Биологи, столкнувшись с подобной проблемой, отказались выделять крупные рода живых организмов просто потому, что они включают в себя больше видов, чем некоторые другие рода, и могут стать «несбалансированными» или слишком громоздкими. Зная, что биологический мир характеризуется неравенством, они чувствуют, что научная «классификация должна отражать это неравенство» (Томас Дж. А. Палеонтология и таксономические проблемы).
Остаточные стратифицированные доиндустриальные общества
Проблема таксономических остатков, еще одна головная боль биотаксономии, является очень важной и для нашего исследования. «По оценкам [ученых], менее двух процентов от общего числа видов птиц во всем мире до сих пор остается еще неизученными» (Мейр Э. Систематика и происхождение видов). «Полностью изучены лишь несколько видов млекопитающих, бабочек, жуков, моллюсков и так далее» (там же). Большая часть биологов считает свои исследования плодотворными, если им удалось выявить основные черты изучаемой системы и ее изменений (эволюции).
Если же взять все стратифицированные доиндустриальные цивилизации, то какое число специфических обществ нам удастся выявить? Допуская, что греческая и римская Античность охватывает по крайней мере два типа, мы получим, как минимум, пять подобных образований. А ведь есть еще причины верить, что существуют и другие типы. Негидравлические районы классического и доклассического Средиземноморья еще нуждаются в дальнейшем исследовании. Помимо них, неисследованными остаются еще определенные районы Азии, Африки, Тихоокеанских островов и Америки.
Но, допуская, что исследователей ждут новые открытия, следует предупредить их об опасности переоценки исторического значения этих открытий. Документы прошлых веков, а также исследования наших дней показывают, что над уровнем примитивной племенной жизни и ниже уровня современного индустриального общества большая часть человечества жила в уже установленных институциональных объединениях: в стратифицированных пастушеских обществах, гидравлических, рабских, свободных крестьянских или нефеодальных обществах, основанных на рабстве, или в чисто феодальных.
Формы этих перемен
Судьба обществ подобного типа поучительна во многих отношениях. Как уже отмечалось выше, стратифицированные общества кочевников изменились: одни просто выращивали те или иные культуры, а в других сельское хозяйство стало преобладающим. Таким способом вполне могли возникнуть древние греческие племенные аристократии. Несомненно, такой же была и основа германских племенных обществ. В контакты с гидравлическими цивилизациями вступали и другие группы кочевников. Одни растворились в них полностью, а другие, пережив период завоевания и подчинения, ушли в степь. Иные, не имевшие «восточной» интерлюдии, так и жили в своих полу аридных степях, пребывая в состоянии стагнации до тех пор, пока под влиянием современных обществ, живших с ними по соседству, не потеряли свою институционную идентичность.
Более развитые аграрные общества Древней Греции и Рима начали воевать с восточным миром. Но хотя завоевания и принесли многим жителям Греции и Рима ощутимый доход, ценой, которую им пришлось за это заплатить, стала общая восточнизация их обществ. Подобная трансформация стала ярким примером обусловленных внешними факторами перемен, которые сильно отличались от перемен, вызванных внутренними причинами.
Феодальные общества были достаточно сильными, чтобы не поддаться влиянию гидравлического общества. И оно было достаточно открытым, чтобы породить коммерческий и промышленный образ жизни. Среди более высоких цивилизаций это является самым ярким примером социального развития.
Зато гидравлическое общество служит примером социального загнивания (стагнации). Возникшие, вероятно, разными путями и, при благоприятных обстоятельствах, создав у себя полукомплексные и комплексные образцы собственности и социального расслоения, гидравлические общества не отказались от своих базовых структур. Сделать это некоторым из них удалось лишь под влиянием внешних факторов.
Ценности
Эти факторы показывают, что морфология общественных перемен вовсе не так проста, как может показаться. Они также свидетельствуют о том, что за проблемами формы скрываются решающие проблемы ценностей, которые наивный или политически мотивированный оптимизм не способен или не желает видеть.
Социальные перемены не всегда означают развитие. Развитие или трансформация, вызванная главным образом внутренними силами, представляет собой единственную форму социальных перемен. Столь же важна и другая ее форма – трансформация, вызванная главным образом внешними силами.
