Впрочем, это упущение не отвратило азиатских социалистов от критики «чрезмерного усиления бюрократии» в своей собственной части света и от отрицания русского и китайского коммунистических режимов. Впрочем, это оказало мощную поддержку политике, целью которой являлся скорейший отказ от того, что Маркс называл «величайшим недостатком азиатского общества», то есть от частной собственности на землю.
Все это косвенным образом поддерживает сочувственное отношение Неру к управленческой статике Советского Союза и коммунистического Китая. В 1930 году он считал, что Советским Союзом «управляют представители рабочих и крестьян», поэтому СССР является «в определенной степени… самой передовой страной мира» (Неру Д. Взгляд на мировую историю). В 1940-х годах он с одобрением цитировал слова Тагора о том, что СССР «свободен ото всех индивидуальных различий между одним классом и другим», а его режим базируется не на эксплуатации, а на сотрудничестве. В 1950-х годах он даже отождествлял деспотичных хозяев коммунистической России и Китая с их населением; он также считал, что Мао и его подручные защищают свободу тех, кем они управляют.
Как и его индийский коллега, премьер-министр Бирмы У Ну не осознавал опасности коммунистической экспансии. В 1954 году он с гордостью отметил внутреннюю и внешнюю мощь режима Мао. Он восхвалял китайских коммунистов за то, что они победили коррупцию и улучшили условия жизни «работавших с утра до ночи миллионов людей». И все это говорилось о режиме, который неоднократно открыто признавался в том, что насквозь пронизан коррупцией. И все это говорилось тогда, когда политика Мао, направленная на принудительное создание кооперативов, ломала хребет китайского крестьянства.
За исключением Японии, которая никогда не была гидравлическим государством, учитывая все региональные различия, мы видим, что большая часть некоммунистических стран Востока в индустриальном отношении противоречива и находится под влиянием полу- и псевдокоммунистической идеологии, которая, как показала ленинградская дискуссия 1931 года, стремится ослабить их политическую независимость.
Означает ли это, что одна за другой все эти страны, подвергшиеся идеологическому воздействию, перестанут поддаваться политической эрозии, на которую обрекла их стратегия коммунистов? Такой поворот событий вполне возможен. И хотя его последствия создадут гораздо больше проблем, чем пресловутая азиатская реставрация, в одном отношении она вполне заслуживает свое название: это будет величественная демонстрация регресса в социальном развитии.
Что будет с западным миром и со всем человечеством?
Может ли Запад помешать развитию, которое распространит систему бюрократического государственного рабства на две трети человечества? История доболыпевистской России показывает, что страны восточного типа, обладающие независимостью и находящиеся в тесном контакте с Западом, вполне способны энергично двигаться к многополярному демократическому обществу. Как уже говорилось выше, обратная трансформация во многих некоммунистических странах Востока уже началась, и, если представится такая возможность, она достигнет огромных размеров. Но хватит ли ей на это времени? И представится ли такая возможность?
Время уже истекает. И возможность, если ею воспользоваться с надеждой на успех, потребует наличия в странах Запада таких сил, которые будут придерживаться информированного и решительного отношения к тоталитаризму. Сегодня (то есть в те годы, когда создавалась эта книга) на Западе ни того ни другого еще нет.
Общественное мнение в ведущих странах Запада по поводу функций управленческой бюрократии весьма неоднозначно. Столь же противоречиво оно и в отношении формы и функции частной собственности и предприятий. Вторая промышленная революция, которую мы сейчас наблюдаем, основана на принципе многоядерного общества, обладающего крупными бюрократическими комплексами, которые взаимно – и буквально – контролируют друг друга, но, что более важно, держат под своим контролем Большое Правительство, Большой Бизнес, Большое Сельское хозяйство и Большой Труд. Однако разрушение любого комплекса из этих четырех может привести у гибели всех остальных. Во времена фашизма и националсоциализма[164] ликвидация Большого труда привела к такому усилению Большого Правительства, что Большой Бизнес и Большое Сельское хозяйство тоже оказались под угрозой [165].
А в Советской России ликвидация Большого Бизнеса и Большого Сельского хозяйства очень быстро позволила Большому Правительству подчинить себе Большой Труд.
Подобный опыт помог нам осознать, какие опасности таит в себе не контролируемая народом власть бюрократии. До какой степени можно доверять членам любой Большой группы, дорвавшейся до верховной власти? Будет ли она служить интересам народа, а не своим собственным? До какой степени можно доверять суждению официальных и неофициальных членов нашей бюрократии, которые считают коммунистическую бюрократию, обладающую монополией на власть, прогрессивной формой тоталитаризма?[166]
Западные писатели, учителя и политики, которые не понимают значения нашего институционного и культурного наследия, не способны выявить его творческий потенциал. И они также совсем не готовы к борьбе с коммунистическим тоталитаризмом. Ибо, как бы ни были важны военные приготовления и смелая экономическая политика, они – всего лишь два элемента среди целого ряда необходимых. Не менее важно и юридическое обновление институционных изменений. При этом самым важным является тщательное изучение многовекторного курса истории, возможностей, которые он предоставляет, а также обязательств, которые он накладывает на свободного человека.
Нет никаких сомнений в том, что мы сейчас находимся в самом центре открытой исторической ситуации и обладаем свободой, которая позволит нам сделать правильный выбор. Но наши прошлые ошибки и нынешние рассуждения показывают, что мы до сих пор не смогли с умом использовать возможности, которые предоставлялись нам раньше. Мы недооценили мощь антитоталитарных сил западного мира. И это помешало нам усилить антитоталитарные силы в тех гидравлических сообществах, которые переживают сейчас переходный период.
Но если царство свободы быстро сокращается, то стремление защитить его и расширить постоянно растет. Вынужденные заново оценить свою позицию, мы еще сможем понять, как превратить поражение в победу. Новый взгляд на мир, который может быть выработан, успешно освоен и применен, может дать ход военной и идеологической кампании. Он может изменить и сам исторический кризис. В конце концов, готовность идти на жертвы и на оправданный риск объединения против тотального врага зависит от правильной оценки двух простых вопросов: рабства и свободы.
Горожане классической Греции черпали силу в непоколебимой уверенности двух своих сограждан: Спертиаса и Булиса, которые были готовы противостоять тотальной власти. По пути в Сузу спартанские послы были встречены Гидарном, высокопоставленным чиновником Персии, который предложил им высокие посты в Спарте, если они перейдут на службу к великому царю, деспоту его родной страны. Ради блага Греции и всех свободных людей историк Геродот сохранил его ответ: «Гидарн, – сказали послы, – ты – неподходящий советник. Твой опыт охватывает лишь половину дела; другая же находится за пределами твоего понимания. Ты хорошо знаешь рабскую жизнь, но, ни разу не вкусив свободы, не можешь судить, сладка она или нет. И если бы ты знал, что такое свобода, убеждал бы нас сражаться за нее не только копьями, но и боевыми топорами».