Наше посещение крепости Каит-бея заканчивается осмотром ее внутренних помещений и прогулкой по крепостной стене. Внутри цитадели, на втором этаже устроен небольшой музей предметов, извлеченных со дна моря в бухте Абукир, где в начале августа 1798 года произошел роковой для французов бой между флотом Наполеона Бонапарта, высадившегося в Александрии, и флотом английского контр-адмирала Горацио Нельсона. Работавшая несколько лет экспедиция достала со дна залива старые ядра, орудийные стволы, обшивки судов и другие предметы. Карты на трех языках рассказывают, где и как Нельсон выстроил свои корабли, как они громили французов, рискнувших посягнуть на Египет — в то время османское владение. Экспозиция довольно бедная: пока не удалось достать другие предметы, занесенные песком. На извлеченный из моря судовой журнал французского корабля небрежно брошена визитная карточка ”Принц Наполеон, Париж”. Карточка — современная. Это подтверждает египтянин — служитель музея, который сообщает, что эту выставку недавно осматривал француз, назвавший себя принцем Наполеоном.
Схватка в этой бухте английских и французских колонизаторов была, пожалуй, единственным случаем их открытой борьбы за Египет.
В 1882 году англичане подвергли бомбардировке Александрию, чтобы подавить выступление Ахмеда Араби — лидера национально-освободительного движения египтян против англичан. Особенно упорные бои шли летом того же года, и англичане, подогнав к Александрии свой флот, начали бомбардировку города. Русский путешественник Елисеев, посетивший Александрию в 1883 году, писал в своей книге ”По белу свету”: ”Уже первое впечатление прекрасного города, лучшие кварталы которого были разрушены бомбардировкой, было не в пользу надменных англичан, гордо прохаживавшихся теперь по улицам Александрии. Дальнейшее знакомство с новыми порядками, заведенными в Египте победителями Араби-паши, еще более увеличило это нерасположение, и я скоро стал искренне разделять убеждение всех честных египтян… Бомбардирование Александрии, превратившее многие кварталы ее в настоящую каменоломню, опсыпанную каменьями и наполненную едкою известковою пылью, представляет позорную страницу в истории английского флота, стрелявшего тяжелыми бомбами в беззащитный город”.
Я испытываю чувство искренней признательности к русскому врачу, путешествовавшему в прошлом веке, Александру Васильевичу Елисееву, любовь которого к Востоку, уважительное отношение к местным жителям может служить образцом для каждого, кто вступает на путь изучения истории и культуры народов зарубежных стран.
”Поездка на Дальний Север, совершенная в 1882 году, несмотря на весь интерес, вынесенный из продолжительных странствований по Лапландии, все-таки мало удовлетворила меня, — писал Елисеев. — Поэтому при первой возможности меня потянуло в знойные страны Востока. Небольшое практическое знакомство с арабским языком, французским Востока, выработанная привычка обращаться с ориенталами, заманчивость предметов, подлежащих наблюдению, и масса интересного материала, встречающегося там на каждом шагу, — все это стало манить меня на Восток всякий раз, когда представлялась возможность и заводилась лишняя деньга в кармане…”
Интерес и доброжелательное отношение отдельных представителей передовой русской интеллигенции к странам Востока, простое сочувствие к выходцам из этих стран — ”ориенталам”, как их называет Елисеев, попавшим, часто вопреки своей воле, в Россию, неизменно вызывали ответные добрые чувства и благодарную реакцию. Елисеев рассказывает, что египтяне во время английской бомбардировки Александрии избивали европейцев на улицах города — естественная реакция и проявление чувства ненависти простых египтян, на головы которых падают бомбы цивилизованных колонизаторов. «Одно слово „я москов” спасало русских от общей участи. С помощью этого магического слова /некий/ Ф-ко спасал неоднократно жизнь и себе, и своим соотечественникам, и даже иностранцам, прибегавшим под его защиту. Этот факт всего лучше иллюстрирует отношения ориентала к русским, еще более улучшившиеся после последней /русско-турецкой/ войны 1877-78 г., когда сотни тысяч мусульман, захваченных нами в плен, на себе самих испытали все радушие и гостеприимство русских».
Титульное название записок этого автора, изданных в трех томах в Санкт-Петербурге в 1894–1896 годах (работа над четвертым томом была прервана смертью автора), таково: ”По Белу-Свету. Очерки и картины из путешествий по трем частям Старого Света доктора А.В.Елисеева”. Все три тома богато иллюстрированы 11 известными художниками, имена которых вынесены на титул. Весьма искусные заставки к главам и многочисленные рисунки — не менее одного на каждой странице — все подписаны художниками и хотя, на мой взгляд, не всегда верно отражают географические особенности и все детали природы и быта народов тех стран, которые пометил Елисеев, тем не менее оставляют хорошее впечатление. И самое, пожалуй, любопытное, что эти записки, весьма популярные среди читающей публики дореволюционной России, внимательно следившей за работой Русского географического общества и его ”вечного труженика” и ”симпатичнейшего исследователя природы Старого Света”, как именует Елисеева петербургский издатель П.П.Сойкин, были адресованы молодежи. Экземпляры елисеевских томов, которыми я пользуюсь, довольно зачитаны, и каждый из них жирно проштампован: ”Детская библиотека 1-ой Московской женской гимназии”.
