Ширинский С.С., 1970, с. 114–116).
В заключение обзора дружинных древностей IX–X вв. нельзя не упомянуть два крупных региона концентрации курганов с захоронениями воинов-дружинников на северо-восточной окраине восточнославянской территории того времени. Оба региона находятся в узловых пунктах Балтийско-Волжского водного пути, связывавшего страны Северной и Западной Европы с Востоком.
Один из них — окрестности Ярославля, где расположены крупные Михайловский, Тимеревский и Петровский курганные могильники. Как показали новейшие исследования (Ярославское Поволжье X–XI вв.), эти курганы оставлены в основном финно-славянским населением. Курганы отражают сложное переплетение финно-угорских и славянских культурных и этнических элементов, являясь важным источником для изучения взаимоотношений славян с финноязычными племенами Поволжья.
Среди курганных насыпей этих ярославских могильников немало погребений воинов-дружинников, сопровождаемых, в отличие от рядовых умерших, мечами, наконечниками копий и стрел, топорами, поясными принадлежностями и т. п. (табл. LXX, 7-14). Все они принадлежат к тем же типам, что и в других дружинных курганах древней Руси.
Несомненен в захоронениях ярославских могильников и скандинавский этнический компонент. Встречаются вещи североевропейского происхождения и в культурном слое Тимеревского поселения. Однако анализ материалов курганов и селища неоспоримо показывает, что норманны не были основателями поселка. Они составляли сравнительно небольшую часть населения в IX в., а в следующем столетии растворились среди финно-славянского населения. Единичные собственно скандинавские захоронения с характерными особенностями ритуала и набором вещей относятся лишь ко второй половине IX в. В погребениях X в. скандинавские вещи встречаются постоянно, но норманские черты обрядности почти пропадают. Очевидно, скандинавы, появившиеся на Волге в IX в., утратили свои этнические черты в процессе становления древнерусской народности и вошли в русскую дружину не как особая сила, а как составная часть.
Курганные могильники юго-восточного Приладожья — второй регион концентрации дружинных захоронений. Оставлены эти курганы преимущественно местным финским населением, поэтому их детальная характеристика выходит за рамки тематики настоящей книги. Возникновение курганной культуры здесь представляется результатом культурного и отчасти этнического взаимодействия финского населения Приладожья, незнакомого до IX в. с курганным обрядом погребения, со славянами и переселившимися сюда скандинавами. Большинство приладожских курганов содержит местные финские элементы: очаг с котлом и лопаткой (табл. LXVII, 1–3), ярусность, меридиональная ориентировка, шумящие привески.
Среди курганов юго-восточного Приладожья выделяются насыпи с погребениями дружинников. Это трупосожжения в ладьях, сопровождающиеся оружием, или трупосожжения воинов и женщин с привозными вещами. Анализ материалов этих курганов (Кочкуркина С.И., 1973) показывает, что дружинное сословие формировалось здесь в основном из местного весского населения и в меньшей степени из варягов. Скандинавы влились в среду приладожской веси, по-видимому, в IX в. и вскоре были ассимилированы.
Весская дружина неоднократно принимала участие в походах и сражениях в составе древнерусского войска.
Таким образом, начальный этап становления древнерусской дружины должен быть отнесен к IX — первой половине X в., к эпохе первых военных походов киевских князей на Византию. Основу древнерусского войска в этих походах составляли княжеские дружинники. Судя по письменным источникам, в походах участвовали племенные дружины и племенные ополчения, а также наемники-варяги. На вооружении дружинников были мечи европейских типов, копья и пики, кочевнические сабли и сферо-конические шлемы.
Около середины X столетия наступает новый этап в развитии древнерусской дружины, когда все большее значение начинает приобретать княжеское конное войско и формируется дружинно-феодальная иерархия. Этот процесс находил отражение в больших курганах Гнездовского и иных дружинных могильников, погребальный обряд которых сложился в условиях взаимодействия собственно восточнославянского ритуала с элементами, привнесенными извне. Русская дружина объединяет различные по происхождению этнические компоненты — славянский, финно-угорский, варяжский и пр.
Высшие слои древнерусской дружины создают по существу собственную раннефеодальную культуру, во многом противостоящую культуре земледельческого населения древней Руси (Рыбаков Б.А., 1970б, с. 23–33). Дружинная культура впитала в себя не только славянское наследие, но и византийские, восточные и нордические элементы. Она выделялась пышностью и репрезентативностью, что сближало ранних русских феодалов с западноевропейскими и византийскими. Оружие, конская сбруя и украшения дружины носили не этнографический, а межэтнический характер.