Более того, ни развитие, ни обратное изменение не являются по необходимости прогрессивными: они не обязательно улучшают жизнь людей. Контроль человека над природой – фактор цивилизации, имеющий исключительную ценность, но как критерий прогресса его следует рассматривать вместе с такими вопросами, как убеждения человека (светские и религиозные), а также его отношение к другим людям. Эти три фактора тесно переплетены между собой, и любые два столь же часто вступают в противоречие, как и существуют в согласии.
Человека, живущего мечтами и надеждами, подобные конфликты пугают. Зато реалист, который относится к трагедии как к неизбежной части жизни, принимает возможность различного развития событий в различных исторических обстоятельствах.
Он понимает, что одновременный прогресс всех трех составляющих случается гораздо реже, чем того требует легенда, и что, с точки зрения человеческих ценностей, развитие может быть прогрессивным, амбивалентным или полностью регрессивным. Сторонник развития технологий назовет появление западного абсолютизма и начало индустриализации явлением в высшей степени прогрессивным. С нашей же точки зрения подобное развитие уничтожило столько же ценностей, сколько и создало. Для апологета советской власти изменения, заложившие основу московского деспотизма, покажутся в высшей степени прогрессивными. Но если говорить о человеческих ценностях, то это никакой не прогресс, а самый настоящий регресс.
Процессы, преобразующие то или иное общество в общество другого типа, можно назвать первичными социальными переменами. По очевидным причинам, их число всегда ограничено. Вторичные социальные перемены могут породить новую разновидность той же самой структуры или идти по кругу, приводя в конце концов к реставрации первоначального порядка или беспорядка. Они могут – но необязательно – стать катартическими (регенеративными). Процессами подобного типа можно считать определенные династические перемены, а многие институциональные реформы тоже относились к этому разряду.
Реставрационные процессы идут во всех институциональных образованиях. Но они особенно часто встречаются в обществах, которые существуют уже очень долго. Поэтому выше уровня примитивных цивилизаций гидравлическое общество предоставляет исследователю богатейший выбор для изучения примеров социальной стагнации и перемен, идущих по кругу.
Гидравлическое общество в переходный период
Потенциал для институционального и культурного роста
Власти гидравлического общества превосходили все другие аграрные сообщества по своей способности подчинять себе и контролировать области, расположенные на периферии. После завершения локального «формативного» периода в тех местах, где существовала такая возможность, эти ядра приобрели территориальные или национальные размеры. При особо благоприятных условиях вслед за территориальным «расцветом» наступал период «имперской» экспансии и «слияния». Гидравлическое общество, которое сумело просуществовать более тысячи лет, обладало уникальными возможностями для того, чтобы использовать свой творческий потенциал в каждой из этих ситуаций. История культуры гидравлической цивилизации демонстрирует нам, что эти возможности были использованы до конца.
Впрочем, увеличение размеров социокультурной единицы не обязательно приводило к институциональному и культурному росту. Слабая связь между многочисленными независимыми единицами была более стимулирующей, чем изоляции в виде островного положения или оазиса. Помимо этого, подобная связь оказалась и более стимулирующей, чем слияние этих единиц в империю, поскольку создавала возможность для эксперимента и перемен в общем центре. Этим, возможно, и объясняется тот факт, что ведущие представители гидравлической цивилизации обычно достигают пика своих творческих сил, становясь частью объединения слабо связанных между собой территориальных государств.
Очевидно, все великие китайские идеи (дао) об обществе, правительстве, человеческих отношениях, военном деле и историографии кристаллизовались в течение классического периода территориальной раздробленности, в самом начале имперской эпохи. За созданием экзаменационной системы и обновлением идей Конфуция с упором на психологию последовало объединение всех земель в империю, перенос экономического центра в долину реки Янцзы и сооружение широкой искусственной реки – Большого канала. Другие крупные перемены произошли в течение более поздних периодов имперского Китая и затронули область драмы и популярных романов; но все это частично стало следствием нового влияния – полного подчинения Китая двум «варварским» захватническим династиям. Впрочем, ни одна из них не смогла уничтожить конфуцианской основы китайской философии.
Кульминация творческого выражения в Индии имела много общих черт с китайской. Образцы религии, государственного управления, законы и семейные традиции появились и достигли своего расцвета либо в то время, когда Индия представляла собой скопление независимых государств, либо в годы имперского объединения.
Арабское завоевательное общество на Ближнем Востоке тоже начиналось как империя. И самые великие идеи, связанные с законом, искусством управления государством и человеческими судьбами, были сформулированы в течение первого и начала второго периода господства исламского общества.