В Китае регулируемый порядок в деревне уступил место порядку, основанному на праве собственности, более двух тысяч лет назад. Обязанности сельских чиновников резко сузились, но не исчезли совсем. В конце имперского периода наиболее крупные села имели по крайней мере двух руководителей, которых называли чуан чанами, и местного полицейского ти фаном или ти пао (Смит А. Сельская жизнь в Китае). Староста, обычно избираемый сельчанами, управлял жизнью села, а полицейский, назначавшийся правительством, играл роль связника между ними. Оба этих чиновника работали совместно и выполняли задания правительства: собирали налоги и материалы для общественных строек, организовывали и руководили перевозками и работами по берегам рек, патрулировали имперские дороги (Смит А. Характеристика китайцев), а также занимались разведывательной деятельностью (Вильямс С. Срединное царство).
Все это связывало старосту с центральным правительством, хотя он и не был частью его бюрократии. Деревня, по обычаю, платила ему жалованье; помимо этого, он распоряжался общественными деньгами, часть которых оседала в его кармане.
Артур Смит в своей книге «Характеристика китайцев» утверждал, что кандидатов на эту должность «официально не выбирали и формально не смещали». Обычно они получали эти места в результате того, что Смит называл «чем-то вроде естественного отбора». Вероятно, этот «отбор» правильнее было бы назвать неформальными выборами, основанными на договоренности глав семейств, занимавших в деревне определенное положение и происходивших из богатых или благородных фамилий.
Жители деревни боялись жаловаться на старосту, даже если правда была на их стороне, ибо он монополизировал связь с магистратом своего района. Его действия контролировали чиновники графства, которые могли его избить и «превратить в желе», если он пренебрегал своими обязанностями правительственного шпиона в своей деревне.
Селяне императорского Китая контролировались гораздо слабее, чем жители доколумбового Перу, Индии и большей части ближневосточных стран, но и они не могли строить свою жизнь, как им хотелось. Главные функционеры, служившие в их селениях, которых либо назначало правительство, либо утверждало их выбор, были неизбежно связаны с системой управления, которая защищала интересы правящей верхушки, а вовсе не интересы селян.
Гильдии
Профессиональные корпорации ремесленников и купцов в гидравлических цивилизациях существовали в одинаковых условиях.
Большую роль в работе гильдии играла личность главного чиновника, которого назначали власти, но это был лишь один из многих способов, с помощью которых деспотическое государство обеспечивало себе неограниченную власть над подданными, демонстрируя слабость организации, которую оно вынуждено было терпеть.
Эллинистический Египет, по-видимому, следовал античным примерам, заставляя людей, «работавших на государство в промышленности, на транспорте, в шахтах, в строительстве, занимавшихся охотой и так далее», объединяться в профессиональные союзы, которые «создавала и строго контролировала экономическая и финансовая администрация фараона» (Ростовцев М. Социальная и экономическая история Эллинистического мира).
На большей части Римской империи и в Византии деятельность гильдий строго регулировалась правительством. До III века н. э. члены этих гильдий имели право избирать своего собственного руководителя; но в III веке правительство приняло решение назначать на эту должность своего человека, который работал под его контролем и, в случае каких-нибудь нарушений, подвергался наказанию.
В османской Турции чиновники инспектировали рынки и контролировали цены, веса и размеры, выполняя тем самым функции, которые в бюргерских городах средневековой Европы входили в обязанность городских властей. Государство в большинстве стран феодальной Европы в городах, имевших влиятельные гильдии, собирало очень мало налогов, если собирало вообще. Зато в Турции оно обкладывало гильдии налогом, а также, как и повсюду на Востоке, использовало руководителей этих корпораций в качестве своих фискальных агентов, «которые распределяли налоговые квоты среди ее членов» и «лично отвечали за их уплату» (Гибб Г., Боуэн Г. Исламское общество и Запад).
В индуистской Индии сетхи, возглавлявший купеческую гильдию, был наполовину чиновником, связанным с фискальной администрацией правителя (Фик Р. Социальная организация Северо-Восточной Индии во времена Будды). Купцы были богаче ремесленников, а их корпорации, по-видимому, пользовались большим уважением, чем корпорации ремесленников. Но это вовсе не превращало гильдию купцов во влиятельного члена политического сообщества.
Мы уже отмечали, что индийские гильдии обрели свою значимость в те времена, когда появился буддизм (Хонкине Э.В. Индия старая и новая). Согласившись с этим, мы, однако, должны быть очень осторожными, ибо политическое значение этой религии очень легко переоценить.
