидные украшения (табл. XVIII, 12), полусферические бляхи (табл. XVIII, 13), металлические трапециевидные и грибовидные привески (табл. XVIII, 10, 12, 21, 24), костяные привески в виде птичек (табл. XVIII, 1). Все они имеют многочисленные аналогии в балтских древностях более западных территорий. Появление этих украшений в захоронениях длинных курганов Смоленской и Полоцкой земель может быть объяснено только тем, что местные балты приняли непосредственное участие в генезисе населения, оставившего длинные курганы.
Для определения начальной даты длинных курганов важны бляшки-скорлупки, блоковидные кресала, В-образные пряжки и бронзовый пинцет из кургана 16 в Линдора. Поскольку в прибалтийских древностях моложе VI в. бляшки-скорлупки уже не встречаются, их дату следует ограничить II–VI вв. (Шмидехельм М.Х., 1955, с. 74–90). Блоковидные кварцитовые кресала в памятниках юго-восточной Прибалтики были в употреблении преимущественно в VI–VII вв. (Moora H., 1938, s. 569–574; Kivikoski E., 1973, s. 39). Лишь единичные реликтовые находки подобных огнив обнаружены среди более поздних древностей. К числу ранних предметов вещевой коллекции длинных курганов принадлежат бронзовые пинцеты, имеющие аналогии в эстских каменных могильниках середины I тысячелетия н. э. (по V–VI вв. включительно). В-образные пряжки в прибалтийских древностях представлены широко и датируются VI–VII вв. (Седов В.В., 1974а, с. 34, 35).
На основе этих находок наиболее ранние захоронения в длинных курганах датируются VI–VII вв. Таковы могильники Северик (курган 1, погребение 16), Лезги (курган 6, погребения 1 и 2), Линдора (курган 16, погребение 1), Арнико (курган 9, погребение 1), Володи (курган 1, погребение 1), Светлые Вешки (курган 13, погребения 1–3), Полибино (курган 21, погребение 1), Липецы (курган 9, погребение 1), Михайловское (курган 3, погребение 1), Янкевичи (курган 1, погребение 2). В-образная пряжка из полибинского кургана по среднеевропейским аналогам может быть отнесена даже к V в.
Почти все эти курганы находятся в бассейне Псковского озера, т. е. в зоне наиболее плотного распространения длинных курганов и там, где известны наиболее крупные валообразные насыпи.
На Смоленщине и в Полоцкой земле длинные курганы распространяются позднее — только в VIII–IX вв. Выявить среди них более ранние захоронения не представляется возможным. В отличие от псковских длинных насыпей, в смоленско-полоцких часто встречаются вещевые находки. Как уже отмечалось, женский погребальный инвентарь этих курганов своеобразен и имеет аналогии в балтских древностях. Эти материалы и дают твердое основание для датировки смоленско-полоцких длинных курганов VIII–IX вв. (Шмидт Е.А., 1970а, с. 219–235).
Верхняя хронологическая граница захоронений в длинных курганах Псковского ареала совпадает со временем распространения обряда захоронений в круглых насыпях. Здесь, как и в других областях лесной зоны древней Руси, наиболее ранние круглые курганы с индивидуальными захоронениями относятся к IX в. Ни в одном из длинных курганов Псковской земли не встречены предметы X в. По-видимому, наиболее поздние захоронения в длинных курганах здесь совершены в VIII–IX вв.
К IX в. принадлежат и наиболее поздние захоронения длинных курганов Смоленской и Полоцкой земель. И только на окраинах или в глухих местах ареала длинных курганов встречаются отдельные захоронения, относящиеся к X в. Таковы погребения в одном из курганов Поречья, где найден дирхем X в., в Черневичском кургане 5, где вместе с лепными сосудами обнаружена гончарная урна, Шугайловский курган с находками гончарного кувшинчика и обломка шейной гривны с седловидным концом и курган на берегу оз. Череменецкое (урочище Боровское Купалище) с гончарным сосудом.
Таким образом, первые длинные курганы были сооружены в VI в. В VI–VII вв. ареал их ограничивался Псковской землей и смежными с ней областями, входящими в бассейн верхней Ловати.
Древности этого региона предшествующей поры принадлежат к культуре текстильной керамики, оставленной, что ныне представляется бесспорным, местным финно-угорским населением (Sedov V.V., 1980b, s. 429–438). Поселения первой половины I тысячелетия н. э. этой культуры (наряду с текстильной керамикой они содержат часто и штрихованную, что характерно для Прибалтийско-финского региона) исследовались в бассейне Великой (Тараканова С.А., 1956, с. 36, 37), Приильменье (Орлов С.Н., 1962, с. 42–45; 1967, с. 233–236; 1968, с. 160–164), верхнем течении Западной Двины (Станкевич Я.В., 1960, с. 7–151). Они свидетельствуют, что население в Новгородско-Псковской земле в это время было сравнительно малочисленным.
