Среди многих случаев автономного экклезиастического поведения особенно поучителен пример Англии. В 1215 году английские епископы вместе с феодальными лордами заставили короля Джона подписать Великую хартию вольностей, в которой признавалось законным сбалансированное конституционное правительство. Эта хартия в первую очередь являлась уступкой Богу в пользу англиканской церкви. В первой главе этого документа, дарованного королем английской церкви, утверждалось, что «английская церковь должна быть свободной, пользоваться всеми правами, а ее свободы не должны никем нарушаться» и в особенности «та свобода, которая считается величайшей и необходимейшей для английской церкви, а именно свобода выборов». В статье 42, касавшейся свободы покидать королевство, подтверждалось крайне важное для священнослужителей право посещать Рим, не спрашивая разрешения у короля.
Церковь во времена Великой хартии вольностей не была всего лишь одной из групп эффективно организованных феодальных землевладельцев. Благодаря своей национальной и интернациональной организации, она отличалась и, в определенном смысле, превосходила все другие объединения светского дворянства. Более того, она боролась за свою автономию как организация, имевшая специфические религиозные цели и требования. Но какими бы значимыми ни были эти особенности, церкви не удалось бы ослабить власть политического режима, если бы она, одновременно с этим, не усилила собственнические и организационные силы светского дворянства. В качестве религиозного сектора этих сил церковь в аграрном обществе средневековой Европы превратилась в практически независимую от правительства организацию. Добившись этого, она помогла окрепнуть сбалансированному феодальному порядку более позднего времени, который, в конце концов, и породил современное западное общество.
Таким образом, не важно, где располагались высшие аграрные цивилизации Запада, главное, что они не имели крупных теократических структур. Города-государства классической Греции представляли собой нетеократическое сочетание правительства и религии; а в Европе в эпоху Средневековья светские и религиозные власти, отказавшись от интеграционной системы цезаропапизма, превратились в два сильно отличающихся друг от друга сообщества.
Гидравлическая цивилизация двигалась в совершенно ином направлении. Там, где племенные гидравлические правительства были оформлены в виде теократии, древние образцы обычно сохранялись даже в более сложных институционных условиях. А там, где в догидравлические времена теократии не было, она нередко появлялась как часть гидравлического развития.
В обществе, которое предоставляет уникальные возможности для роста правительственного аппарата, не остается места для развития политически и экономически независимой доминирующей религии. Суверен агроуправляемого государства укрепляет свое светское положение, присваивая себе, в той или иной форме, символы высшей религиозной власти. В некоторых случаях его позицию нельзя назвать полностью теократической, но это скорее исключение, чем правило. В большинстве своем гидравлические режимы, по-видимому, были теократическими либо квазитеократическими.
Разнообразие гидравлических государств не позволяет установить четкую корреляцию. Но, по-видимому, суверены-божества появляются в менее дифференцированных социальных условиях. На неолитическом уровне развития технологии вожди инков теократически управляли простым гидравлическим сообществом. Верховный жрец инков был потомком Солнца, и потому его считали Богом; его родственники разделяли с ним этот статус, но каждый – в определенной мере. Верховный Инка совершал самые торжественные жертвоприношения, ибо по своему рангу считался выше профессиональных жрецов, которых обычно избирали из числа его дядьев и братьев. Его чиновники руководили распределением храмовых земель и их обработкой. Они же управляли и складами при храмах, а также хранилищами, принадлежавшими светским правителям. Таким образом, правительство, которое возглавлял вождь божественного происхождения, контролировало не только светские дела, но и жрецов своего региона.
Теократическое развитие Ближнего Востока отражено во многих литературных и живописных источниках. Появившись на свет без особо примечательных связей с Месопотамией, за исключением культурных, государство Древнего Египта продемонстрировало такой потенциал власти, каким обычно обладали страны с сильно сконцентрированным и относительно простым гидравлическим порядком. Фараон для египтян был богом и сыном великого бога. «Он – бог, Хорус, потомок Бога Солнца – Ра. Он появился из „тела“ своего великого отца и служит посредником между людьми и богами. Недостаток времени не позволяет ему лично совершать большинство религиозных обрядов; но он – верховный жрец и жрец всех богов. Не может быть никаких сомнений в его высоком положении». Первоначально значительную часть службы в храмах проводили царские чиновники, да и самим храмом управляли люди фараона. Но даже после появления многочисленного сословия жрецов государство продолжало распоряжаться доходами храмов, а жрецов назначал сам фараон. Такая система контроля преобладала в эпоху Древнего и Среднего царств и даже в начале Нового. Она распалась во время кризисов и беспорядков в стране, и в конце Двадцатой династии это позволило верховному жрецу стать фараоном.