Согласно Фику, корпорации производителей, несомненно, попадали – хотя бы частично – в категорию презираемых каст, а доктор Рис-Дэвидс утверждал, что «до сих пор ни в одном из древних буддистских документов не было найдено упоминаний о какой-либо корпоративной организационной структуре, подобной той, что имели гильдии [Европы] или Ганзейский союз» (Рис-Дэвидс Т.В. Древняя история буддизма). Раньше считалось, что в легенде III или IV века рассказывается о том, что городом Тана (теперь это Пуна, расположенная к югу от современного Мумбаи) «управляла сильная торговая гильдия», но современные исследователи полагают, что в этой легенде «на самом деле описывается неудачная попытка группы торговцев устранить соперника, скупив все товары, чтобы завладеть рынком» (Хопкинс Э.В. Индия старая и новая). Этот ошибочный тезис Макс Вебер использовал в качестве аргумента, подчеркивавшего временную политическую силу гильдий в Индии.
В Китае существование гильдий было отмечено в документах, относящихся ко второй половине 1-го тысячелетия н. э. Во времена правления династий Тан и Сун главы гильдий несли ответственность за преступления членов этих объединений, таких как нарушение валютных законов, воровство и прочее. Во многих случаях членство в гильдии было обязательным (Като С. Об ассоциациях китайских купцов). Гильдии были также обязаны оказывать государству особые услуги (там же). А несколько веков назад правительство, по-видимому, оставило менее значимые ремесленные и торговые союзы в покое, но подвергло строгому контролю корпорации купцов, торгующих таким важным продуктом, как соль, а также несколько фирм в Кантоне, участвовавших в торговле с иностранцами[17].
Религии, имеющие второстепенное значение
До нас дошли обильные сведения о второстепенных религиях; особенно богат материал, касающийся исламского общества и традиционного Китая. Мусульманские правители терпимо относились к христианству, иудаизму и зороастризму[18]. Но тем, кто исповедовал эти религии, приходилось смиряться с их подчиненным статусом как в политическом, так и в социальном плане; им запрещалось также распространять свои идеи. Закон запрещал переходить из христианства в иудаизм и наоборот, а наказание за отказ от ислама было очень суровым. Христиане не имели права громко бить в свои деревянные доски, которые они использовали вместо колоколов, громко петь в церкви, собираться там, где присутствуют мусульмане, или поклоняться своим «идолам». Запрещалось приглашать мусульман в церковь и осенять себя крестом в их присутствии. Поэтому нет ничего удивительного в том, что религиозные меньшинства, которые в турецкий период были объединены в организации, получившие название миллет, влачили жалкое существование. Кандидатуру на пост главы этой организации выдвигали ее члены (а может быть, ее священники?), но утверждал ее султан. «Получив этот пост, человек приобретал достаточную власть… чтобы собирать налоги, наложенные на его сообщество государством» (Грюнебаум Г. Средневековый ислам).
В традиционном Китае самой значимой второй религией был буддизм. Он достиг наивысшего расцвета во времена варварских династий, правивших в старых северных центрах китайской культуры в середине I века н. э. Жестокая казнь 845 человек привела к политике, которая со временем превратила буддизм в тщательно ограниченную вторую религию.
За последователями буддизма и других религий наблюдали специально назначенные для этой цели чиновники. Правительство ограничивало число новых храмов и монастырей, а также монахов и священников, запрещало определенные действия, которые в других странах были разрешены. Оно требовало, чтобы «буддистские и даоистские священники не читали на торговых площадях сутры, не собирали пожертвований, не объясняли, как можно уберечь свою душу от гибели, и не просили денег» (там же). Завершая свое классическое исследование о том, что другие называли элементами религиозной свободы, де Гроот задается вопросом: «Так в чем же заключается эта свобода, если государство загнало систему сертификации священников в жесткие рамки и крайне затруднило прием в нее новых учеников мужского пола, а для женщин сделало его практически невозможным, так что число тех, кто мог позволить себе такую свободу, сократилось до крошечного процента от всего населения? Все это превращает эту хваленую свободу в фарс» (Де Гроот Дж. Секты и религиозные гонения в Китае).
Подобным образом гидравлическое государство ограничивает свободу практически всех вторичных групп и организаций, не желая интегрировать их в свою систему власти.
В традиционной китайской семье, где отец по закону занимал главенствующее положение, никто не натравливал одних ее членов на других, как это делается в современном аппаратном государстве. В Китае и Индии правительство позволяло группам родственников решать вопросы внутрисемейной жизни в соответствии с «законами» своей семьи. В других гидравлических странах семьи пользовались менее формальной, но столь же эффективной квазиавтономией.