Труднее поддаются выявлению могильные памятники. Пока известны единичные каменные могильники — Солоницко и Подгощи в юго-западном Приильменье (Рерих Н.К., 1899а, с. 371, 372; Alexandrov V.V., Tallgren А.М., 1930, s. 100–108) и на Луге (Moora H., 1938, S. 18). Может быть, к этой же группе древностей принадлежат каменные вымостки, зафиксированные в прошлом столетии в нижнем течении Великой близ д. Ерусалимская (Псковские ведомости, 1879). Однако сейчас невозможно сказать, были ли каменные могильники в первой половине I тысячелетия н. э. характерны для прибалтийско-финского населения будущих Новгородской и Псковской земель или же это население хоронило умерших каким-то иным способом, недоступным археологическому изучению.
Какая-либо генетическая преемственность между прибалтийско-финской культурой текстильной керамики первой половины I тысячелетия н. э. и культурой псковских длинных курганов отсутствует. Это очевидно и по могильным древностям, и на основе пока еще плохо изученных поселений.
Многочисленные памятники второй половины I тысячелетия н. э., зафиксированные в Псковском регионе, свидетельствуют о значительном приливе сюда нового населения в середине этого тысячелетия.
По всей вероятности, сооружение валообразных насыпей явилось продолжением обряда захоронения остатков кремации в неглубоких ямках или на поверхности невысоких природных всхолмлений, может быть, удлиненной формы. Расселившись в новой местности, которая отличается равнинностью, пришлое население вынуждено было сооружать искусственные погребальные насыпи. На Псковщине в двух пунктах (Городище и Замошье) открыты захоронения того же облика, что и в длинных курганах, но в естественных валообразных насыпях. Исследования М.Э. Аун последних лет показали, что длинным курганам в юго-восточной Эстонии предшествовали погребальные площадки. Остатки трупосожжений, совершаемых на стороне, ссыпались в неглубокие ямки, вырытые на площадках. Площадки зафиксированы в структуре некоторых из раскопанных курганов, т. е. насыпи были сооружены непосредственно на погребальных площадках (Аун М.Э., 1980а).
Площадка, окруженная ровиком, в которой было восемь грунтовых ямок с остатками сожжения, исследована Е.Н. Носовым в могильнике культуры длинных курганов на берегу оз. Съезжее в Хвойнинском р-не Новгородской обл. (Носов Е.Н., 1980, с. 21, 22).
Ареал длинных курганов в целом охватывает три древнерусские земли — Псковскую, Смоленскую и Полоцкую. Все они, согласно сведениям летописей, были заселены кривичами — самой крупной этнографической единицей восточного славянства.
В этнографическом введении Повести временных лет указывается, что кривичи обитали «…на верхъ Волги, и на верхъ Двины и на верхъ Днепра, их же градъ есть Смоленскъ» (ПВЛ, I, с. 13). Тот же источник под 862 г. отмечает, что «перьвии насельници… въ Полотьски кривичи» (ПВЛ, I, с. 18), а полочане происходят от кривичей (ПВЛ, I, с. 13). В Ипатьевской летописи под 1140 и 1162 гг. (ПСРЛ, II, с. 15, 91) и в Воскресенской летописи под 1129 и 1162 г. (ПСРЛ, VII, с. 28, 76) полоцкие князья называются кривичскими. Из летописной легенды о призвании варягов очевидно, что Изборск стоял в старой кривичской земле (ПВЛ, I, с. 18), а в Архангелогородском летописце сохранилось прямое известие об Изборске как кривичском городе (Шахматов А.А., 1899, с. 336). Поэтому в научной литературе укоренилось мнение, что Псковская земля была частью кривичского ареала.
Утверждение Г.С. Лебедева, что кривичской принадлежности населения Псковской земли будто бы противоречат языковые материалы (Булкин В.А., Дубов И.В., Лебедев Г.С., 1978, с. 81–85), несправедливо. Как раз наоборот, языковые данные не разъединяют, а объединяют Псковскую землю со Смоленской и Полоцкой. Ныне псковские говоры относят к переходным, сложившимся в условиях тесного взаимодействия наречия, ставшего севернобелорусским, с северновеликорусским (Аванесов Р.И., 1949, с. 230–234). При этом языковые особенности, связывающие псковские говоры с говорами других кривичских земель, получили в Псковской земле самое последовательное распространение. Можно полагать, что в конце I и начале II тысячелетия отчетливого рубежа между псковскими и смоленско-полоцкими территориями еще не было. Формирование южной границы псковских говоров, т. е. пучка изоглосс, отделяющего их от севернобелорусского диалекта, специалистами датируется временем Великого княжества Литовского (Образование севернорусского наречия, с. 445–452).
О кривичской принадлежности славян Псковщины свидетельствует и то, что латыши до сих пор называют всех русских термином, производным от этнонима кривичи (krievs). Очевидно, латышские племена соседили с кривичами и этот этноним позднее распространили на все русское население. А ведь основная часть пограничья латышских племен со славянами соответствует рубежу между ареалом псковских длинных курганов и регионом латгальских древностей. Тесный контакт Полоцка с латышской территорией устанавливается лишь с XII в., когда племенное название кривичи вышло из употребления.