С Двадцать второй по Двадцать пятую династию Египтом управляли ливийские и нубийские завоеватели, но божественное положение фараонов сохранялось, несмотря на все политические изменения, до эпохи Двадцать шестой династии, которая стала последней.
В Древней Месопотамии общество с начала письменного периода истории было более дифференцированным, чем в Древнем Египте. Именно по этой причине божественная суть шумерских царей объяснялась более сложным языком. В отличие от фараона, который был рожден царем, обретя свое тело в царе – и царице, шумерский царь, уже в чреве своей матери, «был наделен божественными качествами, в первую очередь силой и мудростью. После рождения его вскармливали боги, а возведение на трон и коронация подтверждали его божественную природу». Если, как писал Лабат, царя признают божеством только после его рождения, значит, он не божественный отпрыск божественных родителей, а просто их приемный сын (Лабат Р. Религиозный характер властителей Ассиро-Вавилонии).
Противоречие, касающееся природы царской божественности, отражает сложность древних месопотамских идей, но оно не может затушевать тот факт, что шумерский царь, так или иначе, представлял собой высшую божественную власть на земле. Он занимал пост главного жреца. В принципе он был лишь хранителем должности верховного жреца. Ему было не трудно осуществлять административный контроль над храмами, поскольку в шумерском городе-государстве во главе всех ведущих храмов стояли царь-жрец, его жена и другие члены его семьи.
В конце шумерского периода и в дальнейшем связь правительства Месопотамии с ее храмами становилась все менее прочной, но жрецы так и не смогли избавиться от контроля со стороны светских властей. Царь продолжал занимать положение полубога, аналогичное тому, которое имели его шумерские предшественники. Как и прежде, он имел право осуществлять свои функции верховного религиозного лица. В Ассирии он делал это лично, а в Вавилонии эта роль обычно доставалась его представителю. Обычно, но не всегда. Во время грандиозного праздника Сотворения, отмечавшегося на Новый год, он выполнял столь важную религиозную роль, что «во время этих церемоний становился для своего народа настоящей реинкарнацией бога», писал Лабат.
Б. Мейснер в труде «Вавилон и Ассирия» подчеркивал, что, если в Ассирии правительство осуществляло строгий административный и юридический контроль над доминирующей религией, то в Вавилонии этот контроль был гораздо слабее. Но и здесь цари имели право назначать жрецов высшего ранга; получив свой пост от суверена, жрец, как и все другие чиновники, обязан был принести ему клятву верности.
Ахеменидские цари, которые в ходе завоевательных войн подчинили себе весь Ближний Восток, не имели, с точки зрения своего народа, божественного происхождения. Удалось ли им сохранить на своей персидской родине более ранние нетеократические взгляды? Или их персидские подданные поклонялись им как божественным созданиям, потому что они были наделены божественной сущностью? Но каким бы ни был ответ на эти вопросы, победоносный Кир принял в Вавилонии все элементы халдейской монархии, включая и идею о божественном происхождении царя, а его последователи поступили точно так же и в Египте. Как и всех древних египетских царей, известных нам, Дария называли божественным «Хорусом» и «добрым богом».
Эллинистические суверены империй Птолемеев и Селевкидов быстро научились совмещать религиозное и светское управление. Зато поклонение царю на институциональной окраине гидравлического мира, в Анатолии, было развито гораздо слабее. Но и здесь, по мнению Нильсона, эллинские правители определенно, хотя и осторожно, стремились утвердить свой теократический статус (Нильсон М. История греческой религии).
Римляне позаимствовали многие институты у своих новых подданных, живших на Востоке. Внедрение идеи о божественном происхождении императора проходило постепенно, однако поклонение императору уходило корнями в первые годы империи. Культ, который был предложен еще Цезарем, был официально утвержден первым императором Рима Августом.
В ранней Византии христианство приспособилось к самодержавному режиму, который считал себя «полностью компетентным в деле установления законов для всех религий и всех светских дел» (Бери Дж. История поздней Римской империи), но концепция божественного происхождения правителя здесь не прижилась. Несмотря на значительные усилия утвердить идею о полубожественной сущности императора, византийское правительство было, по нашим критериям, лишь частично теократическим, в лучшем случае.
У ислама имелись свои причины отвергать идею божественного происхождения правителя: Магомет был пророком Аллаха, а не его сыном; поэтому халиф, унаследовавший власть пророка, божественного статуса не имел. И хотя он отвечал за все важнейшие религиозные дела, звания верховного жреца он получить не мог. Оценив положение халифа по этим критериям, мы вслед за другими экспертами можем сказать, что оно не было ни теократическим, ни иерократическим