Но вернемся в Александрию. С невысокой стены форта открывается удивительный вид на город. Через узкий канал во внутреннюю гавань входят рыбацкие лодки и небольшие катера. Пологой дугой изгибается набережная. В своей самой старой части она засажена кокосовыми пальмами, которые издали кажутся расставленными в огромной зеленоватой вазе распустившимися гвоздиками. Упорные рыбаки с удочками сидят на огромных камнях мола. Один из них прямо у нас на глазах вытащил серебристую маленькую рыбку, чему несказанно обрадовался.
Рядом с цитаделью Каит-бея находятся местный яхт-клуб и Океанографический институт с аквариумом. Хотя Средиземное море считается и не очень богатым рыбой, но рыбный порт со специфическим запахом сложенных в штабеля пустых плоских ящиков и с рыбацкими судами свидетельствует о том, что этот промысел продолжает процветать.
Рыбацкие лодки — маленькие, средние и большие баркасы с моторами, работающими на сжиженном газе, — не только теснятся на небольшом пятачке рыбного порта, опутанные развешанными для просушки нейлоновыми сетями, но и строятся. Несколько новых баркасов с еще не крашеными бортами стоят под навесами, а рядом с ними суетятся мастера.
Александрия, как Каир да и любой город сегодняшнего Египта, забит людьми и автомобилями, С большим трудом наша машина пробивается к колонне Помпея через бедняцкие кварталы с закопченными серыми домами. На балконах сушится белье — обычная картина любого восточного города, Внизу, прямо на мостовой, среди грохочущих трамваев и большегрузных автомашин, коробейники на тележках торгуют кусками цветастых тканей, пластмассовой посудой, дешевыми конфетами с химическим привкусом, резиновыми тапочками, вазочками и разной мелочью.
Колонна Помпея находится за высоким забором, отсекающим от города известняковый холм, где находились развалины античного города. За забором не слышно шума городского. Высокие деревья манго и акации с длинными сухими стручками окружают небольшой домик музейных служащих, Вокруг колонны, поставленной императору Диоклетиану жителями Александрии в благодарность за помощь зерном в голодные годы и называемой по ошибке колонной Помпея, беспорядочно стоят небольшие гранитные сфинксы с отбитыми носами, которых доставили сюда из других городов Египта. Сама колонна сделана из красного гранита и увенчана изысканной капителью. В глубине известнякового холма, на котором стоит колонна, пробиты цистерны для сбора дождевой воды и имеется подземелье, которое местный служитель выдает за древнее книгохранилище. Подземелье, в которое он нас отвел, благодаря своему микроклимату могло бы служить книгохранилищем.
Во время нашего посещения александрийского университета речь зашла о месте этого города в нашей цивилизации, в частности в литературе, в том числе в поэзии, недаром названной александрийской, и ее последователях. Завоевания Александра Македонского ознаменовали начало эпохи эллинизма, в которой соединилось культурное наследие к классической Греции с культурой других народов. Именно в этот период Александрия стала естественной культурной наследницей Афин и центром эллинизма, но в несколько тяжеловесной для нашего времени александрийской поэзии много самобытного и оригинального.
Поэты александрийской школы не хотели походить на своих предшественников и воспевать мифических героев и богов. Главой новой школы стал Каллимах, потомок знатного рода, уроженец северо-африканского города Кирена, получивший прекрасное образование в Афинах. Вначале скромный учитель начальной школы в родном городе, он затем перебирается в предместье Александрии и открывает свою школу. Он пишет поэмы-манифесты, эпиграммы и льстивые послания монарху в надежде быть замеченным и приближенным к царствующей особе.
Каллимах призывает поэтов уйти от эпических форм классической Греции, от богов и героев, умирающих ради славы и общества, обратиться к отдельной личности с ее обыденными заботами и хлопотами. Каждая эпоха накладывает отпечаток на литературу. Вкусы жителей огромного города-космополита, волновавшихся за свой комфорт и свое место под солнцем, должны быть отражены, должны придать жизнь искусству. Каллимах этого добился. Его поэзия не обладала гротескным величием, но была понятна александрийцам и любима ими. Для него было характерно внимание к бытовым деталям, простой народной шутке, личной жизни людей:
Пьяницу Эрасиксена винные чаши сгубили:
Выпил несмешанным он сразу две чаши вина.
Или другое, не менее колоритное стихотворение биографического содержания:
Кто бы ты ни был, прохожий, узнай: Каллимах из Кирены