Древнерусские курганы XI–XIII вв. принадлежат в основной массе сельскому населению, хоронившему умерших по старому языческому обычаю. Городское население, как и дружинно-феодальное сословие, к тому времени под воздействием новой религии погребало умерших уже в основном на христианских кладбищах.
М.Х. Алешковский обратил внимание на то, что отдельные княжеские и боярские погребения XI–XII вв. и после принятия христианства сопровождались оружием. Он попытался выделить курганы русских дружинников XI–XII вв. (Алешковский М.X., 1960, с. 70–90). Исследователем были правильно подмечены важнейшие признаки для вычленения дружинных курганов среди основной их массы — более крупные размеры насыпей, наличие оружия, браслетов, и шейных гривн в захоронениях мужчин.
Однако при конкретном определении дружинных курганов М.Х. Алешковский часто ограничивался одним из этих признаков. В отдельных случаях рабочие топоры были отнесены к боевым и не учтено этнографическое своеобразие окраин древнерусской территории, где топоры и копья в могилах обусловлены не тем, что хоронили воинов, а ритуалом, восходящим к финно-угорской или балтской погребальной обрядности. Можно заметить также, что материалы, использованные М.Х. Алешковским, весьма неполны.
Тем не менее, выводы и наблюдения М.Х. Алешковского интересны в научном отношении. Действительно, в отличие от более раннего времени, в XI–XII вв. дружинные курганы рассредоточены по всей древнерусской территории. Большое количество курганов в северных частях Руси обусловлено лишь тем, что курганный погребальный обряд оказался здесь более устойчивым и продержался дольше.
В XI–XII вв. дружинные курганы не составляют значительных могильников, а расположены на деревенских кладбищах. Очевидно, это говорит о размещении «молодшей» дружины в этот период по селам. Однако вряд ли это были расселившиеся по селам княжеские дружинники. Скорее всего, основная масса дружинных курганов XI–XII вв. оставлена местными жителями и является свидетельством социального расслоения. Об этом говорит одинаковый погребальный обряд дружинных курганов и рядовых захоронений деревенских кладбищ, а также скромность их инвентаря. В основном в таких курганах встречаются или топоры, или копья. Курганы с находками мечей единичны. Погребений дружинников с шейными гривнами известно менее десятка. Представителей господствующего класса — бояр, военачальников и княжеских дружинников, по-видимому, уже хоронили по христианскому обычаю при церквях.
Украшения кривичей XI в. из смоленских курганов Бочарово, Волочек и Колчино.
Украшения славен новгородских XI XIII вв. из курганов Беседа и Волковины.
Глава десятаяОдежда славян Восточной Европы VI–IX вв.
Одежда восточных славян рассматриваемого периода до настоящего времени не получила освещения в научной литературе. Специальных исследований по этой теме нет. В энциклопедическом труде Л. Нидерле «Славянские древности» одежда характеризуется весьма обстоятельно, но суммарно, без разграничения на хронологические отрезки славянской истории и без учета региональной специфики (Niederle L., 1913, s. 419–528). Лишь в очень немногих археологических работах последних десятилетий затронуты отдельные вопросы, связанные с изучением одежды славян Восточной Европы в VI–IX вв. (Рыбаков Б.А., 1953а, с. 81–84).
Основным источником для изучения рассматриваемой темы должны служить материалы археологии. Однако в VI–IX вв. у славян Восточной Европы безраздельно господствовал обряд трупосожжения. Умершие в одеждах сгорали на погребальных кострах, и в могилы попадали лишь кальцинированные кости, изредка — с остатками обычно оплавленных украшений или металлических деталей одежды. На восточнославянской территории сейчас раскопано более тысячи захоронений исследуемого периода и ни в одном из них не обнаружены остатки одежды в виде кусков ткани, кожи или меха. Погребальные памятники содержат существенные материалы для характеристики и реконструкции одежды древнерусского населения X–XIV вв., но не для исследуемого здесь периода. Поэтому в историко-археологической литературе, посвященной конкретной истории восточнославянской одежды или ее деталей, обзор начинается только с X в.
Для истории одежды славян VI–IX вв. более чем скромные данные получены и при раскопках поселений того времени. Органические материалы в культурных слоях поселений, как правило, не сохраняются. Исключением являются напластования Старой Ладоги, при раскопках которых обнаружены куски тканей и кожи. Исследование остатков кожи предоставило возможность для изучения обуви (Оятева Е.И., 1965, с. 42–52). При раскопках славянских поселений VI–IX вв. встречены в небольшом количестве предметы металлического гарнитура одежды — пряжки, поясные бляшки и кольца, а также единичные украшения. Более или менее компактные комплексы металлических деталей одежды и украшений обнаружены в составе кладов, неоднократно находимых в южнорусских землях.